Каждый, взглянувший бегло на Фиму, удивился бы его боевому виду. Однако более внимательный наблюдатель заметил бы, что в ячейках патронташа находятся не патроны, а... пробирки, заткнутые резиновыми пробками. И если бы такой наблюдатель заглянул в Фимкину кобуру, он бы обнаружил... пульверизаторы, но еще больше удивился бы, узнав, что эти пульверизаторы все-таки оружие. В них находились вещества, убивающие муравьев, усыпляющие их и просто неприятные им. Но усыплять муравьев, пожалуй, не имело особого смысла, применять вещества, неприятные им, было рискованно. Что же касается ядов, то Фима только в крайнем случае согласился бы воспользоваться ими. Не для того он опускался в эту преисподнюю, чтобы вести себя, как какой-нибудь безмозглый гангстер или безответственный губитель живого. Он был разведчиком в мире, почти неведомом, потрясающе сложном и интересном, а главное, очень, очень нужном для людей мире. Даже взрослые не все это понимают, далеко не все, но Фима не зря много читал и много думал о судьбах человечества и Земли. Он знал, что если человечество вовремя не научится беречь живую природу, на которой оно покоится, как на своем основании, не научится сохранять в чистоте и здоровье леса и океан, огромную массу живых существ, человечеству придет конец. Не зря Фимка выписал в дневник слова академика Берга: "Жизнь человечества можно продлить на несколько миллиардов лет. Но если не приложить соответствующих усилий... жизнь на Земле окончится намного скорее, чем некоторые предполагают".
Фимка знал, что уже сейчас в атмосфере Земли кислорода на несколько процентов меньше, чем раньше, а углекислого газа больше, что химические средства, которыми убивают вредных насекомых, убивают и полезных насекомых, и птиц, а понемногу и человека. Между тем живая природа - не только фабрика кислорода, но и кладовая патентов для инженеров будущего.
Научиться понимать и управлять миром насекомых - грандиозная задача, на самых подступах к которой находился Фимка.
Он действительно искал феромоны - вещества, которые выделяют, нюхают и слизывают муравьи. Эти вещества - их запах, их вкус - можно было бы назвать беззвучной муравьиной речью, если бы это хоть сколько-нибудь походило на речь: разговор, рассуждение, беседу. Люди осознают то, что слышат, и выбирают, думают, как поступить. Муравьи же не думают. Их феромоны для них не речь, а приказы, именно приказы, верно запомнила Нюня. И тот муравей, который выделяет феромон, так же мало сознает отдаваемый приказ, как и тот, что его принимает. Муравейник работает, как сердце или печень, - целесообразно, но неосознанно. Вот для того-то, чтобы собрать образцы этих приказов - феромонов, и отправился Фимка в свое опасное путешествие.
Добрые сутки бродил он в мрачных, как средневековые подземелья, темницах муравьев, освещаемых лишь его красным фонариком. Но на нем был отцовский патронташ - и это было так, словно его обнимала родная отцовская рука.
Когда ему становилось все-таки страшно, он пел любимую отцовскую песню:
Смелый к побе-еде стремится,
смелого лю-убит народ...
Отец его тоже, между прочим, был невысокого роста, а никогда ничего не боялся, и все его любили, особенно мама и он, Фимка.
Фимка вспоминал случай, который приключился однажды с его отцом. Отец шел ночью безоружный по пустынной дороге, и за ним следом брел голодный волк. Отец рассказывал эту историю, когда Фимка был еще совсем маленький, и Фимка все время перебивал его и задавал глупые вопросы:
- А почему он шел за тобой? Может, он соскучился?
- Он хотел есть, - говорил отец. - Вот представь, что ты пять дней совсем ничего не ел и вдруг запахло хлебом. Ты выходишь на запах и видишь: перед тобой по воздуху плывет хлеб.
- Почему же тогда он тебя не съел? - спросил Фимка и сам испугался своего вопроса.
Но отец не обиделся. Ему и самому было, наверное, интересно, почему его не съел голодный, но еще сильный волк.
- Наверное, волк знал, что я его не боюсь.
- А ты правда его не боялся?
- Правда. Человек ведь не боится, пока не испугается. А не пугаться можно научиться. И не только можно, но и нужно.
- Ну, а почему волк-то знал, что ты не боишься?
- Это всегда знают: и люди, и животные. Животные даже лучше, чем люди.
- Все-все животные? - спрашивал маленький Фимка. - Все-все? И даже совсем глупые?
- Все-все, - говорил папа. - Кроме самых маленьких, может быть, да и то не потому, что они глупые, а потому, что мы для них так велики, что уже не существа, а просто подвижные материки.
И вот теперь Фимка шел по огромному подземному муравейнику и мысленно разговаривал с отцом, который его обнимал своим патронташем."
Помнишь же, - шептал Фимка, - помнишь же, я тогда совсем не понимал, как это можно научиться не пугаться. А теперь понимаю. Потому что я во что бы то ни стало должен принести людям муравьиные приказы - феромоны. Когда у людей будут самые разные приказы, они научатся управлять муравьями. А может быть, потом люди вообще научатся управлять насекомыми, понимаешь?"."
Ты задумал, - говорил папа, - очень большое, очень важное дело"."
Ну, что ты, - смутился Фима и, чтобы перевести разговор на смешное, вспоминал: - Если бы ты видел, что я два раза наделал в доме. Один раз я прогнал всех муравьев. А потом, наоборот, устроил нашествие"."
Так ты, оказывается, уже знаешь муравьиные приказы?""
Ну, что ты, это же примитивные, грубые методы. Это не их приказы. И действуют эти методы только короткий срок. Это почти такое же варварское средство, как какой-нибудь хлорофос. Понимаешь, папа?""
Понимаю, сынок. Но почему ты именно нынче решился?""
Мама ждала от меня разговора. Я не смог бы ей врать. А пустить - она бы ни за что не пустила меня"."
Но записку-то можно было написать, прежде чем пить эти свои уменьшительные таблетки? Эх, Фимка, Фимка!""
Я же не думал, что они так быстро подействуют"."
Ну, ладно, старичок, возвращайся поскорей и успокой маму. А пока будь осторожнее, хорошо? В этих домах муравьиных столько паразитов прячется - и пульверизатор вынуть не успеешь!""
Ну, что ты, папка, они же тоже с бухты-барахты..."
Фимка не успел докончить мысль. Ему показалось, что отец схватил его и дернул назад, под каменный навес. В ту же минуту потолок в тоннеле обрушился, и перед Фимкой выросла стена.
Только под навесом еще оставалось немного места.
Глава 27
Пещеры Мурозавра
- Подождите, - сказала вдруг Нюня. - Мне кажется, я что-то слышала.
- Мне тоже показался Фимочкин голос, - заявила Бабоныко.
Людвиг Иванович поднял руку, и все прислушались, но ничего не услышали.
- Поменьше бы языками чесали, балаболки, - ворчливо заметила бабушка Тихая. - Ако сороки! Ако сороки! "Ах, интересно!", "Ах, ужасти!" Будуть ужасти, как за язык муравль жевалом прихватить!
- Не жевалом, а жвалом, - поправила, содрогаясь, Нюня.
- Как начнеть жевать, небось, и вспомянуть не успеешь, как оно называется!
- Думаю, нам показалось, - решил Людвиг Иванович. - Мы слишком хотим, слишком ожидаем услышать Фимкин голос. Однако подумайте, с кем ему здесь разговаривать?
Двинулись дальше. Вскоре Фимины отметки свернули вбок от основного тоннеля. Теперь проход был очень узкий, стенки не так тщательно сцементированы, и задетый Бабоныкой камень чуть не отрезал ее от остальных. Тогда Людвиг Иванович перестроил порядок: пустил Бабоныку следом за собой. Нюня была возле нее и помогала ей в особенно узких или крутых проходах, а заключала группу Тихая.
- Вы человек практичный и наблюдательный, - сказал ей Людвиг Иванович. - А с муравьями надо быть начеку.
Между тем проход стал совсем узким. Для того чтобы пропустить муравья, путешественники вжимались в стену. Особенно трудно им приходилось, когда встречались муравьи, тащившие что-нибудь крупное - гусеницу или жука какого-нибудь. Муравьи по пути расширяли проход или протискивали свою ношу волоком, и путешественникам не оставалось ничего иного, как убегать в боковые ходы, искать ниши. А потом возвращаться, чтобы не потерять Фимкины отметки. Хорошо еще, что эти узенькие лазы были недлинные и перемежались муравьиными камерами, которые, к сожалению, редко бывали пустыми. Группами, по двое, по трое и больше, в них копошились муравьи.