Он вдруг поднял голову и посмотрел на лампочку:

- Вот что я точно могу сказать, так это что никогда не испытал удовлетворения.

- Что? - воскликнул Маат. - Послушайте, Бен, это уж слишком, вам не кажется?

- Вы меня не понимаете. Может быть, оно и к лучшему. Вам, верно, кажется, что мне доставляет удовольствие останавливаться на этих мелочах. Но они имеют значение... И как доказательство - все сложилось так, что я подыхаю именно здесь. У меня есть причины, чтобы постараться понять себя. Потому что я здесь теряю свою шкуру.

Маат подумал, что уже поздновато его собеседнику заниматься поисками правды. Но ему было интересно, до каких пор Бен будет мучиться этим. А Бен продолжал:

- Тот сон меня многому научил. Я не боялся ареста. И готов был к тому, чтобы меня избили до смерти. Перспектива драки нисколько не пугала меня. И все же я догадывался, что в Мэйкомб Филдс пожар уже разгорелся. Единственное, чего я боялся и чего боюсь до сих пор, - непредсказуемых обстоятельств. Со мной такое бывало, но я всегда успевал проскочить. Приехав на Пенсильванский вокзал, я знал, что буду убивать еще. Конечно, я не предполагал, что стану делать это привычно, как автомат, что к этому добавятся другие чувства и постепенно все разрушат.

- Разрушат что? - не понял Маат.

- Вы никого не убили в своей жизни?

- Конечно же, нет!

- Но в какой-то момент, возможно, у вас возникало такое желание?

- Это правда.

- И как вы вышли из положения?

- Я надрался, - сказал Маат, рассмеявшись. - Я нашел такой выход. Просто, не так ли?

- Проще не бывает, - ответил Бен. "Но до этого надо было додуматься, сказал про себя Маат. - В том-то и заключается разница".

- А я, - продолжал между тем Бен, - я убийца. Я - Бен Свид, тот, кого называли Черным Ангелом. Но я не могу осознать, что я настоящий преступник. Знаю, глупо говорить вам такие вещи, но у меня есть свое оправдание. Я убивал, потому что мне нравилось убивать. Это так же, как другие любят трахнуть красивую девку или напиться, когда все идет из рук вон плохо... Скажите, что понимают седобородые мужи, которые пишут книги о морали, что они знают обо всем этом? Есть мерзавцы, убивающие деньгами, и делают это мирно. Они наживаются на подобных преступлениях, и все молчат, пока они достаточно осторожны и не сталкиваются с тем или иным законом... И что? Убивать нехорошо. Это запрещено, но всегда делалось... А нарушать законы? Знаете, Маат, я долго думал над этим. И даже если я буду убит по закону, от этого ничего не изменится. Никто не в состоянии решить проблемы, стоящие перед человеком. Чтобы узнать правду, каждому следовало бы откровенно рассказать, что он делает и о чем думает. Но как раз это и невозможно. Или еще. Нам известно много болезней, но отнюдь не все. Но даже если бы все были описаны, неизвестно, отыскалось бы безотказное лекарство от каждой из них.

Маат нашел, что все это правильно, но поскольку Бен тщательно искал себе оправдания, значит, он считал себя виновным. Он рассуждал, как человек, который старается смягчить свою вину. Закоренелый гангстер никогда не стал бы рыться в себе.

- Когда я вышел из здания вокзала, - вернулся к своей истории Бен, - меня мучили голод и жажда. Стало не так жарко, и солнечные лучи косо освещали улицу. Мне нужно было поесть и найти комнату. На метро я доехал до станции, расположенной на Пятидесятой улице. Долго ходил, знакомясь с Нью-Йорком, видел расположенные повсюду рестораны, но не отваживался зайти.

Я обалдел, видя вокруг столько хорошеньких девушек. Ни к одной из них я, конечно, желания не испытывал. Мне нужно было нечто большее, и выбор у меня был! Я вспоминал Дору в тот момент, когда сжимал ей шею, и Джока, когда лопата разваливала его череп. Вот это была настоящая работа! И я чувствовал себя счастливым, думая об этом. В глубине души я презирал толпу, которая устремлялась мимо меня во всех направлениях. Меня охватывало желание кричать ей о том, что я сделал. Мне неприятно было смотреть на это стадо, которое не знало обо мне ничего...

Скоро я устал. Мне до чертиков надоело хождение по городу в такой духоте. Да, Маат, когда впервые оказываешься в таком большом городе, как Нью-Йорк, зная только то, о чем никому нельзя рассказывать, можно растеряться.

- Нью-Йорк - не очень удобный город, - сказал Маат, - к нему нужно привыкнуть.

- Мне это удалось, - продолжал Бен. - На это потребовалось совсем немного времени. Как только я вошел в маленький бар на Лексингтон Авеню, я окунулся с головой в атмосферу большого города. Было уже поздно, за стойкой стояла официантка - брюнетка с серыми глазами. Пока я уплетал котлету из рубленого мяса с луком, брюнетка вовсю разглядывала меня. Она мило улыбнулась, и мы начали разговаривать.

- Могу поспорить, вы не местный, - сказала она.

- Нет, - ответил я, не переставая жевать. - Я из Аризоны. По мне это заметно?

- Не очень. А зачем в Нью-Йорк? За наследством? Я ответил ей, что хочу работать.

- Надоело ковыряться в грязи? - спросила она и улыбнулась уголками губ.

Я тоже засмеялся. Мы стали говорить о том, какая работа мне больше всего подойдет. Чего я хотел, так это заработать денег и ни о чем не заботиться.

Маату вспомнилось то далекое время, когда он зарабатывал шесть долларов в неделю, разнося посылки.

- Потом, - снова заговорил Бен, - она стала кокетничать. Я ей понравился тем, что не был похож на других. Она была не прочь, чтобы ее пощупали... И все-таки я сказал ей, что она красива. Брюнетка была единственным человеком, с которым я познакомился. И я решил извлечь из этого все, что можно.

В глазах Бена промелькнуло мечтательное выражение.

- У нее была красивая шея. Тонкая и длинная, белая и свежая.

Чтобы спрятать свое замешательство, Маат откашлялся в ладонь.

Бен рассмеялся:

- Она спросила у меня, знал ли я женщин... Как вам это нравится?

- Да, в точку, - ответил Маат, тоже пытаясь засмеяться.

- Тогда я ответил этой дуре: "Что за вопрос! Вы что думаете, красотка моя, я пользовался палкой?" Можете себе представить, как мы смеялись! Но у нее-то была другая мысль.

- Я это к тому, - сказала она, - что у вас какой-то странный вид. Знаю, я не должна спрашивать об этом, но вдруг вы сделали что-то плохое?..

Представьте, как я удивился, услышав это. Я сказал ей, что много времени провел в поезде, потом, как марафонец, бегал по городу. Похоже, она поверила. И дала мне стакан ледяного ананасового сока, сказав, что за него платить не нужно. Я поблагодарил и завел разговор о том, где можно снять комнату. К сожалению, у нее было не много знакомых. Она подумала и наклонилась ко мне:

- Придумаем что-нибудь. У меня есть комната, в которой никто не живет. Вы можете остаться там на ночь. А завтра найдете что-нибудь получше.

Меня это удивило. Предложения такого рода - дело необычное в Мэйкомб Филдс из-за существующих предрассудков. Я сказал ей, что она ничего не знает обо мне.

- Будет время узнать, - ответила она сладким голоском. - Ну, согласен?

- Сколько мне это будет стоить?

- Нисколько, милок... Послушайте, я только позвоню хозяйке и предупрежу, что ко мне из деревни приехал двоюродный брат. С нее этого будет достаточно, а по вашим шмоткам она увидит, что вы родились не в Бронксе. Деньги у вас есть?

- Около ста долларов, - ответил я голосом миллионера.

Она присвистнула от восхищения, а потом сказала мне, что зовут ее Хилька Рэнсон. Мы пожали друг другу руки, как брат с сестрой, и я ушел, пока она подсчитывала кассу и закрывала лавочку. Около часа я побродил по улице, а потом, как договорились, зашел за ней.

Мы вышли, и она взяла меня за руку. Я рассказывал ей веселые истории, все время стараясь касаться ее и не забывая пощипывать за ляжки, чтобы она ничему не удивлялась. Она жила на Западной 92-й улице...

Она все-таки была красивая, эта Хилька Рэнсон. Высокая, стройная, с немного заостренной и упругой грудью и большим ртом, смеющимся за двоих. Маленькое сокровище, которое удовлетворило бы любого, самого требовательного... Но больше всего, конечно, мне нравилась ее шея...