14

Они, вовсе незнакомые, сразу узнали друг друга. Один — по подробному описанию, с профессиональной дотошностью выданному сыщиком Сырцовым, другой — по своей почти компьютерной памяти, в которой на всякий случай хранилось все: факты, вымыслы, впечатления, ощущения, картинки, слова…

— Я твой последний гол в чемпионате Союза помню, — после дежурного приветствия хвастливо заявил писатель Кузьминский.

— А я две ваши книжки читал, — пошел со своего козыря футболист Ларцев.

Кузьминскому понравилось играть в детскую игру "кто кого перехвастает". Не задумываясь, он выбрал туза:

— Я сегодня водки как следует выпью, а ты, трезвый, меня домой отвезешь, потому что ты на машине.

— А я вас отвезу и тоже врежу. Но как!

— Чего-то не пойму, — удивился Кузьминский. — Ты со мной на «вы», что ли? Это почему?

— Ну, вы вроде старше…

— Не аргумент, — не обиделся Кузьминский. — Я в душе шибко молодой. На брудершафт нам сегодня с тобой выпить не придется по причине твоего вынужденного воздержания, так что сразу на «ты». Заметано?

— Это большая честь для меня, — не сдержался Константин.

— Видишь, как тебе везет. — Уладив дело с переходом на «ты», Кузьминский без торможения и разворота поехал в другую сторону: — Я у Иваныча и Жорки — прислуга за все. Ну а ты в каком качестве?

— Косвенно я — заинтересованная сторона.

— В какой степени — выясним потом. — Кузьминский глянул на часы. Вот-вот, минут через пять-десять Гришка со своим дружком-богатеем явятся. Учти. Ты — мой кореш с давних лет. Еще до твоего отъезда за бугор. Тебе все в нашей новой жизни любопытно, поэтому ты со мной, забулдыгой, хвостом по всем московским злачным местам. Все это к тому, если тебе кто-то из знакомых встретится, что, я думаю, вполне вероятно. — Изложив диспозицию, Кузьминский опять рванул на поворот. — Твои же сегодня играют! Больным сказался или просто прогуливаешь?

— Мое дело — дубль. А на матчах основы я — так, для многочисленности тренерского штаба. Сегодня под нами — аутсайдер, обойдутся и без меня.

— Манкируешь, — назидательно пожурил Кузьминский. — Смотри, выгонят.

Виктор Кузьминский был из знаменитой компании Деда, Александра Ивановича Смирнова, в которую попал последним. Если журналист Спиридонов и кинорежиссер Казарян прошли со Смирновым рядом, считай, целую человеческую жизнь в полвека, то Кузьминский был принят в компанию лет шесть тому назад после того, как по уши влез в скандальную историю с незаконными формированиями и во многом способствовал разоблачению группы политических уголовников. Легкомысленный и по-писательски наблюдательный, он — любитель бурно и весело пожить — охотно существовал на рискованной нейтральной полосе, там, где завязывались узлы нитей, связывающих респектабельную благонамеренную жизнь с уголовщиной, черным бизнесом, подпольной торговлей. Дед, а вслед за ним и Сырцов часто обращались к нему, если им были необходимы свежая информация, тонкая дезинформация, легкий шухер, прикрывающий целенаправленную провокацию, побуждающую к активному действию персонажей того дела, которым в данное время занимались и Дед, и Сырцов. И вот, опять призвали.

Они стояли на Тверской у Дома книги. Подкатил монументальный «паккард» и припарковался за Константиновым «опелем». Распахнулась передняя дверца, и из нее не просто вылез, а неким видением явил себя земному миру Гришка Абрамов, красавец, театральный премьер, кинозвезда. Сопровождаемый восхищенно-любопытными взглядами женской половины бредущих по широкому тротуару, он пал в объятия Виктора Кузьминского с возгласом:

— Витенька, старый хрен, радость моя! Объявился, наконец!

Кузьминский похлопал его по спине и сжал в железных объятиях, разделяя его восторг.

— Мальчик мой, я так соскучился!

Несмотря на некоторую намечающуюся тучность, известный литератор был еще крепок. В стиснутой грудной клетке Абрамова перехватило, и он сказал с уважением:

— Ну и здоров ты, козел, как бык!

— Так кто я? Козел или бык? — живо заинтересовался Кузьминский.

Абрамов не успел ответить. Ответил за него веселый, круглый — круглая лысая голова, круглые, обтянутые шерстяной кофтой плечи, круглый живот, среднего роста мужчина, выбравшийся с заднего сиденья «паккарда»:

— Бык, Витя, Бык!

— Какой я тебе бык? — внезапно обиделся Виктор. — Бык вон он! Охранником у тебя на заднем сиденье!

Круглый был настроен миролюбиво и великодушно:

— Ты на мгновение становишься быком для того, Витя, чтобы как Юпитер похитить Европу!

— Боже! — изумился Кузьминский. — Луч света в темном царстве! Эрудит в серых рядах армии нуворишей!

— Я не в армии, — не обидевшись, скромно признался круглый. — Я впереди.

— На лихом коне, Боря? Полководец?

— Знаменосец, а может, и горнист, — хихикнул Боря.

— Нет, тебя не ухватить! — заглядывая в Борины волчьи глазки, заметил Кузьминский. — И не буду. Знакомьтесь, мой давний друг Константин Ларцев.

Константин, до того стоявший сзади и сбоку, сделал шаг вперед и поклонился.

— Не надо знакомить. Великий футболист всем знаком. А представляться надо мне: Борис Марин — предприниматель.

Абрамов уже тряс двумя руками правую руку Константина, экспансивно и великодушно, как истинная знаменитость, которой не страшна конкуренция, славил всероссийскую, а может быть, и международную известность нового знакомца:

— Кто же не знает Константина Ларцева? Его удары, его обводку, его пасы, восхищающие всех нас, болельщиков, много-много лет! Я счастлив, Константин, знакомству с вами.

— По этому вопросу все? — заключил славословие Кузьминский. — Тогда поехали, господа хорошие!

Марин и Абрамов возвратились в «паккард», а Ларцев с Кузьминским уселись в «опель», который, подождав, пристроился в хвост американцу, и покатили. За Триумфальной иностранная парочка ушла направо и, дважды вильнув в Тверских-Ямских, остановилась у мраморного с золотом подъезда, над которым полукругом сияла надпись «Казино», а под ней, уже в линеечку, "Бар. Ресторан".

"Паккард" еще не заглушил мотор, когда с криком: "Борис Евсеевич!" по скользким от немыслимой гладкости ступеням скатился швейцар в форме латиноамериканского генерала и распахнул заднюю дверцу. Но к этому моменту с переднего сиденья уже выскочил на тротуар Абрамов и сказал холую с угрозой:

— А меня и не узнаешь, Павлуха. Плохо мышей ловишь. Смотри, уволю.

Швейцар заполошно замахал руками:

— Григорий Александрович! Это вас-то не узнать!

— "На миг умерьте ваше изумленье", — процитировал Абрамов и, кивком указав на стоявших уже у «опеля» Ларцева и Кузьминского, спросил: — А вот их узнаешь?

— Никак нет, — бодро доложил Павлуха.

— Ну и дурак, — удовлетворенно сказал Гриша. — А перед тобой великий футболист Ларцев и знаменитый писатель Кузьминский. У знаменитости все должно быть знаменито: и лицо, и одежда, и друзья.

— Господи, да как же, как же! — умилился швейцар. — Милости просим!

— Джон с шофером при машине, а ты, Вавик, с нами. Потом будете сменяться, — отдал приказ своей свите Борис Евсеевич и пригласил дорогих гостей: — Константин, Виктор, в пещеру, в пещеру!

Они прошли через игорный зал в ресторан. Вавик, не вынимая руки из правого кармана, замыкал шествие. В игорном зале четверо заядлых игроков торчали у рулеточного колеса, трое — у расчерченного белыми линиями зеленого стола для девятки, да один задумчивый посетитель маячил за стойкой бара. В ресторане было занято лишь два стола. Пустынно и оттого прохладно еще было в залах.

Устроились в полукабине на шесть персон. Вавик знал свое место и в полукабину не полез, а уселся за пустой столик поблизости. Подошел метрдотель; изображая бурную радость, раскрыл объятия и, продемонстрировав в улыбке работу хорошего дантиста, интимно справился:

— Итак?

— Все мое, — сказал Борис Евсеевич. — На четверых.

— А может, мы и не захотим твое? — задрался Кузьминский.