– Иди, иди за ним!

– Иди к нему!

– Иди, не бойся, не робей! – шепчут ей змеи.

Околдованная голосом, вошла Рада в спокойные воды, и не шелохнулась. Все дальше и дальше на глубину, дальше и дальше, пока ей не пришлось задержать дыхание. Внезапно, неведомая сила потянула девицу вниз, на дно, и над ее головой сомкнулась вода.

В этот миг она и опомнилась, дернулась, пытаясь вырваться на поверхность, но не смогла. Сердце забилось раненой птицей, с каждым мигом ее утягивало на дно, и воздуха в легких уже не хватало. Радосвета снова забилась, страх сковал по рукам и ногам.

А потом, спустя еще один мучительный миг, та сила, что тянула ее ко дну, так же внезапно толкнула Радосвету вверх. Она чуяла, что поверхность воды уже близко. Еще чуть-чуть, совсем немного. Близко спасительный глоток воздуха. Наконец-то!

Девица судорожно, громко вздохнула. Сердце все еще колотилось заполошно, страх теснил ее грудь. Радосвета, удерживаясь на плаву, оглянулась по сторонам, еще больше пугаясь. Потому что место, что теперь окружало реку, почудилось ей незнакомым. Это не Аркаим!

***

– Драгомир! Да что с тобой такое, братец! Очнись же!

Князь вздрогнул и открыл глаза. На него обеспокоенно смотрели брат и друзья – Белояр, Изяслав, Светозар.

– Неужели проснулся! – воскликнул Изяслав. – Мы уж думали, тебе дурно стало. Ты что же, спал?

– Я? – переспросил Драгомир и растерялся.

Оглянулся вокруг, обнаружил с удивлением, что сидит, опершись спиной о шершавый ствол старого, раскидистого ясеня. Только вот как он здесь оказался, князь и сам не в силах был вспомнить. И неужели он, в самом деле, заснул?

– Драгомир, что с тобой творится? – возмутился Белояр. – Ты сам не свой в последние дни, а сегодня так совсем не узнаем тебя! Девиц отвадил, задумчивый временами становился, а потом и вовсе пропал! Где ты был? И что это было?

Драгомир поднялся. Попытался в памяти возродить последние события, что помнил. Он видел ее. Он чуял ее. Он шел за ней, но она вновь ускользала. И тогда зовущая песнь снова сорвалась с его губ. Он пел для нее, желая вернуть. Вот, что он помнил.

Пелена наваждения спала, разум прояснился, и теперь Драгомиру самому было странно желание петь для Радосветы. Зачем? Ведь она на Земле, а то, что видел он…

– Померещилось тебе, – уверенно сказал Светозар. – На Купалу всякое привидеться может, сам знаешь. Слишком тонка в эту ночь грань между мирами.

– А ты еще и связан с этой девицей, как-никак. Невеста, все-таки. Вот и мерещится она тебе, – рассудил Изяслав.

– Плохо только, что ты уснул. Нельзя ведь взрослым глаз смыкать до рассвета, – припомнил князю брат.

– Может, все-таки забрать ее сюда, невесту твою? Она принадлежит тебе по праву, Драгомир, – вновь предложил Светозар, на что князь нахмурился.

– Зачем? Я же говорил уже, что хворая она, смертельно. К чему ее сюда тащить? Дабы хоронить потом? Жену я схоронил, а теперь ты мне и невесту хоронить предлагаешь? Нет уж, спасибо! С меня уже достаточно! Пусть умирает на родной земле!

И не дожидаясь ответных слов, Драгомир отправился к реке, где все еще веселился народ. Не желал он боле бередить то, что и так слишком долго кровоточило.

– Его можно понять, – тихо заметил Изяслав, и друзья согласно закивали.

Остаток ночи Драгомир провел на берегу реки в веселье и игрищах, но кушака так и не снял. Однако же, впервые за многие дни, на душе у князя воцарился желанный покой и умиротворение. Он и сам не мог осмыслить, отчего вдруг будто камень с души свалился, и стало легче дышать. Уж не костер ли купальский помог?

Драгомир хотел верить, что все дело в силе священного огня в ночь на Купалу. Может быть, хотя бы теперь ему станет легче?

Когда забрезжил рассвет, князь отправился почивать перед дорогой. В сердце царили легкость и радостное томление – будто ожидание чего-то доброго и славного. Никто не явился к Драгомиру во сне, никто не потревожил его покой, и новый день князь встретил в благостном настроении.

Однако, уже перед дорогой вспомнилось ему то, что померещилось ночью, но Драгомир отмахнулся от этого воспоминания. Он искренне верил, что Радосвета больше к нему не явится.

И самому себе князь страшился признаться, что от этой мысли ему не так уж и радостно, а в груди тупой болью заныла тоска.

Скорей бы это прошло, скорей бы. «Все проходит, и это пройдет», – подумалось князю.