Глава 9. Змеиная тропа

Он зовет меня вниз: «Родная, спустись,

Обниму в тридцать три кольца!»

Мельница,

«Невеста полоза»

Минула седьмица с того дня, как Драгомир с дружиной покинул Изворск и с победой отправился домой в Златоград через Заозерскую волость, где в Озерске ожидали их на смотрины невесты Белояра.

До заветного города оставались сутки пути, но наступала купальская ночь, и Драгомир, посоветовавшись с дружиной, решили дать себе и лошадям отдых. Встали они на постой в крупном городе Годимир. Все желали провести ночь на Купалу, как полагается – в заслуженном празднестве, а не в седле.

Драгомир наряду с женатыми мужами, не стал снимать кушак со своей рубахи в знак того, что не настроен сегодня к близкому знакомству с девицами. От князя не укрылось, как переглянулись Белояр со Светозаром, увидев его идущего на праздник опоясанным, но ни друзья, ни соратники ничего не сказали великому князю.

– Никак по Чаруше тоскуешь? Или Беляне? А может быть, Красимире? – все же подначил его Изяслав.

Князь изобразил задумчивость.

– Возможно, – ответил кратко Драгомир, да отвернулся тут же, посмотрел вдаль, давая понять, что боле об этом он ничего не смолвит.

Князь не желал даже близким рассказывать правду. Ту самую правду, что сейчас плясала у огня на землях уральского Аркаима. Драгомир и сегодня успел подсмотреть за Радосветой в аккурат перед тем, как идти на праздник. Видимо, и на Земле какое-то празднество проходило.

Увидел ее – и поразился, застыл удивленно. На ней так дивно хорошо сидела простая длинная рубаха, вышитая красной и зеленой нитью, голову венчал скромный обруч с жемчугом. Распущенные волосы развевались по ветру, обнимали тонкий стан, когда она кружилась в танце. Пламенные отблески дрожали в ее глазах, и радостная улыбка не покидала девичьих губ. Овеянная светом от огня, окутанная колдовским обаянием, она с разрумяненным лицом смеялась и пела, притягивала неумолимо взор. В этом наряде она так напоминала златославских красавиц!

Стоило сразу уйти оттуда, и даже не смотреть в ее сторону, но Драгомир не смог. И самого себя корил за это, но не в силах был побороть жгучее желание наблюдать за ней. Если б только можно было оказаться ближе! Драгомир многое за это отдал бы. Вдохнуть ее сладкий запах. Провести рукой по ярким волосам, да узнать – они и на ощупь подобны заморскому шелку? Заглянуть в малахитовые глаза, горящие в ночи задором. Увидеть в них желание. Коснуться губ…

И все же, князь себя одернул. В который раз…

В который раз, он при виде нее забывается, смотрит, и уже не чует под собой твердую землю, словно растворяется в ее глазах, и ее голосе. Мягком, словно пух лебяжий. Таком нежном, как и она сама. Радосвета. Светлая радость. Да, она так живо олицетворяет свое имя. Подобно солнечным лучам, она щедро расплескивает радость вокруг себя, дарит ее другим. Она словно средоточие всего самого светлого и отрадного. Она…

– …скоро умрет, – напомнил себе в сотый раз Драгомир, снова ощутил прилив горечи и сожаления.

Еще не так давно он ничего не чувствовал, думая об уральской невесте. Теперь же, глядя на нее, он нещадно давил в себе чувство жалости к ней и небывалый интерес. Ему по нраву было на нее смотреть, наблюдать за ней, но этого становилось мало. Он боролся с неистовым желанием видеть ее чаще. И все же, с каждым днем терпел поражение.

Она так прекрасна в своем безудержном веселье! Хохочет, подпевает музыкантам… Несломленная ожиданием смерти, гордая, пленительная, прелестная. И невозможно, глядя на нее, не улыбаться, не любоваться ей.

«Как жаль, что ты умрешь, красавица, как жаль…»

И зовущая песнь так и рвется из груди, норовит невольно с губ сорваться.

Драгомир сбросил с себя воспоминания и посмотрел вокруг – здесь, в Годимире горели купальские костры, разгоняя мглу ночи. Люди тащили для них все ненужное и старое – такова давняя традиция. Огонь в ночь на Купалу считался священным, очищающим тело и душу. Через него прыгали и поодиночке, в надежде, что огонь исцелит все хвори, да силы подарит, прыгали пары, веря, что коли руки не разнимут в прыжке, так и быть им вместе в ладу всю жизнь, бесплодные девы надеялись, что священный огонь излечит их от бесплодия. Матери, чьи дети хворали, жгли в огне костра их рубахи, а крестьяне меж двух огней проводили скотину, веря, что купальский огонь сбережет ее от мора и недугов.

По воде реки плыли венки, сплетенные незамужними девицами. Коли прибьется к берегу венок – близко твой суженый, скоро девой станешь, коли поплывет от берега – издалека придет за тобой, а коли утонет – в этом году сватов не жди.

Чуть поодаль с хохотом и свистом юнцы и мужчины пускали с пригорка в реку горящие колеса с телеги.

Драгомир невольно вспомнил Радосвету. Ей пришелся бы по нраву златославский праздник Купалы. А потом, посмотрел на огонь, присвистнул, разбежался и прыгнул через костер. Может быть, священное купальское пламя избавит его от дум по земной девице? Это стало бы отрадой князю. Полно уж с него этих снов, видений, наблюдений украдкой и разгорающегося желания обладать ей. Ему нельзя о ней думать. Нельзя желать. Нужно отпустить ее, предать забвению!

Музыканты не щадили своих инструментов – играли задорно, душевно, так, что ноги сами в пляс пускались. Жителей города порадовал приезд великого князя, а потому, перед тем как идти на реку, для Драгомира и его дружины крепко истопили баню, да столы накрыли щедро и богато, желая угодить правителю этих земель.

Девицы бросали взгляд на кушак Драгомира, вздыхали. Он же не мог отринуть мыслей о Радосвете. Оттого-то и не тянуло его на других девиц, согласных одарить князя своей лаской в купальскую ночь. Драгомир уже уяснил, что не сможет прогнать это наваждение, и не в силах бороться с ним. Его тело и душа желали Радосвету, вопреки голосу разума, и замены не принимали. Он в каждой девице выискивал черты лица невесты, но не находил, и внутри будто росла пустота. Может, если прыгнуть через пламя костра трижды, это пройдет? Хорошо бы. Ведь умом Драгомир понимал, что ничего путного от его тяги к Радосвете не будет, а значит, все-таки придется забыть о ней. Забыть…

В груди заныло, и Драгомир снова развернулся к костру. Разогнался, прыгнул. А потом еще раз. Его должно отпустить, должно!

Купальская ночь закружила Драгомира в шепоте зеленой листвы, круговерти цветастых лент, хороводов, плясок, развеселых игрищ. По реке стелился туман рваными клоками, рассеивался, когда кто-то с разбегу бросался в воду.

Драгомир оглянулся в сторону леса. На миг подумал, что почудилось, когда среди деревьев мелькнула фигурка уральской невесты. Что за диво? Никак проказы сил потусторонних? Князь тряхнул головой, присвистнул, крикнул: «Посторонись!» и прямо как был в рубахе, так и бросился с разбегу в реку. Нырнул поглубже, проплыл. И вынырнул. Обернулся в сторону леса. И снова девица мелькнула. И волосы ее – что пламя по ветру. Сердце забилось заполошно, голова пошла кругом. Драгомир будто снова не чуял под ногами земной тверди. Словно весь мир замолк и притаился. Он не слышал ни музыки, ни людского смеха, ни свиста. Не видел всполохов огня. Видел лишь девицу, что манила его за собой, и шел за ней, будто привязанный. Она или не она?

Девица остановилась, обернулась – ее лицо, все те же глаза. Он ни за что ни с кем ее не спутает. Она! Радосвета! И Драгомир прибавил шаг в надежде догнать красавицу. Затуманенный разум будто под хмелем молчал, а сердце и душа ликовали, пели и подгоняли князя за той, что стала его наваждением, тайным вожделением и проклятьем. Никаких сомнений, скорее за ней! Схватить за тонкий стан, прижать к себе гибкое девичье тело, да ответа потребовать – как оказалась в краях златославских? Но она уходит. Опять уходит! И туман стелет ей путь, закрывает от него сизой завесой. Нужно позвать ее! Нужно вернуть! Заветные слова сорвались с губ быстрей, чем Драгомир осмыслил это.

***

Радосвета слушала, как бархатный мужской голос выводит прекрасную песнь, что околдовывала ее, туманила разум, звала за собой. В полузабытьи Радосвета даже не обулась. Так и вышла из палатки босая, простоволосая, да в одном платье. Вокруг – ни души, и тишина. Словно все разом уснули мертвецким сном. Никто не окликнул Радосвету, не остановил. Не встретила она на пути своем никого. Песнь манила, рождала в душе радостное томление, ликование такой великой силы, что Радосвета и позабыла уж, когда же в жизни испытывала эти чувства. Все только боль и отчаяние за последнее время.

Но таинственный голос опутывал ее разум, словно паук своей сетью, и Радосвета шла за ним, позабыв обо всем. Ей нужно знать, кто это поет для нее! Он обещает исцелить ее сердце… Забрать ее боль. Она ему верит! Она готова идти за ним хоть на край света!

Ой ты, милая, девица красная

Смело ступай ты змеиной тропой

Слышишь ли голос мой шепотом, девица?

Очи полоза зрят за тобой!

Ой, не робей, моя ясноглазая

Слышишь мой голос? Ступай же за мной!

Сердце твое соберу из осколков льда

Сквозь туман уведу за собой!

Пробудилось древнее колдовство

Очи твои полонили навек

Так ступай же вслед ты за полозом

Здесь тебя не отыщут вовек.

Душу твою исцелю я от горьких ран

Только шагни ты в объятья мои

Ой, голубка зеленоглазая

Здесь останься со мной до зари.

Боги наши судьбы навек сплели

Крепко-накрепко, не разорвать

Никуда от меня ты не скроешься

Буду я везде тебя звать.

Так ступай же змеиными тропами

Нежную руку ты мне протяни

Попрощайся с жизнью ты прежнею

Я – судьба твоя, ты – моя жизнь.

Не ищите девицу красную

В земли полоза тянется след

Так ступай колдовскою дорогою

Сохраню от печали и бед.

В моих землях ты, девица милая

Песнь моя заманила тебя

За меня теперь ты просватана

Очи златые пленили тебя.

Ее путь устилает туман, он поднимается выше и выше, густеет, стирает ее следы, да мелкие змеи шуршат в траве где-то рядом, словно стражи, указывающие путь. Радосвета подошла к реке и не остановилась.