Поезд еще стоял на месте, когда в кресло, отделенное от Тома проходом, уселся здоровенный увалень ростом под девять футов, лет двадцати, в громадных нелепых походных башмаках и белых носках, одетый в зеленые шорты, из-под которых выглядывали толстенные бугристые колени, покрытые, как и все остальное тело парня, густой шерстью. На его футболке красовалось какое-то дурацкое изречение, белокурые волнистые волосы были схвачены красной повязкой, а над головой возвышался рюкзак чудовищных размеров.
Том с брезгливым интересом наблюдал за тем, как парень расстегнул все лямки и снял рюкзак, который занял сразу два кресла. Бросив на Тома самоуверенный взгляд, свойственный лишь круглым дуракам, парень сказал:
- Постереги мой мешок, а?
- Ага, - отозвался Том.
Бухая ножищами и работая коленями, как марионетка, парень двинулся вдоль по проходу. Том дождался, пока тот уйдет, и быстро, но тщательно обыскал рюкзак. Затем он переложил в кожаную сумку (которую никогда и никого не просил "постеречь") двести долларов наличными и шестьсот в дорожных чеках, а также иллюстрированную "Кама-сутру", оставив парню грязное белье и прочий хлам. Усевшись в своем уголке, Том достал книгу Бэрнетта "Удар в темноте" и углубился в чтение.
Спустя несколько минут придурок вернулся с сандвичем и банкой пива в руках.
- Спасибо, - поблагодарил он Тома.
- Не за что, - ответил Том и вновь обратился к своей книге. Несколько минут спустя поезд дернулся и отправился в путь.
Поезд промчался по туннелям в центральной части Манхэттена и выскочил на поверхность на его северной окраине; Том продолжал читать. Поезд полез в гору и остановился на Сто двадцать пятой улице, где никто в него не сел и никто из него не вышел. Трущобы сменились индустриальным пейзажем, постепенно переходящим в сельский. Том продолжал читать. Природа никогда его особенно не интересовала.
Время приближалось к двум часам дня, и Том уже почти дочитал книгу она должна была завершиться счастливым концом, Том это прекрасно видел, когда в репродукторе зашипел голос проводника: "Райнклифф! Райнклифф!"
Отлично. Том сунул книгу в сумку, застегнул ее - две лямки с замочками, никаких "молний", - и поднялся на ноги. Сидевший по ту сторону прохода увалень приветственно приподнял руку и сказал:
- Всего доброго.
- Надеюсь, - отозвался Том и зашагал было прочь, но в этот момент словно бес толкнул его в бок, и Том обернулся к парню со словами: - И вам того же.
Поезд остановился, и Том покинул вагон, а на физиономии парня продолжала играть дурацкая ухмылка.
"Мамуля узнает вас в лицо, - заверил Тома Стэн Мэрч. - К тому же она там единственная женщина-таксист. И уж конечно, это будет единственная машина из Дадсон-Сентр". "Как-нибудь найду", - ответил Том.
Выйдя из поезда, он тут же заметил мамулю - приземистую плотную женщину в матерчатой кепке, куртке на "молнии" и вельветовых брюках, которая стояла, скрестив руки на груди и опираясь плечом о борт зеленой машины с белыми шашечками и надписью "Городской таксомотор".
Завидев Тома, она кивнула ему, не прекращая перебранки с другим сошедшим с поезда пассажиром, который намеревался нанять ее такси. Том подошел поближе, и неудачливый пассажир, возвысив голос, вскричал:
- Скажите же мне, ради Бога! Вы таксист или нет?
- Я - памятник Диане Хансен.
Том втиснулся между памятником и пассажиром и негромко сказал:
- А вот и я.
Мамуля, как и обещал Стэн, тут же признала Тома.
- Отлично, - сказала она. - Садитесь, - и открыла свою дверцу.
- Эй! - крикнул пассажир, увидев, что Том взялся за ручку задней дверцы машины. - Сейчас моя очередь!
- Не обращайте внимания, - сказала мамуля.
Еще чего не хватало. Том пожал плечами и полез в салон, но незадачливый пассажир ринулся вперед, просунув в открытую дверцу свой портфель и не давая Тому сесть. Тому пришлось бросить на него взгляд.
Он и сам не понимал толком, что такого особенного в его лице, но всякий раз, когда возникало неожиданное затруднение, Тому бывало достаточно лишь взглянуть на человека, создававшего помеху, и недоразумение улаживалось само собой. Может, что-то в его глазах или чертах лица - Том не знал и не желал знать. Но это "что-то" неизменно срабатывало, а больше ничего и не надо.
Сработало и теперь. Том бросил на скандалиста взгляд, и тот сразу умолк, заморгал глазами, и на его физиономии появилось тревожное выражение. Он втянул подбородок, словно норовя спрятать его за кадыком, и убрал портфель с пути Тома. Наконец Том получил возможность спокойно занять свое место.
Им еще предстояло пересечь Гудзон. Железная дорога бежала вдоль восточного берега реки по живописным местам, нимало не изменившимся с тех пор, как на этом континенте появились первые европейцы, но Том не обращал ни малейшего внимания на окружающие красоты. Сквозное шоссе, затопленный Паткинс-Корнерз и многочисленные Дадсоны, как погибшие, так и ныне процветающие, остались по ту сторону реки, где простиралась основная часть территорий штата Нью-Йорк.
К счастью, мост через Гудзон находился здесь же, в Райнклиффе. Проезжая по нему, мамуля посмотрела в зеркальце заднего обзора на Тома, который вновь достал книгу и принялся ее читать.
- Как добрались? - спросила она.
Том оторвал взгляд от книги, заложил страницу пальцем и, поймав в зеркальце взгляд мамули, ответил:
- Спасибо, прекрасно. Погода в это время года стоит отменная. И я не голоден, благодарю вас. И не следил последнее время за спортивными событиями. И не имею ни малейшего понятия о политике.
Затем он опустил глаза и вновь углубился в чтение.
Мамуля глубоко вздохнула и задержала воздух в легких. На ее щеках появились маленькие белые пятна, и мамуля устремила взгляд вперед, выискивая на дороге желающих померяться с нею силами.
Таковых не оказалось, и мамуля несколько минут впустую растрачивала свое негодование, пока не выехала на Сквозное и не увидела вдали машину из Бруклина. В тот самый миг гнев мамули обратился на ни в чем не повинный автомобиль. Какого черта являться сюда из Бруклина без крайней необходимости?
Мамуля вычислила территориальную принадлежность бежевого "форда" по номерному знаку 271 KVQ. Первая буква нью-йоркских номеров обозначает район, и "К" - отличие Бруклина.