– Сейчас я все исправлю, мигом!

Управляющий бросился ловить лошадь, но кобыла никак не хотела идти под уздой. Шуллер чувствовал; что отовсюду за ним наблюдают насмешливые глаза дворовых, и от этого заводился еще больше. Наконец, ему удалось удержать поводья, и лошадь подчинилась. Карл Модестович подвел коляску к крыльцу.

– Извольте, Ваше Сиятельство, карета подана!

Барон рассеянно кивнул ему – его мысли были очень далеко. Он велел управляющему гнать во весь опор – шутка ли, какую игру затеяла Долгорукая.

Княгиня приняла его с выражением крайнего удивления на лице. К появлению Корфа она была совершенно неготова. Она ожидала Забалуева для проведения помолвки и пребывала в прекрасном расположении духа. Ведь все складывалось, как нельзя лучше – расписка у нее, Лиза почти замужем, да еще за кем – за предводителем уездного дворянства!

– Добрый день, сосед! Наконец-то вы нашли время навестить нас! Это такая радость!

– Добрый день, княгиня! Признаться, времени у меня немного… – начал барон.

– Да не торопитесь вы так, Иван Иванович! – примирительно сказала Долгорукая. – Вы присаживайтесь, а я сейчас велю, чтобы нам к чаю сладкого подали.

И, не позволяя барону возразить, Мария Алексеевна быстро вышла из гостиной, чтобы собраться с мыслями.

В коридоре она увидела Шуллера и решительно подошла к нему.

– Что это значит, Карл Модестович?! – озлобленным шепотом накинулась она на него. – Что за игру вы затеяли? Зачем привезли барона ко мне?

– Я всего лишь сопровождал его, чтобы оставаться в курсе! – оправдывался Шуллер. – Вы вот меня недавно принимать не стали, а я вас предупредить хотел. Кто-то барону написал письмо в Петербург и все о вашем плане рассказал. Вот он и примчался обратно!

– А кто написал письмо?

– О том мне неведомо, но обо всем знали только четыре человека – вы, я, Дмитрий и моя Полина.

– Дмитрий не в счет! Он писать не умеет.

– А Полина меня не предаст – ей невыгодно!

– Значит, кто-то еще… – Долгорукая на минуту задумалась, и вдруг ее осенило:

– Ах ты, Господи, Лиза…

Она нахмурилась и пригрозила управляющему:

– Смотри у меня, если что не так!

И вернулась в гостиную.

– Дорогой мой сосед, – с широчайшей улыбкой двинулась она навстречу барону, но он жестом остановил ее возможные сладкие излияния.

– Не хочу показаться невежливым, но мне стало известно, что вы утверждаете, будто ничего не знаете о выплаченном мною долге!

– Я надеюсь, вы не забыли, Иван Иванович, что не выплачивали никакого долга. У моего мужа было слишком доброе сердце, а вы воспользовались им.

– Ваш покойный муж был мне хорошим другом. Он помог мне срочно выкупить у постояльцев наш особняк в Петербурге к возвращению Владимира с Кавказа. И я очень…

– Да вам давно бы надо продать поместье! – прервала его Мария Алексеевна. – Зачем вам оно? Непохоже, чтобы ваш сын собирался туда переезжать. Ему неплохо живется в Петербурге.

– Я берегу его не для Владимира.

– Ах да, забыла… У вас же есть еще эта воспитанница, Анна… Окажите себе услугу, Иван Иванович, выдайте ее за какого-нибудь дворянина, как я поступаю с Лизой. И пусть уж он дальше заботится о ее благополучии!

– С Лизой? Но мы с Петром Михайловичем условились, что Лиза выйдет замуж за Владимира!

– Супруг мой умер, Иван Иванович, а я, одинокая вдова, не могу себе позволить выдать дочь за нищего, – княгиня насмешливо улыбнулась.

– С чего вы взяли, сударыня, что мы нищие?! Это, право, оскорбительно! – барон стал выходить из себя.

– Однако вы не вернули долга моему мужу! А в договоре вашей собственной рукой написано: «В случае невыплаты мое имение переходит в собственность семьи Долгоруких».

Стало быть, поместье принадлежит мне.

– Позвольте вам напомнить, что у меня есть бумага о полной выплате долга, подписанная вашим супругом! – Корф нервничал все сильнее.

– Какая бумага? Что за бумага? – притворно удивилась Мария Алексеевна. – Да я ее и в глаза не видела!

– Я вам предоставлю ее! Сейчас же еду в имение и привезу вам расписку, чтобы раз и навсегда покончить с этим гнусным делом!

Барон, не прощаясь, стремительно вышел из гостиной, едва не толкнув подслушивавшего за дверью Шуллера. Карл Модестович сделал вид, что он тут совершенно не при чем и заторопился вслед за Корфом к выходу.

– Его имение… – криво усмехнулась Долгорукая. – Мое, старый дурак!..

Вернувшись, барон первым делом бросился в кабинет. Управляющий остался в библиотеке – ждать, пока Корф там, за дверью, будет искать вчерашний день. Самодовольно ухмыляясь в усы, Шуллер представлял себе эту живописную картину: как старый Корф суетливо перебирает бумаги в столе, снова и снова перерывает документы в конторке, открывает сейф.

Управляющий взял со столика любимый графинчик барона и налил себе бренди, но рюмку поднести ко рту не успел.

– Совсем с ума сошли?! Если Иван Иванович увидит, что вы его любимый бренди пьете, вам несдобровать! – воскликнула невесть откуда взявшаяся Полина – у нее был нюх на неприятности.

– Очень скоро этот бренди станет моим!

– Карл Модестович, вы никак пьяны?

– Я пьян от счастья, Поленька, душечка! Только что княгиня Долгорукая объявила барону, что это имение принадлежит ей.

– Ой ли?!

– Слышишь музыку? – Модестович приложил ладонь к уху, как будто прислушивался. – Польку играют, твою любимую.

– Все вы напутали, я мазурку люблю.

– Ну, значит, будешь танцевать мазурку. В роскошном белом платье. И с розой в волосах.

– И с бриллиантами на шее.

С бриллиантами, изумрудами и рубинами… Лучше, чем у Анны!

– Да забудь ты ее! Что ты все – Анна да Анна!

– Можно подумать, что вам все равно, – надула губки Полина. – Я, поди, не слепая, сама видела, как вы, Карл Модестович, на нее не раз заглядывались!

– Успокойся, душа моя, – управляющий решил приобнять Полину, чтобы успокоить. – Разве она тебе ровня?

Она ледышка и дура набитая! Жизнь, конечно, несправедлива, и ты заслуживаешь всего, что есть у Анны, и даже больше! Но ты не сомневайся – я куплю тебе сто новых платьев. И все будет по-другому. Ждать осталось недолго…

Дверь из кабинета распахнулась, и на пороге появился барон. Он шарил в воздухе руками, точно слепой, и все пытался что-то сказать, но комок в горле мешал ему, и поэтому наружу прорывались только тяжелые хрипы, как будто барон задыхался, – Что с вами, Иван Иванович? – участливо спросила Полина.

– По.., мо.., ги… – барон, не договорив, рухнул прямо на руки подбежавшего к нему управляющего.

Карл Модестович уложил барона на диванчик и наклонился пощупать пульс на руке.

– Никак, помер? – прошептала Полина.

– – Нет еще, дышит.

– Что делать-то будем?

– Значит, так… Ты здесь сиди, никого к нему не подпускай, пуще всех – Анну его разлюбезную. А я снаряжу сейчас кого за доктором – если помрет, доктор будет кстати.

– А если выживет?

– Тем более, чтобы потом на нас подозрение не пало, что, мол, сгубили старика.

– Как скажете; – кивнула Полина и села на стул у изголовья барона.

Управляющий быстро вышел из библиотеки и направился в кухню.

Обычно Никита там околачивался – лясы точил с кухаркой Варварой.

Будь на то его воля, Шуллер и Варвару давно бы извел – больно говорлива и своенравна была эта бабища, но готовила, стерва, замечательно, и потому приходилось терпеть ее выходки и нелестные замечания в свой адрес.

А Никита и в самом деле чаевничал у Варвары. Он пришел сказать, что ее гадание – Варвара баловалась иногда предсказаниями на кофейной гуще – сбылось. Обещано Никите было, что явится ему красавица с синими, как бездонное небо глазами, стройная, как молодая сосенка. Анна, подумал Никита. И Анна действительно явилась – зашла на кухню после неожиданной репетиции, когда барон велел ей вместо Полины войти в роль Джульетты, уставшая с дороги, но счастливая и с подарками. Анна привезла Варваре специй из восточного магазина, что на Невском. А для Никиты – томик стихов господина Тютчева, только что появившийся в книжных лавках.