- Он знает, что я твой муж?

- Конечно. Потому и привел. Любит пикантные ситуации.

Тут только до меня дошло, что в Саг-Харборе он ломал со мной комедию.

- Ты с ним спала?

- Какое это имеет значение?

- Для тебя - никакого, - рассердился я.

В самом деле, почему он меня должен интересовать больше, чем другие ее клиенты?

- Спала. Больше никем Тарзан не интересуется. - И усмехнулась: Однолюб. Прикипел душой и телом.

- Я так понял, что он женат.

- Номинально. Семья у него в Ницце. К жене относится, как к матери своих сыновей.

- А как он относится к тому, что ты спишь с кем попадя?

- Плохо. Предлагал развестись с тобой, уйти из "Матрешек" и стать его личной герл.

- А ты?

- Дала ему отлуп.

Как ни странно, эта извращенная форма верности мужу меня немного успокоила.

- Ты вчера сбежала?

- Сбежать от них невозможно. Такое только в детстве возможно - убежала однажды от приемных родителей после того, как "папаша" стал подваливать. А вчера просто отпросилась у бандерши, сказавшись больной: клиент, мол, попался чересчур активный, настоящий садюга. Это про тебя.

- Ты уверена, что они догадались?

- Знаю точно.

- И тем не менее отпустили?

- Да.

Не стал больше пытать про Тарзана, да и так ясно: их связывают особые отношения, добром он ее не отпустит.

К вечеру, отмахав с полтысячи миль, мы уже были в Фанди. Поставили палатку, небо в алмазах, океан в ушах и ноздрях, Танюша на седьмом небе, заснула мгновенно.

Погони не заметил, хоть и поколесил по городу, прежде чем выкатил на хайвей. Время от времени поглядывал в зеркальце, не сели ли нам на хвост.

В первую же ночь моя матрешка раскололась, и одновременно с другими чувствами, я испытывал облегчение - конец проклятой неизвестности. На следующий день Лена исчезла.

9.

Господи, какая выдалась ночь! Небо вызвездило, высыпав всю свою млечную наличность, ничего не оставив про запас. Внизу бесшумно катились волны, заливая каменистое дно, по которому мы успели пройтись посуху час всего назад - прилив, который в любую минуту грозил превратиться в потоп, а мы обозревали ночное буйство природы с высокого берега, из безопасного далека. Пьянили ночные запахи, тайные шорохи понуждали к изучению еще одного языка природы. Дневные тревоги отступили на задний план, будто не вчера это с нами стряслось, а миллион лет назад, в доисторической тьме. Голова кружилась от легкости, свободы и фантазии. Но я уже знал, что за это безусловное, абсолютное счастье нам еще придется расплачиваться наличными. Вот-вот.

Уложив довольную Танюшу, мы бродили по береговой крутизне залива Фанди и, вместо того чтобы выяснять отношения, упорно, словно сговорившись, молчали, боясь потревожить эту божественную ночь, нарушить волшебство дышащей нам в затылок природы. В конце концов, не обменявшись ни словом, мы отправились восвояси и, глянув на свернувшуюся калачиком, посапывающую, кулачок во рту, Танюшу (только ночь возвращала это единственное разумное в нашей семье существо детству), мгновенно уснули обнявшись - так ухайдакал нас целый день драйва. Лена вздрагивала во сне, я прижимал ее крепче, она снова засыпала.

Проснулся среди ночи и в неверном свете луны долго смотрел на милых моих дочурок - Лену и Таню, пока не захлюпал от умиления и горя. Сон наяву, явь во сне, будто вижу их первый и последний раз. Никого из своих жен и детей не любил как вот этих.

Окончательно пробудился, почувствовав на своем лице ее пальцы. Лена водила ими по руслу моих слез, и я заревел сильней - вроде бы уже наяву. "Бедный мой, бедный", шептала моя любимая родная шлюшка. А каково ей? Ее предутренний рассказ - шепотом чтобы не разбудить Танюшу, по-русски чтобы Танюша не поняла, если проснется - был сух, как статистический отчет, мелькали города и годы, никаких эмоций, которые, так я понял, были растрачены, как и слезы, значительно раньше. Что меня удивило - рассказывая, Лена не грызла ногти. Подробности меня не интересовали, я слушал словно речь шла не о моей девочке, но о чужом, незнакомом человеке - либо я все еще не проснулся и меня мучили кошмары. Реальность - если только это была реальность, а не сон - превосходила все страхи и подозрения.

- Ты должна была сказать мне это раньше, - крикнул я, не выдержав.

- Я пыталась, но ты как-то не внял, а исповедаться с разъяснениями невозможно.

И тут я вспомнил, как в очередной скандал из-за ее трат, она мне врезала, что лучше быть проституткой, чем выслушивать мои мелочные попреки, и что нет разницы между браком и притоном: "Хочешь знать, я - настоящая шлюха. В самом что ни на есть прямом смысле. Предпочитаю в таком случае притон." Но я принял тогда за фигуру речи.

У себя в Иркутске она, действительно, была подающей надежды танцовщицей, и если бы не спеклась вэлферная империя, которая, помимо зла, источала на своих поданных также дозированное добро и, в частности, пестовала юные дарования, Лену, кто знает, ждала бы, вероятно, видная балетная карьера. Однако, с крушением социализма, хореографическое училище в Иркутске лишилось государственных субсидий, спонсора из числа новых русских не нашлось, зато открылась граница, а заодно и новые горизонты: попасть в Джульярд-скул в Нью-Йорке представлялось теперь не более сложным, чем в Вагановское училище в Санкт-Петербурге. Брат, поставщик в зарубежные притоны молодых дарований, пусть совсем иного рода, предложил помощь и разработал сложный план, а чтобы не было накладки, решил подстраховаться и лично сопровождал девичий десант за океан. В Нью-Йорке, предупрежденный заранее, их должен был встретить володин напарник-соделец, который к тому времени досрочно вышел из тюрьмы и тут же - за старое, возобновив деятельность в невиданном прежде масштабе ввиду фактической безнаказанности любого криминала в новой России. К тому же, у них была крыша, что означает на российской тарабарщине тайных и влиятельных покровителей во властных структурах (не задаром, конечно). Но даже если б замели, всегда можно откупиться: у них там все прихвачены. А в России теперь продается все, включая атомные боеголовки и пост президента страны. Главное - знать точную цену.