Почти год я искал работу в Изученном мире. Иногда мне удавалось создать историю того или иного семейства, но чаще всего работы не было. Одни предоставляли мне бесплатный ночлег и еду (сказывался страх перед наказанием), другие - мотивировали отказ отсутствием комнат. В этот момент они ежились, в их желчном взоре читался потаенный страх, но я не настаивал. Я уже свыкся с жизнью свободного историка. Рассказывая всевозможные истории отдельных городов и селений, я зарабатывал себе на существование - благо, память моя была натренирована магистром Яданом, одним из лучших учителей запоминания. Я работал на базарных площадях, вдыхая запах пота, мочи, благовоний и смрад лежалого мяса. Я забавлял знатных горожан, купцов, стражников, семейства удачливых ремесленников. Я не отказывался даже от предоставления услуг бедным семьям и разорившимся купцам, - они тоже были людьми и они хотели заглушить в чудных рассказах свой страх перед будущим. Это было сродни мне: и я, и мои слушатели ощущали дивную опьяненность того, что уже не существовало, но оживало непонятно как в словах и образах. Мои надежды на Места Лакуны не оправдались. В одним безымянных селениях люди даже не слышали об Истории и не понимали роль историка, - я им еще не был нужен. Я это знал, они - нет... В других селениях я находил уполномоченных Школ. Каково было мое удивление узнать в селении Эларен, до того безымянном Месте Лакуны, о существовании новой Школы Баллуха. Кто такой Баллух - я не узнал: уполномоченный Школы, низкорослый парень по имени Анат заподозрил во мне уполномоченного Холле и не поверил, что я свободный историк. С знанием, что в Изученном мире уже семнадцать установленных Школ, я покинул новое место Эларен. Это знание мне ничего не давало, но я был рад, что Школе Холле все меньше остается места под солнцем. С чувством злорадства я ничего не мог поделать, а признаться, я и не хотел ничего делать. Тогда во мне зародилась мысль о путешествии за пределы Изученного мира, - она была еще неоформленной и я не чувствовал в себе нужной смелости...
Я захотел найти себе Место Лакуны, которое можно было присовокупить к Изученному миру посредством созидания его собственной истории... Место Лакуны, в каком я собирался стать Создателем истории, оказалось пустым и мертвым. Глиняные дома были разрушены, а по узким улицам прохладный ветер носил пожелтевшую листву, словно говорил мне: "Йорвен, я не вижу твоего будущего..." Такое уже случалось со многими историками, когда Места Лакуны оказывались вымершими неизвестно, по каким причинам. Знание причин и следствий дает история - они просто опоздали запечатлеть ее неумолимый ход... Не зная причин смерти селения, я не осмелился приблизиться к нему: а вдруг жители этого места вымерли от неизвестной мне болезни? Страх вселился в меня и погнал прочь от мертвого селения...
Однажды со мной приключилась любопытная история: в некоем Месте Лакуны, что лежало за мелкой рекой к западу от болотистой низины, ко мне присоединился юноша. Я не понимал его языка и нарек его Даавласом - Несущем надежду. Даавлас поняв, что я историк (мне пришлось долго объяснять ему роль Истории и значение ее Изучающего), с рвением захотел стать моим учеником. Столь неожиданная для меня новость наполнила мое сердце неясной радостью. Сам великий Перинан начинал с того, что обзавелся единственным учеником - сыном кузница из селения Ютенер. Я, конечно, же согласился. Наивный, я уже был уверен, что это только начало моей будущей Школе!.. На следующее утро, проснувшись под старым тополем, я не обнаружил любопытного Даавласа. Решив, что он пошел за провизией в родное селение, я на некоторое время успокоился. Но когда пришел вечер, и звезды обильно посыпали черное небо, я заподозрил неладное. Только тогда я обнаружил пропажу почти всех моих вещей, - те немногие пожитки, что я носил с собой по дорогам и тропам этого края. Раскрыв мешок, я нашел лишь всего старую залатанную одежду и одну мелкую монету - очевидно, на рванье юный вор не обольстился, а монету не нашел только потому, что она закатилась в складку материи. Так я лишился всех инструментов для своей работы. Пропал краткий сопоставитель анналов, пропал словарь исторических понятий, пропали бумага, стило... От исторической дисциплины остался только железный значок своеобразный амулет на шее, говоривший о моем сане, да знания и навыки, что пребывали у меня в голове. Я отказался от мысли искать прохиндея и даже не пошел в селение. Мною овладела полная апатия. Можно сказать, тогда я ощутил свое безразличие к жизни... Может именование этого паренька послужило причиной нового несчастья? Ведь, пока я не начал создавать Историю, пока я не основал Школу, именование - дело поспешное... Тут я снова поймал себя на мысли, что суеверия живучи - они лишь скрываются под тонким слоем исторического понимания, и как только в этом понимании возникает маленькая брешь, они заползают тебе в разум и поедают твое сердце. Остатки его - вот мне удел... Такие размышления тешили мое исчезающее самолюбие...
Однажды я нашел поселение Вневременных.
Это была замкнутая община в небольшом лесу, сразу за мостом, что связывает сообщество Нелебан с городом Тальбиганом. Жители ее встретили меня враждебно: нечего было и говорить о том, что я историк и ищу места для созидания нового полотна. Вневременных было не много: шестнадцать мужчин, двадцать женщин и пол сотни ребятишек. Вероятно, они очень давно видели кого-то, кто пришел из внешнего мира и не был похож на них. Мужчины схватили в руки косы, женщины спрятали детей в низеньких домах и деревушка опустела буквально за считанные мгновения. Будучи магистром Школы, я был наслышан о Вневременных, но никогда их воочию не видел. Время от времени часть людей покидала города и сообщества, и уходила в дикие места, чтобы жить там независимо, подчиняясь порядку одних сезонов. Их называли Вневременными: эти странные люди отрицали Историю и какую-либо власть, установленную традицией. Тем они протестовали против всякого насилия, - как законного, так и преступного, коего еще много в Изученном мире. Они не вели счет дням, они не ведали хроник и правления, они не верили в предрасположенность всех вещей и в общие закономерности мира. Вневременные отгораживались от всего покинутого ими стеной, которая была гораздо толще каменной стены Школы Перинана, - стеной полного отчуждения. Простая бесхитростная жизнь среди девственной природы и безлюдья, что течет неторопливо и безмолвно среди вещей и птиц, - иногда я подумывал об этом в минуты большого отчаяния. Но отчаяние проходило, а знание оставалось: эти люди были лишены всего, что было в Изученном мире. Изгои-затворники, - с ними не торговали купцы, с ними не общались крестьяне из ближних селений, к ним не приходили жестокие сборщики налогов, обличенные невидимой властью. Вряд ли в общинах Вневременных нашлись бы старосты, судьи, стражники, не говоря уже о таких, как я...
Я не стал испытывать судьбу, - темное божество, питающееся суевериями Незнающих, - я прошел мимо селения Вневременных и не разу не обернулся. Но я чувствовал как недоверчивые мужские глаза жгли мне затылок. Словно они выискивали непонятные, и от того чуждые им мысли, сеющие семена растерянности... Мужчины, женщины и дети, - они не имели имен в традиционном понимании этого слова. Скорее, это были неприхотливые прозвища, связанные с их незатейливой нежностью. Вневременными их называли только люди Изученного мира... Ощущая замершую за собой общину, я вышагивал равномерно по тропе и посохом сбивал зрелые семена трав. Птица в небе спросила у меня: "Йорвен, куда лежит твой путь?" И тогда я заплакал...
Странствуя по дорогам и тропам Изученного мира, я познавал одиночество и вкушал его плоды. Иногда я находил их задумчиво сладкими. Иногда они были удручающе горькими и я сглатывал внутреннюю горечь случайной песней из литургики, пришедшей мне на ум. Деревья и кусты слушали славословия Матери-Истории и кивали в такт своими ветвями: я не знал, нравятся ли им эти песни, или просто ветер - еще один одиночка - заигрывает со мной...