— Я.… я не в порядке, — признаюсь я. Его губы раздвигаются, глаза наполняются паникой, а брови сходятся в печали. Я быстро качаю головой, забыв о своей работе, и делаю шаг к нему. — Дело не в тебе. Не совсем. Я хотела прошлой ночью. Но я.… — Я смотрю на трещину в полу. — Я все еще борюсь с этим, с нами, с тем, что мы с тобой больше, чем враги. Каждый раз, когда я нахожусь рядом с тобой, мое сердце колотится, и я хочу прикоснуться к тебе. Но я слышу, как они — моя мать, брат, отец, весь город — осуждают меня за каждый вздох, который я делаю и не использую, чтобы проклясть твое имя.

— Это было слишком быстро, — мягко говорит он.

— Я знала, что делала, и я стараюсь не делать этого — я не позволю себе стыдиться, — твердо говорю я.

— Хорошо. — Он берет обе мои руки в свои. — Но мы оба уже признали, что на это потребуется время. Никто из нас не может игнорировать все, что было. — Я слегка киваю. — Мы будем идти медленнее.

— Мне жаль.

Руван ловит мой подбородок и поднимает на меня глаза. Я все еще ощущаю слабый запах себя на его пальцах, и это заставляет меня бороться с румянцем. Это напоминает мне о страсти, которой он меня наполнил.

— Тебе не за что извиняться. — Он улыбается, глаза блестят в лучах раннего солнца. — Ты голодна?

Я моргаю от такой перемены разговора, хотя она и нежелательна.

— Вообще-то нет. Что странно. — Я оглянулся на кузницу. Я уже больше часа работаю молотком, а вчера вечером почти ничего не ел.

— Не совсем.

— М?

— Когда Король Солос создавал кровавое предание, он стремился укрепить тела вампиров. Добавляя в нашу кровь раз за разом силу других, пока мы не смогли бы полностью питаться тем немногим, что могли бы выращивать, охотиться и добывать в горах наших земель.

— Но я не...

Он прерывает меня со знающей улыбкой. Мне даже не нужно говорить, что я вампир.

— Твоя кровь была отмечена моей; некоторые из моих укреплений теперь распространяются и на тебя.

Отмечена.

Я отмечена им. Даже спустя долгое время после того, как наше поклявшееся на крови подойдет к концу и проклятие будет снято, все переживания — все, чем мы являемся, — останутся на нашей крови. Но что это будет значить, когда мы покончим с проклятием... Когда. Я впущу это в мир.

Что будет потом для меня и Рувана?

Я не знаю. Это вопрос, на который я не готова искать ответ. Мне и так хватает того, с чем я пытаюсь разобраться.

Руван отпускает мои руки.

— Твой металл светится белым. Я дам тебе немного пространства и оставлю тебя.

— Ты не обязан, — говорю я, прежде чем он успевает уйти.

— Ты уверена? Если тебе нужно время...

— Я скажу, что мне нужно. — Я пытаюсь ободряюще улыбнуться ему. — Предполагаю, что я это знаю.

— Мы оба выясняем это по ходу дела, — соглашается он.

— Кстати, если говорить о том, что я выясняю все на ходу, то я хочу поделиться с тобой кое-чем. Я нашла это вчера — два дня назад? До того, как ты заболел. — Время стирается вместе со всем, что произошло, и как мало мне сейчас нужно сна. — Это здесь... — Открыв дверь в кабинет кузнеца и взяв книгу и кинжал, я рассказываю ему о своем открытии и экспериментах. Когда я заканчиваю, кинжал и бухгалтерская книга лежат на одном из столов между нами.

— Невероятно, — шепчет Руван.

— Ты действительно так думаешь? — неуверенно спрашиваю я. — Даже несмотря на то, что это могло отнять у меня силу и привести тебя в такое состояние?

— Я в порядке, и это открытие более чем стоит любой боли, которую я должен испытать. — Несколькими словами он снимает с меня всю вину.

— А что, по-твоему, он делает? — спрашиваю я.

— Я не знаю... но я знаю кое-кого, кто мог бы. — Руван выпрямляется, отходит от стола и начинает выходить из кузницы. Я уже знаю, кого он собирается найти, поэтому вместо того, чтобы позвать его за собой, я пользуюсь возможностью оценить его уход. Затем, улыбнувшись, с которой я не пытаюсь бороться, я с новой целью возвращаюсь в кузницу.