Две недели спустя

Две недели спустя

Парадные ворота Кастелланос открываются, когда проезжаю через них в четвертый раз на этой неделе. Этим утром я расхаживал по своей квартире, как гребаный осел, пытаясь придумать предлог, чтобы увидеть ее. С тех пор, как Родриго уехал, я навещал его только по особым случаям или для редких встреч с Эмилио. Оправдание моих частых визитов за последние четырнадцать дней стало ежедневным испытанием. Но я ничего не могу с собой поделать. Потребность видеть ее и быть рядом с ней намного больше, чем моя гордость.

Итак, когда она написала мне сегодня утром, прося помочь перенести ее вещи в домик у бассейна, я достаточно быстро запрыгнул в свою машину. Не уверен, что происходит, и, вероятно, я не помогаю ситуации, не соблюдая дистанцию, но чем больше времени провожу с Лией, тем труднее наплевать.

— Михаил, — тон Эмилио резок. Он никогда не был из тех, кто проявляет привязанность к тем, кто не входит в его круг, так что это неудивительно. Но есть что-то особенное в том, как он произносит мое имя. И я не упускаю из виду напряжение в его плечах, когда он стоит в дверном проеме, словно в блокаде. Хотя мы сотрудничаем уже восемь лет, наши отношения хрупки и основаны исключительно на взаимных амбициях и власти.

— Эмилио, — отвечаю кивком.

— Я бы сказал, что для меня сюрприз видеть тебя здесь снова, но я почти начинаю ожидать, что твоя машина скорее заедет на мою подъездную дорожку, чем нет.

— Лия попросила меня помочь с переездом, — прислоняюсь к дверному косяку и складываю руки на груди.

— Конечно, она это сделала, — отвечает он, прищурившись и оглядывая фойе. — Послушай, я не дурак. Мне не нравится, когда меня принимают за дурака. Я не знаю твоих намерений, но предлагаю тебе переосмыслить то, во что ты ввязываешься.

Я потираю рукой подбородок, не в силах скрыть ухмылку, растянувшуюся на моем лице. Невысказанная угроза, стоящая за его словами, звучит громко и ясно, но, конечно же, он забывает, с кем говорит. Я чертов Петров, а мужчины теряют голову за мелкие проявления неуважения.

— Я не совсем понимаю, о чем ты говоришь, — говорю, разоблачая его блеф.

Он усмехается.

— Лия не для тебя, Михаил. Я не буду повторять это дважды, потому что в тот день, когда позволю какому-нибудь русскому подонку превратить мою младшую дочь в шлюху, это произойдет только через мой труп.

Я сжимаю кулаки. Он не понимает, как быстро это можно устроить.

— Это правда?

Коварная ухмылка расплывается на его лице.

— У меня на нее планы. Мужчины, достойные королевы.

У меня сжимается в груди, когда каждая клеточка тела восстает против мысли о том, что другой мужчина прикасается к тому, что принадлежит мне.

Моя.

Это поражает меня силой ядерного взрыва.

Лия моя.

Привязанность, которую я всегда питал к ней, в последние несколько недель переросла в нечто большее.

Может быть, с того момента, как я подобрал ее на том чертовом шоссе.

Как акт чертовой судьбы.

— Я слышал, что у твоего отца на тебя похожие планы. Селеста, не так ли?

Лед холодит мои вены при упоминании ее имени, и я задерживаю дыхание, делая шаг вперед и чувствуя себя безрассудным, но другой голос снимает удушающее напряжение.

— Михаил, пошли! Пицца остывает.

Лия берет меня за запястье и тянет внутрь. Когда прохожу мимо, мы с Эмилио пристально смотрим друг на друга, и между нами вспыхивает безмолвная угроза.

— Я чему-то помешала? — спрашивает она, оглядываясь через плечо, прежде чем подняться по лестнице в комнату.

Я качаю головой: — Не-а. Мы с твоим отцом просто обсуждали бизнес.

Брови Лии слегка приподнимаются, она изучает мое лицо, но ее скептицизм исчезает, когда я выдергиваю маленькое перышко из ее пучка.

— Энн была здесь сегодня утром, и я вроде как затеяла драку подушками, — объясняет она, и ее щеки заливаются румянцем.

Я как будто смотрю на нее другими глазами, и она чертовски очаровательна, так, что мне хочется поцеловать ее, обнять и перекинуть через край дивана.

— Готов запачкать руки?

Ее вопрос непреднамеренно наполнен сексуальными намеками, и мой член реагирует на каждый из них.

— Всегда, — отвечаю я, мой взгляд прикован к ее, между нами закипает жар. Я знаю, что она это чувствует.

— Хорошо. Но сначала пицца. Я умираю с голоду.

Лия открывает картонную крышку, и моя улыбка испаряется в тот момент, когда я вижу наш обед.

— У них закончились пепперони?

— Только не говори мне, что ты один из тех людей, которые без причины ненавидят ананасы и ветчину.

Я заливаюсь смехом.

— Только не говори мне, что ты одна из тех, кому это дерьмо действительно нравится.

Она берет ломтик и отправляет в рот маленькую дольку богохульного фрукта.

— М-м-м, — стонет она, закрыв глаза. — Мой любимый.

Может быть, эта чертова штука не так уж и плоха. Если она будет издавать для меня такие звуки с каждым кусочком, это также станет моим новым любимым блюдом.

— Я еще не убежден, — говорю я. — Откуси еще кусочек.

Лия прикусывает губу, темные глаза смотрят на мои губы, когда она подносит ломтик поближе.

— Попробуй сам, — настаивает она, отрывая кусочек.

Держа ее за руку, я подношу ко рту и целую кончик ее пальца.

— Что ты делаешь, друг? — ее голос хриплый, грудь поднимается и опускается немного быстрее.

— Пробую самую ужасную пиццу, которую я когда-либо пробовал.

Мы разражаемся внезапным взрывом смеха, когда я выплевываю кусок пиццы на салфетку.

— Ты такой слабак, Микки.

Это слово, слетающее с ее губ, заглушает мой смех, и, как будто это самое естественное, я обнимаю ее за талию и притягиваю к своей груди.

— У тебя грязный язык, красотка.

— Михаил? — говорит она, бегая глазами туда-сюда, не подозревая, что я решил оставить ее.

— В чем дело, кrasivaya?

Ее глаза закрываются, когда беру ее за подбородок и прижимаюсь губами к ее губам.

— Пожалуйста, не делай мне больно, Михаил.

Я знаю, что это значит. Две недели назад я предложил нам просто остаться друзьями. И с тех пор, даже несмотря на нашу близость, я старался держать ее на расстоянии, оберегая сердце. Но теперь я знаю, что просто защищал свое.

— Я бы скорее умер, чем причинил тебе боль.

Ее улыбка становится шире, тело обвивается вокруг моего, когда я поднимаю ее на руки и целую так, словно это в первый раз. И все же, даже когда я тону в ней, не могу не думать о том, как наш союз может разрушить все, что я строил последние восемь лет. Эта мысль отрезвляет, но не настолько, чтобы оторвать меня от нее.

— Лия! — зовет Родриго с нижней площадки лестницы, хотя ни один из нас не спешит двигаться, слишком неохотно отпускать другого.

— Уже иду, — кричит она.

Я наконец позволяю ей скользнуть вниз по моему телу, задевая ноющий член.

— Приходи ко мне позже, чтобы мы могли поговорить.

Она лениво кивает, направляясь к стулу у барной стойки как раз в тот момент, когда в дверях появляется Родриго.

— Я все еще не могу поверить, что ты позволила маме винить себя за то, что осталась здесь, — говорит он, бросив на нас быстрый взгляд, прежде чем направиться прямиком к пицце. — О, черт, Лия. Ты все еще ешь это дерьмо?