— Она умоляла «не надо больше, пожалуйста», когда ты держал ее и трахал?

Высвобождая руку из липких объятий его груди, я продолжаю надрезать ему ребра с другой стороны позвоночника.

Кровь пузырится на его губах при каждом хриплом вдохе. Наблюдение за тем, как он задыхается, когда его легкое дрожит в попытках наполниться, приносит мне удовольствие.

Страдай. Я хочу, чтобы тебе было больно.

Лужица застывающей жидкости растет вокруг его тела, когда я обрезаю последние кости. Мой нож легко скользит, разрезая толстое мясо ниже его плеч, как кусок свинины перед приготовлением барбекю.

Оглушительный треск вырывает из него сдавленный стон, когда я укладываю его правой стороной спины плашмя на пол.

Из тени доносятся приглушенные звуки рвоты, но я не поднимаю глаз.

Муки Иванова утихли. Его пальцы слабо зарываются в пыль, смешиваясь с лужей под ним.

Наблюдать за его сердцебиением, заставляющим трепетать опухшую ткань легкого, завораживает. Его рот приоткрывается, и губы начинают приобретать нежно-голубой оттенок, когда бесполезные органы сотрясаются во впадине груди. Больше не привязанные к стенкам его тела, они сворачиваются в пенистые комочки.

— Настоящий удар в спину, не так ли?

Проникая в горячую, влажную впадинку его груди, мои пальцы обхватывают пульсирующее сердце.

Иванов напрягается, все его тело становится совершенно неподвижным, когда взгляд останавливается на мне.

Вырвать сердце из тела сложнее, чем может показаться. Крупные сосуды, к которым оно прикреплено, трудно разорвать, но они легко поддаются моему любимому заточенному ножу.

Стоя рядом с сердцем истекающим кровью человека, которого когда-то называл «другом», я поворачиваюсь обратно к мужчинам, которые окружают меня в полумраке.

— Вот что происходит, когда ты решаешь заключить сделку за моей спиной. Я сниму твою шкуру. Запомните это.

Поворачиваясь обратно к телу Иванова, распростертому словно окровавленными крыльями, я запихиваю сердце ему в рот и смотрю в расфокусированные глаза.

— Гореть тебе в аду, Петр.