ГЛАВА 23

Хален

Я смотрю на себя в зеркало, мои пальцы касаются белой краски, размазавшейся по подбородку. Я ждала этого момента, сколько себя помню, мы все ждали. Процесс становления Королем священен среди нашего рода, но исторически сложилось так, что наши родители жили в другое время. Многие родятся в одной из десяти Семей-Основателей, но не все станут Королями. Официально.

Мы носим нашу метку с гордостью, но она многое значит для самых разных людей. Остальная часть нашей жизни начинается после сегодняшней ночи.

Quod Ritualia. Ритуал.

Стелла смотрит на меня через плечо, пока Сэйнт, которая слишком мила чтобы быть ее матерью, работает над своим лицевым черепом.

— Ты слишком много думаешь об этом. Мама, скажи ей, что она слишком много думает об этом.

Я люблю девушек, но одна из многих причин заключаются в ядовитом безрассудстве Стеллы, которая могла, не моргнув глазом закопать в землю мужчину в три раза больше себя, а затем Ривер, которая писала стихи твоей кровью, когда признавалась в своей глубинной любви.

— Спасибо, черт возьми! — Моя мама в панике вбегает в дверь, прежде чем ее плечи опускаются. — Почему тебя так трудно найти в последнее время? — Она кладет руку на бедро.

Мне нравится, когда она это делает. Притворяется, что она моя мать, а не сестра. Она больше, чем я могла когда-либо желать в роли матери, но, черт возьми. Мужество этой женщины просто не иссякнет.

— Вероятно, потому, что она под Уором. — Тон Ривер пропитан дерзостью.

Тилли делает паузу на макияже Ривер, мама лениво смотрит на меня, а Сейнт прочищает горло.

— Слава Богу! — Тилли выдыхает, хватаясь за живот, когда переворачивается на другой бок. Так драматично без причины. Также люблю Тилли, но черт возьми... — О, слава гребаному Богу! Я почти испугалась, что он приведет домой бездомную собаку или того хуже...

Я знаю, что она имеет в виду Катсию.

Она обмахивает лицо рукой.

— Я хочу знать все!

Я бросаю на Ривер ледяной взгляд, прежде чем снова обращаюсь к Тилли.

— Ваша дочь хотела сказать, что мы ничто. Все еще существует вполне реальная вероятность того, что он может привести домой бездомную собаку. Или, типа, десять...

Тилли моргает, глядя на меня, как будто я говорю на иностранном языке. Может, и так, но это скорее привычка Стеллы наугад переходить на латынь, а не моя.

— Нет. Я его знаю. Он точь-в-точь как его отец.

Она поворачивается обратно к Ривер, беря кисточку для макияжа.

— Итак, на этой ноте. — Ее щеки морщатся, когда она пытается сдержать смех. — Как травма?

Мамина рука касается моей.

— Мне нужно тебе кое-что показать.

Я не знаю, почему мы решили, что моя комната подойдет лучше всего для подготовки к событию века.

Я сжимаю ее руку в своей и улыбаюсь, ставя стакан с джином на туалетный столик и застегивая атласный халат.

— Хорошо, мама.

Ее улыбка становится шире, и я не думаю, что когда-либо видела ее такой красивой. На самом деле, это ложь. Ее выковал ангел в день их совместной свадьбы в Италии. Все для того, чтобы выйти замуж за дьявола.

Она ведет нас по длинному коридору. У Арси Хейса двадцать три спальни, двенадцать ванных комнат, два кинотеатра, тир, крытая баскетбольная площадка, подземный гараж на пятьдесят машин и бассейн, который заставил бы Илона Маска кончить в трусы. Богатство, которым обладают наши семьи, отвратительно. К счастью, каждые шесть месяцев наши матери проводят престижные благотворительные мероприятия, а затем присваивают каждый собранный доллар.

Следующий будет через месяц, и мы все официально станем Королями. Без участия наших родителей. С годами они постепенно уходили в отставку, но как только молоток оказывается в руках Приста, с ними официально покончено.

Не то чтобы мой брат не держал в руках молоток с тех пор, как учился в выпускном классе средней школы, потому что он держал его... метафорически. У них с отцом странная связь. Связь, которая сама по себе напоминает тайное общество. Мой брат сжег бы дотла весь мир, если бы кто-нибудь причинил боль папе, возможно, убив его заодно, просто чтобы доказать свою точку зрения.

Пройдя за мамой до конца коридора, мы поднимаемся на этаж выше, и она останавливается перед дверью, которая меньше остальных в нашем доме. Она сжимает ручку и приоткрывает ее.

Я заглядываю внутрь и вижу вращающуюся лестницу, которая поднимается до потолка. Стены едва ли достаточно широки для лестницы, не говоря уже обо мне страдающей клаустрофобией.

Она прислоняется к стене, морщинки от беспокойства вокруг ее глаз становятся глубже. Что ж. Морщинки, которые есть, поскольку она религиозно замораживает их. Как бы ей ни хотелось сказать, что это генетика, мы все знаем, что это не так.

— Твой отец и я долго ждали этого дня, Хален. Я должна признать... — Она закатывает глаза. — Если бы кто-нибудь спросил меня, когда я училась в средней школе, хотела бы я такой жизни для своих детей, я бы застрелила их на месте. — Ее губы кривятся в ухмылке. — Но мне пришло в голову, что само по себе это причина, по которой я никогда не была бы удовлетворена прозаической жизнью.

Она делает паузу, ее рука ложится на мою руку.

— Мне нужно, чтобы ты знала, что с этого момента все вы будете попадать в ситуации, из которых, как вам может показаться, у вас нет выхода. — Уголки ее глаз смягчаются, но губы разглаживаются. — Но ты всегда такая, Хален. Ты больше похожа на своего отца, чем на меня, это точно.

Она смаргивает слезы, которые, как я вижу, выступают у нее на глазах.

— Мама... — У меня замирает сердце. Я ненавижу видеть ее расстроенной, потому что она никогда такой не бывает. Она самая жесткая женщина, которую я знаю, и я знаю это, потому что она вышла замуж за моего отца.

Она морщится.

— Поднимайся. Я буду прямо за тобой. — Она на мгновение останавливается, глядя мне в глаза. Мой желудок скручивает, как будто это она держит его. — Мне нужно, чтобы ты восприняла то, что я собираюсь показать тебе, с мягкостью, которую ты разделяешь только в семье. И семьей... — Она протягивает руку, чтобы коснуться моей щеки, и я закрываю глаза. — Я имею в виду всю семью. Если отбросить инцест...

— Мама! — Мои глаза расширяются, я давлюсь смехом.

Она смотрит на меня, шевеля бровями.

— Иди. Я прямо за тобой. — Я не знаю, в какие секреты мне предстоит влезть, и в глубине души я удивляюсь, почему ей понадобилось сделать это прямо сейчас. Перед ритуалом.

Но я все равно делаю первый шаг.

Дверь закрывается, мама следует за мной, и нас окутывает темнота, крошечные огоньки ползут по перилам, указывая путь. Чтобы достичь вершины, не требуется много времени, и через несколько мгновений мои ноги коснулись последней ступеньки.

Я поворачиваюсь к ней.

— Знаешь, тебе придется перекрасить мое лицо, потому что я не записалась сегодня на тренировку.

Ее смех отдается эхом, когда она проходит мимо меня, и мой взгляд устремляется туда, где она берется за ручку двери.

— Ты все равно наденешь свою Кальварию.

Сейчас мы обе примерно одного роста, и она считает своей миссией дразнить меня по поводу своего роста, хотя Прист явно унаследовал папин.

— Если ты боишься, что я сбегу, то это не так, мама. Я собираюсь стоять здесь и бороться за нашу семью до своего последнего вздоха. Я люблю тебя, но ничто из того, что ты можешь мне показать, не отпугнет меня от этой жизни.

Ее рот приоткрывается, лицо застывает. Буквально. Не говоря больше ни слова, она распахивает дверь.

Воздух покидает мои легкие, когда статические разряды покалывают позвоночник, оставляя за собой множество страхов.

Бетонные стены сочетаются с потолком в беззвездном сиянии, но от флуоресценции каракулей у меня перехватывает дыхание. В центре одиноко стоит единственное кресло с откидной спинкой, обшитое атласной черной замшей с золотыми изгибами. В сочетании с аккуратным столиком из черного дерева, на котором стоит бутылка Louis XIII Black Pearl, по спине пробегают мурашки от того, насколько болезненно элегантна комната.

Как только я вижу этикетку, я знаю, кто занимает это место. Я бы знала, даже если бы это было не так, потому что каждый твой вдох здесь оставляет после себя яд Приста Деймона Хейса.

— По крайней мере, на этот раз он не украл папино наследие Генриха IV Дюдоньона.

Нет, просто бутылка коньяка ограниченным тиражом за шестьдесят пять тысяч долларов. Когда я говорю «ограниченным тиражом», я имею в виду, что Прист купил их все. Он ни с кем не делится. На данный момент это вся его личность.

Мама заходит дальше, обводя пальцем надписи на стенах. Она проводит пальцем по одному из имен.

Дилан.

Я, моргая, возвращаюсь к своей матери.

— Ты привела меня сюда, чтобы попросить спасти его, мама? Потому что я не могу. Никто не может. — Я обхватываю себя руками, когда температура падает. Я не знаю, из-за того, что это из инвертора или просто потому, что тот, кто в нем живет, дьявол, но он холодный. Бездушный. Я думаю, что так чувствуется смерть, прямо перед тем, как она заберет тебя.

— Нет. Я знаю. — Ее тело прижимается ко мне, она мягко качает головой. — Я привела тебя сюда, чтобы ты поняла, что твой брат может возглавить это поколение, но ты будешь тем, кто будет держать его в узде. Мы любим вас всех одинаково, но мы также знаем, что из шести человек именно в тебе больше всего человечности. Может, ты и похожа на своего отца, но у тебя есть собственное сердце. —  Она улыбается, но это невесело. — Ты придерживаешься того уровня, когда пытаешься творить добро.

Я вздрагиваю, мое нутро наполнено чувством вины.

— Я убила кое-кого прошлой ночью.

О Боже. Я не могу поверить, что говорю ей это, но мне нужно, чтобы она знала, что я не ангел, каким она меня считает.

Она небрежно отмахивается от моего признания.

— И что ты при этом почувствовала?

Я погружаюсь в себя, чтобы прочесать ощущения той ночи.

— Мне казалось, что он это заслужил.