ГЛАВА 16

КЭТРИН

23 декабря, 16:12

Не нужно обладать инстинктами и опытом бывшей жены, чтобы понять, что Том чем-то раздражен. Он продолжает ерзать в кресле самолета и уже пять раз вставал, чтобы проверить свою сумку в верхнем отсеке.

Может, у него действительно запор?

— Да что с тобой такое? — спрашиваю я, не поднимая глаз от сообщения, которое набираю своему боссу. Технически это не настолько срочно, чтобы отправлять его в нерабочее время, и может легко подождать до завтрашнего утра. Черт, да оно может подождать до окончания праздников.

Но теперь, когда все отвлекающие факторы, связанные с моим несвоевременным визитом в больницу, остались позади, я снова в строю. Партнерство. Из-за этой досадной аварии я пропустила несколько звонков, и хотя ни один из них не был от Гарри, я хочу убедиться, что мой босс знает, что телефон у меня с собой. На тот случай, если он решит оторвать свою задницу и позвонить.

— Все в порядке. — Резкий тон Тома противоречит его словам, но я знаю его достаточно хорошо, чтобы не обращать на это внимания. Вот что я знаю о своем бывшем: либо он решит, что хочет поговорить, либо не хочет.

Тыкать медведя бесполезно. Потому что, несмотря на очаровательную, пусть и немного саркастическую, личину диснеевского принца, которую Том демонстрирует остальному миру, вот небольшой секрет об этом человеке.

Том Уолш — чемпион по самоедству. Когда что-то пробирается сквозь его улыбчивый фасад и цепляется за настоящего Тома, он на сто процентов сосредоточивается на том, чтобы пережевать то, что его раздражает. Он молча оценивает это. Борется. Пытается изгнать это.

Все, что угодно, лишь бы вернуться к тому, кем он хочет быть.

Да, Том привлекательный. И забавный, хотя, конечно, я умру, прежде чем признаю это вслух. С ним легко общаться, он добр к незнакомцам, любит заботиться о тех, кто ему дорог, и так далее.

Но он также создал эту версию самого себя. Я не говорю, что он неискренен, потому что, как бы больно мне ни было это признавать, Том действительно порядочный человек.

Пример тому: мужчина по доброте душевной принимает дома на праздники бывшую жену, которую ненавидит.

Но это просто... Как объяснить?

Том настолько обаятелен, насколько это возможно, потому что работает над этим. Кажется, что каждый день он намеренно избавляется от плохих мыслей и заменяет их более приятными.

А в это время? Он очень задумчив.

Я никогда не возражала против этого в нем.

Вообще-то, эта задумчивая версия мужчины всегда была моей любимой. Не потому, что с ним особенно приятно находиться рядом, а потому, что, если ты подвергаешься этому, значит, входишь во внутренний круг.

Это значит, что он тебе доверяет. Ему комфортно рядом с тобой.

Так что да. Тот факт, что после всех этих лет я все еще посвящена в задумчивость Тома? Это немного согревает мое иссохшее сердце Гринча.

Краем глаза я наблюдаю, как он нетерпеливо дергает за узел своего галстука. Еще одна подсказка.

Я молчу. Выжидаю.

— До сих пор не могу поверить, что твой билет прошел предварительную проверку, а мой — нет, — бормочет он.

— М-м-м, — выдыхаю я безразлично. Его беспокоит не это.

— Это я купил билеты, — продолжает он. — По кредитной карте этой авиакомпании. Так кто-нибудь объясните мне, почему это я должен стоять в многокилометровой очереди на досмотр и снимать обувь?

— «Кто-нибудь» уже объяснил тебе это, — говорю я. — Ты произнес ту же самую речь, дословно, бедной женщине, работающей на стойке у нашего выхода, и она объяснила, что это был системный сбой, и извинилась. Впрочем, не волнуйся, у нее явно было много времени, чтобы выслушать твою истерику, пока разбиралась с перебронированным и задержанным рейсом.

Он ничего не отвечает, и я поворачиваю голову.

— Так в чем дело? Неужели сотрудник охраны не похвалил твои носки Санта-Клауса?

Он хмурится.

— Откуда ты знаешь, что на мне носки Санты?

Я поднимаю сумочку из-под сиденья и начинаю копаться в ней в поисках маски для сна.

— Потому что сейчас декабрь. Это значит, что на твоих носках будут Санта, эльфы, снеговики или пряничные человечки. Если только в этом году твоя мама не сошла с ума и не добавила северных оленей?

Том заметно вздрагивает, и я знаю почему. Потому что в этом году его мама действительно раздала носки с оленями, и он хочет знать, откуда я это знаю.

У Нэнси Уолш есть давняя традиция празднования Дня благодарения. После того как индейка убрана, а тыквенный пирог подан, она раздает каждому за столом по паре рождественских носков.

Возможно, я уже давно не гость за этим столом, но до сих пор получаю носки по почте каждый ноябрь вместе со свечой с ароматом тыквенного пирога. Это самый яркий момент всего моего праздничного сезона, хотя и не люблю признаваться в этом.

— Кстати, об оленях, — говорит он, — эта толстовка очень подчеркивает твои глаза.

Да, я все еще ношу отвратительную толстовку из больницы. Не потому, что она мне приглянулась. Это не так. А потому, что я не могла ее стянуть, учитывая рану на спине, а Том отказался помочь мне переодеться.

Я игнорирую его и тянусь вниз, чтобы слегка подтянуть его штанину.

— О, Санта-Клаус. Угадала.

Он отдергивает ногу, и я сажусь обратно, морщась от того, что двигаюсь слишком быстро и спина болит.

— Я все еще думаю, что мы должны были сменить повязку у тебя дома, — говорит он, заметив мой дискомфорт.

— Ты слишком торопился попасть в аэропорт. Я не хотела, чтобы ты делал это в спешке. Подожди. — Я смотрю на него. — Ты захватил бинты со стойки, не так ли? Я попросила...

— Взял, — перебивает он. — И даже сумел сделать из них хорошую, прочную петлю, как раз для тебя.

Стюардесса по внутренней связи делает неизбежное объявление о том, что все верхнее пространство заполнено и что все, у кого багаж на колесиках, должны его сдать.

Раздается хор возмущенных стонов, и на какую-то долю секунды я почти благодарна Тому за то, что он настоял на том, чтобы мы сели раньше и у нас было достаточно времени, чтобы занять место для наших сумок. Не так много вещей, которые могли бы сделать этот ужасный день еще хуже, но потеря багажа была бы в этом списке.

Я надеваю маску для сна на голову, прикладываю ее ко лбу и обращаю внимание на дешевую надувную подушку для шеи, которую купила в аэропорту. Я бы предпочла дорогую, которой обычно пользуюсь, но Том спешил вывести меня из квартиры, прежде чем я успела захватить свои обычные летные принадлежности.

Подношу подушку к лицу и морщусь от ее резинового запаха. Поскольку Том виноват в том, что я застряла с ней, то сую ее ему в лицо.

— Вот. Надуй ее.

Он отталкивает мою руку и достает телефон из кармана костюма.

— Пас.

— Такой джентльмен, — бормочу я. — Заставляет инвалида делать это.

Я накидываю штуковину на шею и открываю маленький клапан. Подношу его ко рту, но процесс оказывается неловким и неудобным.

— Почему бы тебе не надуть её, прежде чем надевать, гений? — говорит он, не отрываясь от своего телефона.

— Ты уверен, что не хочешь помочь? — Я снова предлагаю ему. — Кажется, ты полон энтузиазма.

— Не понимаю, зачем ты вообще купила эту чертову штуку. Она предназначена для сна, а ты не можешь спать. Сотрясение мозга, помнишь?

— Нет, Том. Я забыла, — саркастически говорю я. — И мне нужно было найти, чем занять себя в аэропорту, учитывая, что мы прибыли к выходу на посадку еще до того, как наш самолет покинул город вылета.

— Знаешь что, Кэтрин, если бы не ты и твое упрямое желание ловить такси, я бы не опоздал на свой первоначальный рейс и уже был бы в Чикаго. Так что подай на меня в суд за то, что хотел убедиться, что не пропущу этот.

— Подать на тебя в суд? — повторяю я. — Я бы с удовольствием выступила адвокатом защиты в этом нелепом судебном процессе, — говорю я. — Гарантированный выигрыш.

Я делаю движение, как будто бросаю баскетбольный мяч в кольцо, и Том качает головой.

— Этот бросок никогда бы не попал.

— Очень даже попал бы.

— Неа. Я заядлый бейсболист, и даже я знаю, что это был бы неудачный бросок.

Мои глаза становятся очень, очень широкими.

— Нет! Ты играл в бейсбол? Я понятия не имела! Ты когда-нибудь упоминал об этом?!

— Ха. Ха. — Он откидывает голову на подголовник и закрывает глаза.

Я ухмыляюсь. Честно говоря, я удивлена, что мы так далеко зашли без упоминания бейсбола. Том любит рассказывать о днях своей бейсбольной славы. Услышав на коктейльной вечеринке, как он рассказывает о своем рейтинге или чем-то подобном, можно подумать, что он выступал за «Янкиз», а не просто играл в колледже. Все это он повторяет все чаще, если вы совершаете ошибку, подавая ему джин.

— Что-то я подзабыла, — говорю я, наклоняясь к нему. — Сколько баз ты прошел в той игре на первенство штата?

Их было три. И я знаю, что он умирает от желания сказать это, но вместо этого приоткрывает один глаз и, подняв резиновый клапан, болтающийся у моего рта, засовывает его мне между губ.

— Вот. Используй свой рот для чего-нибудь полезного.

Я соблазнительно приподнимаю брови, глядя на него, но его глаза снова закрыты, поэтому пытаюсь надуть подушку.

Почти сразу же от этого действия боль в голове, которая, как мне казалось, утихает, становится еще сильнее. Я драматично потираю лоб.

— Не утруждай себя уловками сочувствия, — говорит он, не открывая глаз. — Я не собираюсь надувать ее для тебя.

— Пожалуйста? У меня сотрясение мозга.

— Нет.

— Давай же. — Я наклоняюсь к нему, протягивая трубку. — Это просто. Засунь его в рот и подуй.

— О, боже, — бормочет женщина из ряда перед нами, издав возмущенный звук.

— Ты пугаешь других пассажиров, — говорит Том, толкая меня. — И меня.

— Ладно, — говорю я со вздохом. — Думаю, я могу просто использовать твое плечо как подушку...

Том вздыхает, неохотно забирает у меня подушку и начинает ее надувать.

— Дуй сильнее, — настаиваю я. — Возьми в рот побольше. И используй обе руки.

Женщина, сидящая перед нами, поворачивается и смотрит на меня пристальным взглядом через щель между сиденьями. Я широко улыбаюсь ей, и Том поднимает руки к моей шее, делая движение, чтобы задушить, хотя и продолжает надувать подушку.