19 ИСААК

В своем кабинете я роюсь в ящике стола и нахожу ее папку. У меня есть дерьмо, чтобы сделать. Сделать планы.

Но даже обещания мести недостаточно, чтобы направить мои мысли в более ясное русло.

Я открываю папку и вижу лицо Камиллы. Фотография увеличена и зерниста, из чего видно, что она снята со значительного расстояния с помощью мощного телеобъектива.

Максим обленился перед свадьбой. В течение почти шести лет он делал все возможное, чтобы держать наших шпионов в страхе, насколько это было возможно. Может быть, он думал, что кольцо на пальце Ками защитит его.

Если да, то он ошибся.

Я узнал в конце концов. Узнал, что он делает и почему. А потом я ждал, и ждал, и ждал, пока не пришло время действовать.

Пока я ждал, мои шпионы собирали информацию. Эти фотографии, например. Я просматриваю их. Она нашла работу в библиотеке в Челси. В этом она толкает тележку, набитую книгами. Ее задница выглядит чертовски восхитительно в этой узкой черной юбке-карандаш.

В другом она просматривает полки в поисках чего-то. Ее лицо повернуто вверх, и хотя виден только ее профиль, в нем заключена безмятежность, которую я не видел с тех пор, как привел ее в поместье.

Ее светлые волосы собраны в небрежный пучок на затылке. Свободные пряди вьются по обеим сторонам ее лица. На ней легкий белый свитер, зеленая вязаная юбка ниже колен, бежевые ботильоны на скромном каблуке.

Я снова переворачиваю. Последняя она одна. Она сидит у окна маленького кафе примерно в пятнадцати минутах от библиотеки. Одна рука сжимает чашку кофе, а другая держит книгу.

Что-то выскакивает у меня. Что-то, чего я никогда раньше не замечал. Я хмурюсь, наклоняюсь, присматриваюсь. И тут я вижу название книги, которую она читает: «Война и мир».

Толстой. Русский автор. Я отчетливо помню, как упоминал о той ночи, когда мы встретились.

Это заставляет меня задаться вопросом: был ли я в ее голове последние шесть лет?

Если так, то ее лицо ничего не выдает. Она потерялась в книге. Губы сжаты в тонкой сосредоточенности, светлые волосы снова волнами падают на ее лицо.

Самый крошечный намек на декольте - это глазурь на члене. Достаточно, чтобы вся кровь в моем теле устремилась к моему члену.

Я сильно пульсирую под столом. И я сразу понимаю, что это не та эрекция, от которой я могу просто отказаться.

Оно требует освобождения.

Все, что для этого потребовалось, — это фотография маленькой kiske.

Я расстегиваю штаны, высвобождаюсь и обхватываю член рукой. Я до сих пор чувствую ее на своих губах. Я чувствую ее вкус на своем языке. Как чертова корица.

Я начинаю двигать своим членом, хотя это даже близко не похоже на то, каково это быть внутри нее. Быть с ней. Это не более чем быстрое решение, как наложение повязки на пулевое ранение.

И все же я удивлен тем, как быстро наступает оргазм. Это дико, пронзает меня, как молния.

Но когда его нет, я жажду Ками еще больше, чем раньше.

Разочарованный, я хватаю пару салфеток и вытираюсь. Только я застегнул молнию, как Богдан врывается в мой кабинет без единого стука.

— Я не говорил, что ты можешь войти, — рычу я.

— Я вообще не знал, что ты здесь, — без извинений отвечает Богдан. — Что ты… — он замолкает, заметив открытую папку на моем столе.

— Для чего это?

Я сразу закрываю папку. — Не твоя проблема.

— Я что-то помешал? — с понимающей улыбкой спрашивает Богдан.

Я кладу папку обратно в запертый ящик и бросаю на него убийственный взгляд, которому научился у нашего отца. — Сядь, черт возьми, и скажи мне, зачем ты сюда пришел.

Все еще ухмыляясь, как чокнутый, Богдан садится напротив меня. — Мы только что видели Максима.

Я сразу же подхожу. — Кто его видел?

— Даниил. Его видели в Западном Лондоне, когда он посещал свой пентхаус. Притащил с собой кучу дерьмовой охраны. Все хорошо вооружены.

— Значит, он боится.

— Или злится.

— Он все еще там?

— Вошёл и вышел, — отвечает Богдан. — Он был наверху самое большее час.

Я хмурюсь. — Что означает, что он пошел туда, чтобы что-то забрать.

— Мои источники наблюдают за квартирой уже несколько дней. Я подозреваю, что он планировал переселить Камилу в пентхаус после их свадьбы.

Я мрачно смеюсь. — Да что ж, у него это не сработало, не так ли?

— Ты хочешь слить информацию о том, что ты женился на Камилле?

— Нет, — твердо отвечаю я. — Давай оставим это на потом.

Богдан кивает. — Светлана в городе. Мы тоже хотим видеть ее?

Я считаю это моментом. Я не считаю женщину опасной. Но это потому, что я никак не могу отличить Светлану Воробьеву от женщины-затворницы, которую раньше называл своей тетей.

Я полагаю, она все еще моя тетя, хотя бы по имени.

Так же, как Максим остается моим двоюродным братом.

И мы все знаем, как много это значит — ни хрена.

— Посади на нее Кирилла.

— Я дам ему знать. Надеюсь, мы сможем установить хвост, прежде чем она снова уйдет в подполье.

— Итак… — говорит Богдан, откидываясь на спинку стула и закидывая ноги на мой стол. — Как жена?

Я прищуриваю на него глаза.

Он улыбается и продолжает: — Я предполагаю, что именно поэтому ты взбесился, верно? Чтобы выпустить пар? Могу ли я предложить семейное консультирование?

— Где Мать? — резко спрашиваю я.

— В саду или в библиотеке, я не знаю. Я не слежу за ней.

— Тебе следует.

— Не моя работа.

— Это как раз твоя работа.

— С каких пор?

— С тех пор, как я стал тем, кто решает, какая у тебя работа.

Он ворчит, но не спорит. Он мой брат и мой ближайший наперсник.

Но даже Богдан знает, как это дерьмо работает.

— Кроме того, — добавляю я, — не притворяйся, что ухаживать за ней — это бремя. Вы двое близки.

Богдан кивает. Он колеблется на мгновение, как будто не уверен, хочет ли он сказать следующее. Затем более мягким голосом он говорит: — Знаешь, она тоже хочет связаться с тобой. Если бы ты позволил ей.

Я качаю головой. — Она меня не видит.

— Что это значит?

— Когда она смотрит на меня, я знаю, что она видит папу.

— И это плохо?

Я стреляю в него взглядом. — Их брак был…

— Успешным.

— Так ты бы это назвал?

— Она была хорошей женой братвы. Папа никогда не жаловался.

— Он, может быть, и уважал ее, — говорю я, — но никогда не любил ее. Он не мог любить ничего, кроме Братвы.

— Мама знает, что ты не такой, как он.

— Я точно такой же, как он, — рычу я. Я закатываю рукав и размахиваю покрытой шрамами рукой. — Он убедился в этом.

— Ты такой, каким выбираешь быть, брат, — тихо говорит Богдан.

— Что ж, я выбираю быть доном.

— Это не делает тебя слабым, если ты выберешь что-то еще.

— Я почти уверен, что наш отец не согласился бы. У человека в короне не может быть слабых мест в доспехах — даже если ты помнишь, он повторял это снова и снова.

Он вздыхает, как будто я не понимаю его сути. — Конечно, я помню. Не думай, что я не знаю, поэтому ты позволил Камилле исчезнуть под защитой свидетелей.

— Прошу прощения?

— Ты хотел, чтобы она была в безопасности. Но ты также хотел, чтобы она исчезла с твоего радара. Чтобы ты мог вернуться к тому, чтобы не иметь слабостей.

Я злюсь, но у меня нет выхода. Поэтому я сижу на своем месте и сердито смотрю на ухмыляющегося брата.

— Что? — спрашивает Богдан, когда я не перестаю смотреть на него.

Я пожимаю плечами и выдыхаю свой нерастраченный гнев. — Иногда я забываю, насколько ты проницателен.

— Не забывай, красавчик.

Я смеюсь. — Лучшие двое братьев Воробьевых.

Он показывает мне палец, но мгновение спустя тот же серьезный взгляд возвращается на его лицо. — Я просто говорю, ты можешь быть и тем, и другим, понимаешь? — он говорит. — Ты можешь быть хорошим мужем и хорошим доном. Одно не должно идти за счет другого.

— Разве это не так?

— Нет. Конечно, нет.

Я пренебрежительно машу рукой. — Это все равно не имеет значения. Титул мужа здесь не имеет никакого значения. Это была силовая игра, способ подколоть Максима. Очередной сюжет о мести. Это нереально. Брак ненастоящий.

Богдан фыркает на это. — Не хотелось бы тебя разочаровывать, sobrat, но что бы ни было между тобой и Камилой… в этом нет ничего фальшивого.

Я хмурюсь. — Что ты знаешь об этом?

— Как ты так метко заметил, я чрезвычайно проницателен. Между вами существует определенная связь, и она не односторонняя.

Я обдумываю это на мгновение. Учитывая то, как Камила отреагировала на мой поцелуй наверху, я не могу притворяться, что еще не знаю, что он говорит правду.

Но то, что у нее могут быть чувства ко мне, не означает, что у нее нет чувств и к Максиму.

Две вещи могут быть правдой одновременно.

— Где Влад? — спрашиваю я, меняя направление.

— Внизу, следит за хвостами, — отвечает Богдан. — А что?

— Я хочу, чтобы завтра он проводил Камилу из поместья, — говорю я ему. – Эдит присоединится к ней.

— Куда она идет?

— Поход по магазинам, — говорю я. — Вся одежда, которая у нее есть, — это то, что я выбрал для нее. Она возмущается тем, что я контролирую ее жизнь.

— Значит, ты пытаешься предложить мир.

Я фыркаю. — Поверьте мне, шоппинг не поможет. Она не из тех женщин, которые будут довольствоваться дорогой одеждой или изысканными ужинами.

Богдан смотрит на меня понимающе. — Ты ведь знаешь, почему она тебя так привлекает, верно?

— Влечение исчезнет. Так всегда бывает.

— Чтобы это изменить, достаточно одной женщины.

— Она не та, — категорично говорю я. — Женщины нет.

— Ты должен выйти замуж в какой-то момент. Тебе понадобятся дети.

— Почему? — Я требую. — Если мы говорим о преемниках, ты мой.

Богдан кладет руку на сердце. — Старший брат, ты мне льстишь.

— Перестань ценить это.

Богдан усмехается. — Я не подхожу для твоего места, Исаак. Ты знаешь.

— Я тоже так не думал.

— Бред сивой кобылы. Если кто и рожден для этой жизни, так это ты.

— Звучит как гребаное оскорбление.

Богдан смеется. — Только частично.

— Если я женюсь, я женюсь на женщине, которая может взять на себя роль жены братвы, — твердо говорю я. — А Камила не такая.

— Нет? — спрашивает Богдан. — У нее определенно есть огонь для этого».

Значит, он заметил. Я тоже. Однако вслух я говорю: — Это не одно и то же. Она нормальная девушка, которая вела нормальную жизнь…