21 ИСААК

Сон сбивает с толку, но обычно сны сбивают с толку.

Максим в нем. Так и отец. В какой-то момент появляется даже дядя Яков, напоминая мне, как сильно он мне нравился, когда я был маленьким мальчиком.

Лицо моего отца черное и одутловатое. Он похож на сырое мясо, которое испортилось.

Я хочу изложить свой список обид. Я хочу рассказать ему обо всем, что он сделал не так в жизни, но, хотя я и осознаю, что сплю, его присутствие нависает надо мной, как валун, который я не могу сдвинуть.

Он все еще Дон для меня.

И его черное лицо мрачно смотрит в мою сторону, напоминая мне о силе, которую он проявлял при жизни, и о силе, которую он все еще имеет после смерти.

Максим и Яков исчезают, их присутствие стирается надвигающейся тенью моего отца. Я не могу найти в себе силы оплакивать кого-либо из них. Их смерть была обречена в тот момент, когда мой отец выступил против них.

И я закончу работу.

Потому что даже сейчас я не могу найти в себе предательства памяти этого человека. Ложь или нет, лжец или нет, убийца или нет — некоторые узы невозможно разорвать.

Я слышу ее голос, зовущий меня из-за тени. Ее сладкий аромат наполняет мои ноздри, пытаясь вытащить меня из глубин преисподней. Угрожают исчезнуть, если я не найду дорогу на поверхность.

Даже сейчас я чувствую, как ее тепло скользит по моему телу, но она отстраняется, пытаясь избежать грехов мира, к которому я привязан.

Часть меня хочет, чтобы она была свободна, но большая, более дикая, более эгоистичная часть меня цепляется за ее тело. Я не привык отпускать вещи. Я не привык к акту сохранения. Меня учили разрушать. Разрушение дается мне легко, настолько, что я научился находить в нем красоту.

Ее губы щекочут мое ухо, мою грудь, напоминая мне о хрупкой красоте, на которую я всегда смотрел свысока.

Никогда не думал, что хрупкие вещи стоит спасать.

До Ками.

Но мои глаза устремлены вперед, впившись в темную тень, маячащую передо мной. Я знаю, что у него больше нет власти. Я тот, кто держит мир в своих руках.

Но я должен избавиться от его воспоминаний, чтобы по-настоящему прийти в себя.

Ее присутствие становится все слабее и слабее, пока я совсем ее не чувствую.

Ее тепло и ее запах исчезли.

А с ними уходит весь оставшийся свет.

Я открываю глаза. Тусклый свет ламп успокаивает переход в сознание.

Мне требуется всего несколько секунд, чтобы приспособиться, и тогда я полностью просыпаюсь и полностью осознаю. В какой-то момент ее тело оказалось рядом с моим; Я так много знаю. Но ее больше нет рядом со мной, свернувшейся у меня на груди.

Ее одежда исчезла. Ни один из ее слабых, цветочных ароматов не задерживается в воздухе.

Чёрт.

Я вскакиваю на ноги и быстро осматриваю комнату. Когда стало ясно, что она ушла, я поднялся наверх, переступая через две ступеньки.

Я уже знаю, куда она ушла.

Я был дураком, что так легко отнесся к ее подозрениям. Я знал, что она что-то замышляет, но проигнорировал это, надеясь, что ситуация разрешится сама собой до того, как у нее появится шанс обнаружить что-то самостоятельно.

Я должен был сказать ей в винном погребе. Но я упустил свой шанс, потому что мой член говорил слишком громко.

Я бегу в западное крыло, зная, что она там. По дороге набираю маму.

Она отвечает почти сразу. Я слышу голос Джо на заднем плане.

— Где ты? — Срочно прошу.

— Мы вышли, — отвечает она. — Я спросила, могу ли я пригласить Джо куда-нибудь повеселиться. И ты одобрил это…

— Я знаю, знаю. Я звоню не поэтому.

— В чем дело?

— Где ты именно?

— Примерно в пятнадцати минутах от особняка. Что случилось, Исаак?

— Отвлекись, — говорю я ей. — Отведи Джо куда-нибудь поесть мороженого.

— Она уже съела мороженое.

— Господи, — рычу я. — Тогда отведи ее в сады. Юго-западный угол, где растет жимолость. Держи ее там, пока я не приду или не позвоню.

— Она знает?

— Она подозревает, — кривлюсь я. Я вешаю трубку, прежде чем она успевает спросить что-нибудь еще.

Я замедляюсь до быстрого шага по коридору, зная, что если Камила нашла комнату Джо, у нее будут доказательства. Тогда она будет знать наверняка. Но когда я спускаюсь, я понимаю, что дверь в комнату Джо плотно закрыта.

Но дверь перед ней слегка приоткрыта.

Я бесшумно открываю ее и вижу Камиллу, стоящую в центре пустого пространства и отчаянно оглядывающуюся по сторонам.

— Что ты здесь делаешь?

Она прыгает. Когда она оборачивается, на ее лице застыло чувство вины.

— Ничего.

— Ничего? — Я повторяю. — Мне кажется, ты что-то ищешь.

Она быстро переходит от яростной решимости к невинности. Но я не куплюсь на это ни на секунду. Однако я должен признать: она лучше скрывает свои эмоции.

Судя по всему, я к ней придираюсь.

— Нет. Я только что проснулась и почувствовала, что хочу исследовать.

— Ты могла бы попросить меня показать тебе окрестности, — указываю я. — В конце концов, я знаю это место как свои пять пальцев.

— Я не хотела тебя беспокоить.

Я одариваю ее натянутой улыбкой, говорящей: «Ты полный дерьмо».

— В этом крыле нет ничего особенного, — говорю я ей. — Просто куча пустых комнат, с которыми я не решил, что делать.

— Пустые комнаты, да?

Я киваю. — Здесь не на что смотреть.

— Могу я осмотреть остальные комнаты?

— Тебе будет скучно, — говорю я. — Если только ты не думаешь, что найдешь здесь что-то особенное?

Это похоже на что-то вроде мексиканского противостояния. Она поджимает губы, изучая мое лицо, пытаясь придумать лучший способ ответить. Если она признается, что знает, что Джо здесь, она боится рычагов воздействия, которые теряет.

— Нет, — говорит она. — Ничего.

— Как насчет похода в бассейн? — предлагаю я, зная, что он находится на противоположной стороне от того места, где я сказал маме взять Джо.

— Ох. Конечно. Это звучит неплохо.

Я киваю и вывожу ее из комнаты. Она вынуждена повернуть в противоположном направлении и идти по широкому коридору. Она пропустила комнату Джо через одну дверь.

Я прибыл как раз вовремя.

Спустившись вниз по лестнице, мы поворачиваемся друг к другу. Секрет между нами уничтожает все возможности, которыми мы поделились в винном погребе. Оно заглушает всякую надежду.

— Я полагаю, у тебя есть дела, да? — она спрашивает.

— Пытаешься избавиться от меня?

— Нет, — говорит она. — Просто интересно…

— У меня есть кое-какие дела. Ты будешь в порядке сама по себе?

— Мне не нужна няня, — оправдывается она.

Я смотрю, как она идет к раздвижным дверям, ведущим к бассейну. Я знаю, что она не собирается плавать; она просто хочет в космос, чтобы оправиться от своего провального плана.

Я беру телефон и набираю Владу короткое сообщение.

Затем я направляюсь к грядке с жимолостью, расположенной на самом краю сада.

***

Я слышу Джо раньше, чем вижу ее. Она визжит, когда видит меня, и бросается вперед, останавливаясь, едва не прыгнув мне в объятия. Ей приходится вытянуть шею, чтобы увидеть мое лицо.

— Вау… ты такой высокий.

Я смеюсь. — Ты тоже будешь высокой.

Она хмурится. — Откуда ты знаешь?

Я пожимаю плечами. — Просто предчувствие.

Она подозрительно смотрит на меня. — Я буду такой же высокой, как ты?

— Может быть, даже выше.

Ее глаза расширяются. — Выше Сэма? А Питер?

Я смеюсь. — Определенно.

Она поворачивается и бежит к маме, которая сидит на одной из скамеек рядом с кустами жимолости. — Babushka, ты слышала?

Babushka?

Я иду вперед, а мама изо всех сил пытается избежать моего взгляда. — Я слышала, милая, — говорит она, ласково улыбаясь Джо.

— Боже мой! — Джо визжит, замечая бабочку. — Смотри, Babushka...

— Почему бы тебе не посмотреть, сможешь ли ты заставить ее приземлиться на тебя? — предлагает она.

Джо начинает прыгать, пытаясь схватить бабочку. Она продолжает гоняться за ней по саду, пока я обращаю внимание на маму.

— Babushka? — Я говорю. — Действительно?

— Она не знает, что это значит, — оправдывается мама.

— Что, по ее мнению, это значит?

— Она предполагает, что это мое имя, — невинно отвечает Мама.

— Иисус, Мать.

— Она моя внучка, Исаак, — говорит она, немного понизив голос. — Я должна солгать ей об этом?

— Она не готова узнать правду.

Она щурится на меня. — И это ты тоже собираешься решать?

— Я думал, что ясно дал понять раньше: я решаю все.

Она вздыхает. — Ради бога, Исаак… пришло время рассказать Камилле. Как только ты это сделаешь, вы двое сможете объяснить Джо. Разве ты не хочешь, чтобы ребенок знал, кто ты?

— Конечно, черт возьми, знаю, — огрызаюсь я. — Но ей пять. Она все равно не поймет.

— Дети реагируют на любовь, Исаак. Просто будь рядом с ней. Она так быстро согрелась с тобой. Думаю, это хороший знак. Обнадеживающий знак на будущее.

Я смотрю на свою дочь. Она все еще гоняется за бабочкой по саду, хихикая каждый раз, когда она улетает вне ее досягаемости.

— Вот каким бы ты был, если бы тебе было позволено детство.

— Детство для детей. Я никогда не был ребенком.

Мама вздыхает и с сожалением смотрит на Джо. — Посмотри на эту маленькую девочку и скажи мне, что она этого не заслуживает. Скажи мне, что она не заслуживает двух любящих родителей.

Я стискиваю зубы. — Я скажу Камиле.

— Она уже подозревает правду, если обыскивает дом в поисках Джо, — замечает Мама. — Чего же ты ждешь?

— Чтобы она признала, что жизнь в Братве — это не та жизнь, от которой ты можешь уйти.

— Все еще пытаешься преподать ей урок?

— Множество.

— Твой отец тоже пытался учить меня, — замечает она. — И я ненавидела его за это.

— И все же ты сохранила его секреты, — указываю я.

Она вздрагивает от обвинения. — Да, я знала, — вздыхает она. — Из страха, а не из любви.

— Что бы ни случилось.

Она качает головой, как будто не может поверить в то, что я говорю, не может принять это.

— Ты не это имеешь в виду.

Я неотрывно встречаю ее взгляд. — Да

Она грустно кивает. Она может не поверить тому, что я говорю. Но она верит, что я верю в это. — Ты очень напоминаешь мне его, — говорит она. — Но ты лучше, Исаак. Сильнее. Умнее.

— Твоя проблема всегда заключалась в том, что ты видишь во мне кого-то другого. Я такой, какой я есть.