Он собирается рассказать мне. Он собирается назвать имя Джо, сказать, что она здесь. Мое тело гудит от предвкушения. На самом деле я больше взволнованна, чем зла.

Потому что, как только он скажет мне… ему придется позволить мне увидеть ее.

— …Предположение Максима оказалось точным.

Я делаю двойной дубль. — Я не понимаю.

—Его обвинение в том, что мой отец убил его… это правда.

Какое-то время я смотрю на него, позволяя мыслям осознать. — Твой отец действительно убил своего?

— Да.

— Чтобы… стать доном?

— Да.

Я немного выпрямляюсь. — И ты все это время отрицал это.

— Только потому, что я поверил, что это ложь, — объясняет Исаак.

Его глаза прикрыты, но теперь я знаю его достаточно хорошо, чтобы понять, что он пытается скрыть свой дискомфорт, свое сожаление. Может быть, даже какое-то глубоко укоренившееся разочарование.

— Как ты узнал?

— Моя мама недавно призналась нам с Богданом в правде.

— Вау…

Он кивает и допивает второй бокал вина намного быстрее, чем первый. Интересно, это именно та причина, по которой его язык начинает развязываться? Я наклоняюсь немного ближе, но громоздкое кресло, в котором я сижу, на самом деле мало что дает. Я не так близка, как хотелось бы. Недостаточно сокровенные, чтобы самые сокровенные секреты вырвались из тени.

— Должно быть, это было трудно уложить в голове, — осторожно говорю я. — Особенно из-за того, как твой отец проповедовал верность.

Его глаза останавливаются на моих. Я вижу в них неприкрытое удивление. Он не ожидал, что я пойму. Конечно не до такой степени.

— Правильно… именно так мы с Богданом и чувствуем.

— Лицемерие — это ловушка, в которую легко попасть, — говорю я.

Он задумчиво кивает, его рука все еще рассеянно вертит бокал с вином.

Сколько у него было? Я сбилась со счета — вместе с моим собственным потреблением алкоголя.

Несомненно, я чувствую легкое головокружение.

Но это то чувство, которое заставляет меня чувствовать себя легче, бодрее, более открытой для всего.

Я также знаю, насколько красива его линия подбородка. О том, как его темные волосы, слегка отросшие в данный момент, мягко вьются на затылке. Его голубые глаза глубокие и извилистые, лабиринт, в котором я хотела бы заблудиться, если бы у меня хватило смелости.

Его взгляд находит мой. Впервые я не отворачиваюсь и не краснею. Я выдерживаю его уверенный взгляд с уверенностью в себе. Атмосфера покалывает, маленькие струящиеся нити энергии заманивают меня в ловушку и уговаривают приблизиться к нему.

— Ты все равно не вернешь ему Братву, не так ли?

Исаак качает головой. — Нет. То, что сделал мой отец, было нелояльно, но никуда не деться от того, что он спас Воробьевых от неминуемой гибели.

— Разве это было бы так плохо? — Я спрашиваю.

Он поднимает брови. — Ты знаешь, что такое разруха в Братве? — спрашивает он спокойно. — Мы не просто собираем вещи и уходим из бизнеса. Это значит, что мы умираем. Жестоко.

Я хмурюсь. — Ты преувеличиваешь.

— Нет. Мужчин, верных семье, братве? Им нельзя позволить жить. Их враги никогда бы этого не допустили. И если это верно для лейтенантов, то, безусловно, верно и для людей, которые разделяют кровь этого имени. Если бы мы были разорены, наши враги пришли бы за нами. И они бы обескровили нас всех.

Я вздрагиваю от мысли, что могла существовать альтернативная реальность, в которой Исаака не существует. Как бы выглядела эта реальность? Это, безусловно, изменило бы всю траекторию моей жизни.

Я бы закончила свое ужасное свидание с ручным засранцем, имени которого сейчас даже не могу вспомнить. Он проводил бы меня до дома, и я бы постаралась не поцеловать его.

Тогда я бы продолжила свою жизнь. Устроилась работать учителем в хорошую государственную школу, недалеко от Бри.

Я могла бы встретить мужчину — милого, скучного академика, который любит читать, но не слишком много пьет. Мы бы встречались несколько лет, поженились, родили детей.

Джо никогда бы не родилась.

У меня были бы другие, да, но не она. Дети с разными вариациями ее лица, ее смеха, ее ауры.

И я бы никогда не узнала ни об Исааке Воробьеве, ни о Братве, которой он должен был управлять.

— Куда ты ушла?

Я дважды моргаю и напоминаю себе, что Исаак прямо здесь и смотрит на меня.

— Ничего важного, — говорю я ему.

— Еще вина?

— Нет

Он отставляет стакан в сторону и устраивается в величественном кресле. Его глаза бегут вниз по моему телу, а затем снова вверх.

— Иди сюда, — командует он мрачным хрипом.

Его тон должен меня разозлить, но он имеет противоположный эффект. Стремительный взрыв желания пронзает мое тело и приземляется между ног. Это оседает там, заставляя меня встать на ноги, как будто я марионетка, а Исаак полностью контролирует струны.

Он остается сидеть, а я подхожу к нему и встаю между его раздвинутыми ногами.

Он отталкивается от спинки кресла и кладет руки мне на бедра. Они медленно скользят вниз, задевая ткань моей юбки. Он небрежно дергает за веревку, не сводя глаз с моего лица.

Я должна быть здесь по какой-то причине, но его глаза отвлекают меня. В конце концов, неважно… если я отвлекаюсь, то и он тоже.

Он стягивает с меня юбку и отбрасывает ее в сторону. Я рада, что сегодня утром решила надеть черные стринги. Я выбрала его только из-за юбки, которую носила. Это был просто практичный выбор. Но теперь, кажется, просчитано.

— Сними свою рубашку.

Возможно, если бы я была трезвая, я бы нашла его команды унизительными. Но в нынешнем виде я хочу, чтобы он командовал мной. Я хочу, чтобы он наклонил меня и полностью доминировал надо мной.

Я хочу, чтобы он думал, что я принадлежу ему.

Только так я когда-нибудь освобожусь.

Я стягиваю футболку и бросаю ее на землю между креслами. Бюстгальтер, который я ношу, представляет собой консервативный белый кружевной дизайн, который не демонстрирует большого декольте.

Исаак, кажется, обиделся на это. Он указывает. — Избавиться от этого.

Я расстегиваю застежку сзади и сбрасываю ее с плеч. Его взгляд падает на мои соски, и они тут же твердеют. Он протягивает руку и проводит пальцами по ним обоим.

Удивительно, как сильно моя киска пульсирует от его прикосновений. Он не оказывает на них никакого давления, а мое тело все равно ноет прострелами нужды.

Потом опускает руки.

— Повернись.

Я делаю.

Его руки пробегают по моим ягодицам, затем он стягивает с меня стринги и избавляется и от них. Теперь я совершенно голая, стою перед ним, готовая быть съеденной, но я совсем не стесняюсь.

Видимо, вино действительно помогло мне успокоиться.

— Наклонись вперед.

Я немного напрягаюсь.

— Сделай это сейчас, — приказывает он своим ржавым стальным голосом.

Я наклоняюсь вперед, пока мои руки не могут коснуться земли. Через секунду я чувствую острую боль в правой ягодице. — Ой! — кричу я, снова вскакивая.

Я оборачиваюсь и вижу, как он ухмыляется. Моя задница жалит от силы его пощечины.

Но он не предлагает никаких объяснений и, конечно же, никаких извинений. Он просто сам расстегивается. Его массивный член выпрыгивает наружу, пульсируя и готовый трахнуть меня.

— Садись на меня, — приказывает он.

— Сначала я хочу попробовать тебя на вкус, — бормочу я так соблазнительно, как только могу, и начинаю скользить на колени.

Исаак ловит меня за сгиб локтя, чтобы я не смогла найти пол.

— Нет, — резко говорит он. — Не сегодня. Сядь на меня.

Я снова колеблюсь. Его глаза не предлагают мне пощады.

Тогда я пожимаю плечами и смягчаюсь. Я снова встаю и оседлаю его. Когда я устраиваюсь в позе, его член поднимается и трется о мою щель. С моих губ срывается стон.

Глаза Исаака горят от голода.

— Хорошая маленькая kiska, — напевает он.

Он хватает меня за бедра и сильно притягивает к своему члену. Я не готова и уж точно не готова к удару и агрессивности, с которыми он входит в меня.

Я кричу, когда он наполняет меня глубоко.

Я слегка задыхаюсь, встречаясь с ним взглядом. Он по-прежнему выглядит таким чертовски спокойным, что мне кажется, что я просто распутываюсь быстрее по сравнению с ним.

Затем он отводит мои бедра назад. Взад и вперед, следя за тем, чтобы он все время был глубоко по яйцам.

Он полностью контролирует ситуацию — поначалу. Но когда я сориентируюсь, я решаю, что Исаак Воробьев слишком долго добивался от меня своего.

Я хочу попробовать, что такое контроль.

Я беру на себя ответственность, прижимая свою киску к его члену, наслаждаясь восхитительностью того, что он так глубоко внутри меня. Стоны нарастают и множатся, пока я еду на нем.

И любая попытка не торопиться сразу же обрывается после первых нескольких ударов.

Он шлепает меня по заднице и дразнит мои соски, пока я скачу на нем, все время отплевываясь и стонет. Затем он хватает мои соски и крутит.

— Иди ко мне, kiska,— рычит он. — Давай сейчас.

И удивительно, я делаю.

Наши взгляды встречаются, и я сильно сжимаю его член, наполняя винный погреб своими несдержанными криками. Я тоже знаю, когда Исаак выйдет. Его тело дергается, глаза дрожат, но больше всего я чувствую, как он обливает меня изнутри, смешиваясь с моей собственной влажностью.

Я падаю на его широкую грудь и прижимаюсь щекой к его ключице. Это так чертовски успокаивает, что я не могу встать. Я тоже не могу открыть глаза.

Я жду, пока его дыхание и сердцебиение замедлятся. Он приближается — момент, которого я ждала. Причина, по которой я пришел сюда, причина, по которой я следовала приказам Исаака, причина, по которой я наклонялась, раздевалась и стонала для него.

Потому что я хочу, чтобы секрет был в его голове.

У меня есть еще одна минута, чтобы насладиться неподвижностью и тишиной, запахом Исаака и массой вокруг меня.

Тогда я закаляюсь.

Пришло время найти мою дочь.