— Да?

— Да. — Она не смотрит мне в глаза. — Я знаю, что ты меня не любишь. Всё нормально. Меня это устраивает. — Она прячет глаза, наполнившиеся слезами. — Но, может быть, со временем ты полюбишь меня? Может, когда-нибудь ты начнёшь испытывать ко мне то же, что и к ней. Ты готов попытаться? Можешь пообещать мне, что ты попытаешься?

На моей груди лежит штанга и давит на диафрагму.

— Конечно, я попытаюсь. — Беру её за руки, удивляясь тому, какие длинные и тонкие у неё пальцы. Прямо как у пианистки. — Отныне и до конца наших дней моей целью будет сделать тебя счастливой. Мне важно только, чтобы ты была счастлива. Сейчас и всегда. Это я тебе обещаю.

Ариан улыбается. Так искренне, что у меня в груди разливается тепло. Уже не в первый раз я сражён наповал её красотой.

— О большем я и мечтать не смела.

Она целует меня, и — слава всем созвездиям на небесах — в этот момент я думаю только об Ариан, о её губах и нашей будущей семье.

12

СИЕННА

В «Зените» принято каждую ночь разводить костёр в центре лагеря. Вокруг него люди расслабляются и рассказывают истории. Мама и Эмили уходят спать рано и всё пропускают, а для меня это один из лучших моментов жизни в лагере. Сегодня решили поиграть в «Другую жизнь» — каждый по очереди рассказывает, кем бы они стали, если бы жили совершенно иначе.

Сидя на одном камне с Треем, я смотрю сквозь завесу дыма и танцующие искорки на Трину. Она вся сияет рядом с Греем. Заметив мой взгляд, она приподнимает уголки губ и машет, прижимаясь к Грею ещё сильнее. Я машу в ответ.

Сейчас черёд Грея. Он поворачивает голову к Трине и говорит:

— В другой жизни я был бы бейсболистом.

— Не знала, что тебе нравится бейсбол! — восклицает Трина.

— Нравится? Я обожаю бейсбол. Хотя сам никогда всерьёз не играл. Только вон на том участке грязи, которое и полем-то не назовёшь. — Он указывает на открытое пространство между холмами, а затем обращается к Трине: — Твоя очередь.

Трина поджимает губы, задумавшись.

— Ммм, ладно, предположим. В другой жизни я могла бы стать врачом. Мне нравится помогать людям. Плюс меня не тошнит от вида крови и всего такого.

— Очень важные качества для врача, — улыбаясь, отмечает Грей.

Трина обнимает его за руку и целует в щёку.

— Врач и бейсболист? Почему бы и нет.

— Хорошо, кто следующий? — спрашивает Пейдж. Её взгляд падает на меня, но тут же скользит дальше. — Нэш, как насчёт тебя?

Нэш сидит через несколько человек слева от меня. В пламени костра половина его лица горит оранжевым светом, тогда как другая — скрыта в тени. Нэш пожимает плечами и говорит:

— В другой жизни у меня была бы жена, два с половиной ребёнка и пёс по кличке Харви.

Все резко замолкают. Только костёр продолжает трещать. Это было так неожиданно услышать от коммандера — человека, который только и делает, что устраивает взрывы, — что все, как мне кажется, удивлены, если не сказать шокированы.

Нэш вскакивает на ноги.

— Забейте. Тупая игра.

И уходит.

— Что ж, это было интересно, — комментирует Пейдж, как только он оказывается достаточно далеко, чтобы нас не слышать.

— И познавательно, — добавляет кто-то. То тут, то там раздаются смешки.

— Ладно, кто теперь? — вскинув бровь, Пейдж смотрит в нашу сторону. — Трей?

Теперь, когда всё внимание направлено на него, Трей прочищает горло.

— Эм, да не знаю. Ну, то есть я никогда об этом всерьёз не задумывался. Моя жизнь всегда была только такой.

— Ну же, Трей! — выкрикивает Трина с противоположной стороны костра. — Копни глубже!

Трей усмехается.

— Ладно, ладно, давайте попробуем. Думаю, я бы стал…

— Нужно начинать со слов «В другой жизни»! — перебивает кто-то.

— А, точно. Прошу прощения. В другой жизни я бы стал политиком. Но не коррумпированным. Мне бы хотелось иметь возможность пересмотреть законы, влияющие на жизнь нашей провинции. Да что уж там, я бы хотел ввести новые справедливые для всех законы.

Несколько человек ему похлопали.

— А теперь, — продолжает Трей, — я передаю слово Сиенне.

Он делает вид, что передаёт мне невидимый микрофон.

Смеясь, я подыгрываю ему и забираю «микрофон».

— Окей, предположим. В другой жизни я бы стала… шпионкой. Мне бы хотелось искать компромат на плохих людей. И, как мне кажется, я хорошо умею проникать в закрытые места.

— Очень хорошо, я бы сказал, — соглашается Трей.

Пейдж выбирает, кто будет говорить следующим, а Трей тем временем наклоняется к моему уху:

— Будь я политиком, тут же взял бы тебя на работу.

— Из нас вышла бы отличная команда. Ты меняешь законы, я разбираюсь с плохими парнями. Только вот мы наверняка бы редко виделись. Мы оба были бы слишком заняты. Ну, знаешь, спасение мира и всё такое.

Трей усмехается, переплетая наши пальцы. Я прижимаюсь к нему и вновь нахожу взглядом Трину. Она хихикает в ответ на что-то, что сказал Грей.

— Трина выглядит счастливой, — говорю я.

— Я рад, что она встретила своего человека, — отвечает Трей. — Причём гема.

— Может, нам стоит их протестировать? Вдруг они генетически идеальная пара? — шучу я.

Трей снова усмехается.

— Зачем? Тут и так всё понятно.

Я не знаю, что заставляет меня произнести следующие слова. Возможно, я просто проверяю его; хочу, чтобы он убедил меня.

— Может, пора и тебе найти свою идеальную генно-модифицированную девушку. Теперь, когда ты знаешь… Ты мог бы повысить планку.

Взгляд Трея серьёзен, когда он приподнимает мой подбородок, чтобы я посмотрела ему в глаза.

— Для меня существует только одна девушка, и ты это знаешь.

Моё сердце тает. Но я не могу позволить ему увидеть мою слабость. Вместо этого я выдаю самую бредовую фразу на свете:

— Кто знает, вдруг на самом деле Пейдж — твоя судьба.

Едва слова слетают с моих губ, я тут же прикусываю щёку изнутри. Идиотка.

Лицо Трея напрягается. Он отпускает мою руку, отворачивается и, сузив глаза, смотрит на костёр. Жар пламени обдаёт моё и без того пылающее лицо. Завитки дыма устремляются в небо. Моей руке резко становится холодно без его тепла.

Я судорожно пытаюсь придумать, что сказать, чтобы исправить положение, стереть свои предыдущие слова. Но такова особенность слов. Что сказано — обратно не возьмёшь.

Ты специально рушишь ваши едва начавшиеся отношения с Треем? Если да, у тебя чертовски хорошо получается.

Я нерешительно касаюсь его спины. Он напрягается. Тянусь к нему, пока мои губы не оказываются в паре сантиметров от его уха, и шепчу:

— Прости, Трей. Мне не стоило этого говорить.

Он выпрямляется, на лице — нечитаемая маска.

— Тогда зачем сказала?

— Не знаю.

Это не совсем правда. Я боюсь, что он отвергнет меня и моё сердце вновь будет разбито. Мне было безумно больно, когда он предпочёл мне Рейни. Я понимаю, что тогда он был не в себе. У него забрали его жизнь и промыли ему мозги. Но всё же. Мне было тяжело. И сейчас я переживаю, что то же самое может случиться с Пейдж.

Но я не могу признаться в этом ему. Рассказать о своих чувствах — всё равно, что разодрать свою грудную клетку и открыть ему прямой доступ к моему сердцу.

Не знаю, хватит ли мне смелости.

— Прости меня, — повторяю я, потому что это всё, что я могу сказать.

Пейдж ловит взгляд Трея и коварно ему улыбается. Он кивает ей в ответ, но едва он отводит взгляд, как она посылает мне победную ухмылку. Я стискиваю кулаки.

Когда все высказались о своей другой жизни, один из зенитовцев начинает рассказывать о том, что на него однажды напал самец пумы и его пришлось убивать голыми руками. Глаза парня горят, он вскакивает на ноги и показывает, как это произошло. Мы все смотрим, пока он изображает, что прижал зверя к земле.

— Я свернул ему шею, и он застыл, — громко объявляет рассказчик. Его голос разносится по всему лагерю. Сам он весь застывает, давая понять, что бой окончен. — Вот так, друзья мои, нужно укрощать зверя.

Он низко кланяется под шквал аплодисментов.

— Хорошо, Родерик, садись уже, — говорит Пейдж. — Мы все знаем, как ты любишь приукрашивать.

Родерик плюхается на место рядом с ней под всеобщий смех.

— Эй, Трей, — зовёт Пейдж. — А помнишь, как в лагере «Грани» затопило туалет?

— О да, — хмыкает Трей. — Нам потом пришлось часами убираться.

— Мы с тобой тогда всю ночь выжимали тряпки, помнишь?

Пейдж делает акцент на словах «всю ночь» и бросает на меня косой взгляд, желая дать понять, что они провели вместе целую ночь.

— Ага, помню. Это было ужасно.

Пейдж застенчиво улыбается ему.

— Ну не всё было так плохо, согласись?

Трей прочищает горло.

— Да, пожалуй.

У меня внутри всё сжимается от скрытого подтекста. Пейдж не останавливается.

— А помнишь, как мы сломали твою кровать…

Я вскакиваю на ноги, отказываясь сидеть и выслушивать всё это.

Трей ловит мою руку.

— Сиенна…

Я вырываюсь.

— Я… устала и хочу спать. Пойду… в палатку, да.

Он опускает руку. Уходя от костра, я одновременно испытываю облегчение и разочарование от того, что он не последовал за мной.

Лагерь довольно небольшой, поэтому до палатки я добираюсь быстро. Оказавшись внутри, я всё ещё слышу смех, доносящийся со стороны костра. Моя одежда пропахла дымом, что только сильнее напоминает мне о Пейдж и её словах. Она хотела, чтобы я почувствовала себя ничтожной.

Вместо того, чтобы лечь спать, я беру сменную одежду и одеяло, которое использую в качестве полотенца, а затем иду к ручью примерно в ста метрах от палатки. В темноте я несколько раз спотыкаюсь, но путь достаточно расчищен. Здесь почти не растут деревья, вокруг только высокие холмы, песок, грязь и редкие колючие кустарники. Ручей спускается с горы, а потому вода в нём ледяная. Пока я училась освежёвывать белок, Трина почти каждый день стирала вещи в этом ручье, где даже на самом неглубоком участке вода достаёт до коленей. Я пока не рисковала больше, чем просто намочить здесь руки, но вроде глубина достаточная, чтобы быстро сполоснуться.

Снимаю с себя одежду, за исключением нижнего белья, и оставляю её на ближайшем валуне. В первый же день в лагере Лорел дала мне мыло, которое сама изготовила в походных условиях. Оно пахнет как спрей, с которым мама протирала дома мебель, но я не жалуюсь. Это лучше, чем запах дыма, пота и другой вони.