Я взял медаль и чуть не рассмеялся: сатана пожелал стать лауреатом Нобелевской премии. Кто надоумил его? Ангелы? Или ему самому вступила в голову такая блажь?

Но это же нелепость! Даже туповатый мистер Ванвейден должен понимать, что здесь, в мусорной яме человечества, не может появиться уважаемый в прошлом ученый или писатель. Но уж очень хотелось вампиру отличиться и занять место Аристарха Фалелеича. Никого не спросясь, втайне даже от Мурлыкина, он отважился на нелепую авантюру.

На другой же день мистер Ванвейден с утра вывел исторических персонажей на опушку леса. Прочесывание решили вести небольшими группами и, конечно же, без конвоиров-чертей, не без основания опасавшихся лесной «нечистой силы».

Штурмбанфюреры с автоматами в руках тремя отрядами ушли в разные стороны. Выходцев из восемнадцатого века, вооружившихся старинными пистолетами, мушкетами и саблями, возглавил гроза морей капитан Флинт. Я шел рядом с представителями моего куда более «просвещенного» века — гангстерами, наркоманами и тремя какими-то неприятными типами, считавшимися здесь технической интеллигенцией.

— Нам не по пути с вами, — с вызовом заявил капитан Флинт. — Мы благородные пираты и разбойники.

— Дикари, недоумки, — смеялись над ними мои «цивилизованные» спутники.

Я поспешил уйти в сторону, понимая, что добром это не кончится. Минут через двадцать, когда я уже находился в густом сыром ельнике, услышал приглушенный расстоянием выстрел, потом другой. Раздался треск автоматных очередей, ухнули взрывы гранат.

А я уходил все дальше. Когда гул сражения перестал слышать совсем, оглянулся и с облегчением перевел дыхание: я один и я дома! С каждым кустом и каждой травинкой я встречался, словно после долгой разлуки. Грудь теснили воспоминания детства и радостные, немножко тревожные ожидания: сейчас должно что-то случиться.

И вот оно, случилось… Лес кончился, открылись залитые солнцем луга, рощи, перелески… Все это затуманилось, качнулось и поплыло перед глазами завитками дыма — так ошеломила, оглушила меня догадка. Я все понял! Словно пелена спала с моих глаз: я Василь Синцов, частица вот этих родных и разумных рощ и полей. А Пьер Гранье — выдумка ученых, их ловкая подделка, просто мираж, нужный для того, чтобы ввести в заблуждение нечистую силу и внедриться в их общество.

Понятными стали и хитроумные сеансы, или рокировки — переходы в другой мир. «Мы дарим тебе новую жизнь», — сказал мой таинственный и лукавый собеседник. Как же! Переживая детство Василя, я просто-напросто вспоминал самого себя, понемногу избавлялся от миража и возвращался в свою подлинную личность. Иначе хитренький мираж, созданный учеными, этот ловко смоделированный Пьер Гранье вцепится в меня и обретет реальность.

Когда солнце достигло зенита и стало душно, я вошел в прохладную рощу. Улыбнулся: Тинка-Льдинка! Это же Снегурочка, звеневшая листвой и птичьими голосами. Так и чудилось: сейчас выйду в цветущие поля и увижу фею весенних лугов.

Но увидел другое, отчего счастливо забилось сердце. В высоких, качающихся под ветром травах паслись кони. Словно два облака плавали в зеленых волнах: дымчатый, в яблоках, Метеор и мой белоснежный Орленок.

Метеор поднял голову и радостно всхрапнул. Но что творилось с Орленком! Он заржал, подлетел и вился вокруг своего хозяина, как расшалившийся ребенок. И грива его металась, словно белое пламя. Истосковался!

— Орленок, дружище! Иди же ко мне.

Конь подскочил ко мне и в полутора шагах замер. В глазах его чисто человеческие чувства настороженности и недоумения.

— Что с тобой, дурашка? — ласково спросил я и протянул руку, чтобы погладить его шелковистую шею.

Коснулся шеи, и конь вздрогнул, попятился с омерзением и страхом. Мое прикосновение, мои «нравственные» биотоки подействовали на него, как удар хлыста. Орленок повернулся и бросился от меня, как от страшилища.

В отчаянии я опустился на траву и обхватил голову руками. Страшная истина открылась во всей своей наготе. Никакой я не Василий Синцов, и благородный конь почувствовал это: внешний портрет не совпадал с внутренним. Нравственно я все тот же мерзкий Пьер Гранье, и даже хитроумные рокировки не «подправили» его, не возвысили. Ни в малейшей степени.

С гнетущими чувствами и невеселыми мыслями я просидел несколько часов. Незаметно подкрадывались длинные вечерние тени. Я встал и стал выискивать какое-нибудь убежище. Из леса в город решил не возвращаться. Все равно моя миссия кончилась провалом, из мира изгнанников уже не вернуться. Конь не примет меня.

Час спустя в низинках и густом подлеске скопилась ночная мгла. Она вилась, клубилась рыхлыми комками и с шипением рассеивалась. И снова сгущалась, твердела, силясь выбраться в вещественный мир. Холод ужаса охватил меня: Черный паук! Двойник моей черной души! А власть дяди Абу над пауком, вспомнил, в лесу кончалась. Я заметался, убегая от крадущейся тьмы, выскакивал на полянки и наконец вырвался на опушку.

Я вернулся в город, и, не в пример привередливому коню, нечистая сила приняла меня как своего, встретила как родного.

— Слава дьяволу, живой! — воскликнул Усач.

На засветившемся экране видеофона возникла озабоченная физиономия главы департамента.

— Уцелел? — хмурый лик Аристарха Фалелеича прояснился. — И даже не ранен?

Мурлыкин снова насупился и с презрением заговорил о склочниках людях, которых ни минуты нельзя оставлять без конвоиров. Историческая партия, как я узнал от него, потеряла в этот день почти половину своего состава. С еще большим гневом директор департамента обрушился на своего заместителя. За самоуправство и глупость мистер Ванвейден снят с должности и брошен на грязную и унизительную работу по вылавливанию и сжиганию мелких бесов.

Новость для меня приятная, но и она не радовала. Лег в постель в таком подавленном состоянии, что никак не мог уснуть. В расстроенном воображении прыгали какие-то лохматые тени, неясные образы: ведьмы и гарпии, кружащиеся под куполом храма, искаженные физиономии «прокаженных». А когда за окном услышал хохот Весельчака, понял, что начинаются галлюцинации.

Еще этого не хватало! Я встал и подошел к окну. Никого и ни малейшего звука. Не шевельнется ни один листик, не дрогнет ни одна тень. На кусты сирени и траву мирно струился свет луны. Совладав со своими нервами, я лег и начал засыпать. Но тут, в полудреме, что-то коснулось моего сознания, а из неведомой дали донесся еле различимый шепот.

— Тебя сегодня что-то расстроило… Что случилось?

— Все пропало! Мне не вырваться отсюда. Да и ты погибнешь. Мы оба… Из-за моей паучьей души.

— Догадываюсь… — Голос становился все более отчетливым. — Побывал в лесу и снова встретился со своим милым созданием? И бегал от него? Ну нет, от самого себя не убежишь.

— Никак не можешь без ехидства. А дело серьезное. Задание сорвется. Орленок шарахается от меня — вот что страшно.

— А не слишком ли торопишься?

— Опасаетесь, что вернусь, не выполнив задания? Потому и конь так чуток?

— Отчасти потому… Но расскажи, что видел и что делал.

Мой рассказ, к счастью, не прерывался на сей раз ироническими репликами. Напротив, собеседник одобрил многие мои поступки. А мое поведение с дядей Абу привело его в восторг.

— Молодец! Да понимаешь ли, балда, что произошло? Ты стал лучше. Иначе бы не сблизился с дядей Абу.

— Он почувствовал бы что-то неладное? Как конь?

— Почти что так. Сейчас узнаешь, что такое Сфера Разума. Еще один сеанс, и ты сделаешь еще один шаг к нашему миру.

— То есть я стану еще ближе к самому себе? Я постепенно возвращаюсь в свою подлинную личность? А Пьер Гранье — псевдоличность?

— Не знаю…

— Что такое? Что ты сказал? Повтори.

В ответ — ни звука. Что все это значит? Его последние слова, сказанные исчезающим, как эхо, шепотом, мне просто почудились? Или он сам толком ничего не знает? Кто же я?

Я решил не терзать себя подобными вопросами. Я подошел к окну и еще раз удостоверился, что в садике перед коттеджем никого нет. Похоже, что сегодня меня не собираются пугать.