— Понимаю. Мне тоже потребовалось время, чтобы осознать это.

— Чем ты занимаешься?

— Раньше я был парамедиком. Но потом переключился на джиу-джитсу и сделал на этом карьеру. Я специализируюсь на самообороне.

Мои глаза загорелись.

Это было... впечатляюще.

Я не ожидала, что у Рида с его растрепанными волосами, повседневной одеждой и красивыми, вероятно, зелеными глазами, окажется такой респектабельный род занятий — как в области медицины, так и в боевых искусствах.

— Ты проводишь занятия где-то поблизости?

— Сейчас да. Некоторое время я жил в Чарльстоне и открыл там собственную студию. Потом моя дочь и ее мама вернулись в Иллинойс. И вот, по прошествии еще одного года, я передал управление бизнесом одному из своих сотрудников, а сам последовал за ними сюда. Я открыл вторую студию неподалеку. — Рид сжал губы, пряча застенчивую улыбку. — Прости. Наверное, я сказал больше, чем ты хотела знать.

Я уставилась на него, как завороженная.

— Нет, это потрясающе. Мне нравится идея помогать людям таким образом.

— Да, это моя страсть.

— Держу пари, твоя дочь очень гордится тобой.

— Трудно сказать. — Он тяжело вздохнул, пиная ботинком камешки. — Я надеюсь, что где-то между ее хмурым видом, надутыми губками и едким сарказмом скрывается гордость. — Пожевав нижнюю губу, он снова посмотрел на меня. — А что насчет тебя? Есть какие-нибудь грандиозные амбиции?

Мои губы сжались от разочарования, но затем оно покинуло их, найдя приют в моем сердце.

— Я бы хотела, чтобы у меня был достойный ответ, но мои цели пока неопределенны, и их трудно уловить. Думаю, то, что я люблю больше всего, на самом деле не имеет названия. Не вписывается ни в какие рамки, понимаешь?

Судя по его нахмуренным бровям, он не понимал.

Или... может быть, это была заинтересованность.

Рид наклонился вперед и провел пальцами по губам, его внимание было полностью сосредоточено на мне. Он ждал продолжения. В его глазах был блеск любопытства, который заставил меня говорить.

— Мне нравится запечатлевать неосязаемое, — объяснила я. — Вспышки, мерцание, переходные состояния. Я хочу увековечить их навсегда. Я пишу в своем дневнике, делаю наброски, иногда рисую. Но у меня не особенно получается. На этом не построишь карьеру.

Неуверенный смешок вырвался наружу, и я резко вытащила ногу из воды, забрызгав нас обоих.

Полетевшие капли заплясали по нашим ногам. Рид улыбнулся.

Тепло разлилось по моей груди, щекам, легким.

— Прости... в этом нет никакого смысла. — Съежившись, я пожалела, что не могу вернуть сказанные слова. — Наверное, я просто люблю моменты.

— Моменты, — повторил он, медленно кивая. Обдумывая. Позволяя моим словам впитаться. — Вспышки.

— Да... именно так. — Мой ответ долетел до него, как мечтательный шепот, на моих губах заиграла улыбка. Он понял. Никто другой никогда не понимал, потому что никто не удосуживался выслушать. — Жизнь — это череда мимолетных вспышек. Тех, что кажутся незначительными, когда происходят, но позже они становятся всем. Знаешь, как бывает, когда смотришь фильм и ставишь его на паузу, чтобы перекусить? Ты останавливаешь его на случайной сцене, и кадр замирает на том, как актер корчит странное лицо, которое заставляет тебя смеяться, или кто-то из массовки улыбается на заднем плане, или собака бежит по парку, пытаясь поймать бабочку взмахом хвоста...

Складка между его бровей не разгладилась, напротив, она стала еще глубже. Он выглядел задумчивым, полностью увлеченным моим объяснением.

Мне стало жарко, несмотря на холодную воду, остужавшую мою кожу.

— Меня это завораживает, — сказала я, усмехнувшись. — Я просто обожаю такие моменты, происходящие в реальной жизни. Хотелось бы иметь возможность запечатлеть их. Продлить их. Чтобы они сохранились навечно.

Рид впился в меня взглядом, и в его глазах светилась нежность, пока он, казалось, размышлял над моим длинным рассуждением о вспышках.

— А как насчет журналистики?

Я безнадежно пожала плечами.

Этого никогда не случится — у меня не было денег на колледж, и мне это было не по силам.

Стать журналистом было чертовски трудно.

— Облекать мысли в слова — не самая сильная моя сторона. Уверена, ты заметил. — Я слабо улыбнулась. — Моя бабушка всегда хотела, чтобы я занималась бизнесом, но мое сердце никогда не лежало к таким вещам, как цифры и доли.

— Похоже, твое сердце уже знает, чего хочет. Иди за своими вспышками.

— Хотела бы я, чтобы все было так просто.

— На самом деле, все так и есть. Люди всегда все слишком усложняют.

— Это потому, что жизнь сложна, — возразила я, глядя на него сквозь усеянные капельками воды ресницы.

— Разве? — Он выдержал мой взгляд. — Жизнь нужно жить. Если ты живешь не так, как хочешь, то какой, черт возьми, в этом смысл?

У меня в груди все затрепетало.

Я подумала о своей унылой жизни, в которой не было ни яркости, ни цели, о которых так уверенно говорил Рид. Все было пустым. Все, кроме моего сердца. А переполненное сердце в пустом мире — это недуг, который я не в силах преодолеть.

Я прикусила щеку и пошевелила ногами.

И каким-то образом... наши пальцы соприкоснулись.

Мои голые мокрые пальцы коснулись его ботинок, и я поняла, что нас разделяет только береговая линия. В сплетении слов и застывших во времени секунд он переместился ближе к воде, а я — ближе к песку.

Взгляд Рида скользнул по моему телу, прошелся по слегка загорелым ногам, промокшей джинсовой юбке и остановился на футболке с названием группы. Он снова сглотнул и встретился со мной взглядом.

— Тебе нравятся «Gin Blossoms»?

Кивнув, я облизнула губы, накрашенные помадой моего любимого цвета «Copperglow Berry». Макияж в сочетании с моим ростом в пять футов семь дюймов делал меня старше, чем я есть на самом деле, к чему я всегда стремилась.

Я подумала, что, возможно, Риду нравится, как я выгляжу. Он продолжал смотреть на меня так, что у меня зудела кожа. Но не как от пауков, ползущих по спине, или голоса отца, проникающего в меня и опутывающего паутиной, а как от маленьких светлячков, полосками света скользящих по моей груди.

Я потерла плечо и посмотрела на свою футболку с обложкой альбома «New Miserable Experience».

— «Found Out About You» — моя любимая песня. Ты когда-нибудь вслушивался в ее текст? Он удивительно трагичен.

— Хм. — Он подвинул ноги вперед, прижав их к моим. — Нет, не обращал внимания.

Тебе нравятся трагичные вещи? Тебя привлекают призраки в моих глазах?

Глупые, бесполезные мысли.

Если бы он когда-нибудь встретился с моими призраками и поговорил с ними по душам, он бы тут же сбежал.

— Ты собираешься выбираться на берег? — Он откинулся на ладони и поднял лицо к небу, щурясь на звезды.

— Нет. А ты собираешься зайти в воду?

Он покачал головой.

— Нет.

Раздалось несколько тихих ударов барабана, наши пальцы все еще соприкасались, наша связь накалялась и ждала, когда чиркнет спичка.

Я потерла губы друг о друга.

— Какая у тебя дочь?

Нежность светилась в изгибе его губ, он продолжал смотреть на усыпанное мерцающими огнями небо, его адамово яблоко двигалось вверх-вниз.

— Она идеальна, но я могу быть необъективен. Раньше мы были очень близки, но на новом этапе, связанном с мальчиками и гормонами, нам стало труднее общаться. И мое отсутствие в течение последнего года ухудшило ситуацию. Иногда я думаю, правильный ли выбор я сделал... оставаясь вдали, за много миль от нее, в такой уязвимый период ее жизни. — Он бросил на меня взгляд, похожий на безмолвную мольбу, вопрос, требующий ответа.

Но мне нечего было ему сказать. У меня не было аргументов, чтобы развенчать его сомнения. Все, что у меня было, — это натянутая грустная улыбка, и этого было достаточно, чтобы он заговорил.

— В любом случае я знал, что ее мать со всем справится, — закончил он, отводя взгляд. — Мы обменивались письмами, разговаривали по телефону. У нее все в порядке в школе и спорте.

— Вы в разводе?

— Нет, мы никогда не женились. Просто не сложилось.

— Мне жаль.

— Не стоит. Мы отлично ладим и прекрасно справляемся с совместным воспитанием. — Рид изучал меня в слабом лунном свете. — У тебя есть парень?

Мой желудок сжался от этого вопроса. У меня было достаточно парней, но ни один из них не был другом. По правде говоря, у меня была только одна подруга — Тара. Она жила через две улицы в маленьком кирпичном доме, в котором было намного теплее моего. Ее мама была доброй и внимательной, а ее собака, Божья коровка, всегда встречала меня поцелуями в лицо и радостными, нетерпеливыми лапками.

Я решила, что у меня три друга.

Тара, ее мама и Божья коровка.

Покачав головой, я начала теребить промокший подол моей футболки.

— Нет.

— А почему?

— Отношения переоценивают. Любовь — это не что иное, как ненадежный кирпичик, который может привести к краху. Ступенька, о которую можно споткнуться и провалиться в черную дыру, из которой не выбраться.

Рид медленно сел напротив меня и сложил руки.

— Ты слишком молода, чтобы так рассуждать.

— Разве? — Наши взгляды сцепились. — Я бы хотела, чтобы это было правдой. Но такое отношение приходит не с возрастом, оно приходит с трудностями. А трудности могут налететь, как ураган, разрушая все в мгновение ока. Пять лет, пятнадцать, пятьдесят. Не имеет значения. Однажды попав в воронку, ты никогда не перестанешь вращаться.

Боже, я была депрессивной.

Моя черная дыра была на расстоянии вытянутой руки от того, чтобы схватить его и унести с собой.

Мне нужно было сменить тему.

— Ты любишь арахисовое масло?

Рид несколько раз удивленно моргнул, затем опустил подбородок и рассмеялся.

— Конечно.

— А я нет. Думаю, дело в текстуре. Гладкая, хрустящая, жидкая, с комочками. Это не однозначно.

— Итак, ты ненавидишь арахисовое масло, домашние вечеринки и любовь. А что тебе нравится?

— Ты мне нравишься.

В его глазах что-то вспыхнуло, губы дрогнули. Он придвинулся ближе, и я тоже. Я поджала колени, устраиваясь удобнее, а грубая ткань его джинсов была на расстоянии пальца от моих скользких икр. Он мог раздвинуть ноги, опустить их в воду и обнять меня.