ГЛАВА 3
Декабрь 1995 года
Натянув шапку на уши и застегнув молнию на зимнем пальто до самого подбородка, я неслась через парковку, уворачиваясь от обледенелых участков и спешащих покупателей.
Я ненавидела канун Рождества.
Для меня он никогда не был теплым, волшебным снежным шаром зимних грез, с которым ассоциировался у большинства людей этот праздник. Рождество было лишь напоминанием обо всем, чего мне не хватало. О том, чего я никогда не испытаю.
Но в этом году я хотела изменить ситуацию.
Мне отчаянно хотелось привнести в свою жизнь немного волшебства.
Вооружившись щедрыми чаевыми, полученными от начальницы приюта для животных, я, не поднимая головы, направилась к входу в продуктовый магазин, надеясь купить продуктов для праздничного застолья с помощью пятидесятидолларовой купюры, скомканной в кармане пальто.
Тара пригласила меня сегодня на ужин, и эта идея показалась мне привлекательной. Мы познакомились весной в соседнем парке, куда я часто ходила, чтобы развеяться и избежать насилия, царящего в моих четырех стенах. Она жила по соседству со мной и ходила в ту же школу, но была на год младше. Младший класс против старшего.
Большую часть прошлой недели я провела у нее дома, допоздна выполняя домашние задания, мы болтали о развлечениях на зимних каникулах, которыми мне никогда не удастся насладиться в полной мере.
Я все равно улыбалась.
Трудно было не улыбаться, когда я находилась в доме Тары. От ее мамы пахло ароматным пирогом, а ее золотистый ретривер не отходил от меня ни на шаг, и я чувствовала себя частью семьи.
Как будто я была частью чего-то, хотя бы на время.
В их гостиной рождественская елка сверкала разноцветными лампочками и мишурой, а под свежей хвоей лежали подарки, завернутые вручную.
Это была страна чудес, семейная жизнь, о которой я мечтала.
Но я была полна решимости превратить свою собственную семейную жизнь в нечто большее, чем пьяные дебоши, удары ремнем и жестокие слова. Накануне вечером, когда я поздно вернулась домой от Тары, отец ударил меня так сильно, что чуть не выбил мне зубы. Теперь синяк раскрасил мою челюсть в фиолетовые и синие оттенки, и мне приходилось придумывать ложь, чтобы объяснить его людям, когда они ахали от вида моего лица.
Я упала с лестницы.
У нас даже не было лестницы, но что еще я могла сказать?
Порыв холодного ветра вернул меня на парковку. Потерявшись в своих мрачных мыслях и не отрывая глаз от тротуара, я вскрикнула, случайно столкнувшись с твердым телом.
— О, простите, я...
Я подняла глаза.
Мой рот захлопнулся.
Передо мной стоял очень знакомый мужчина в кожаной куртке и вязаной шапке, скрывавшей волны темных волос, по которым я так и не смогла провести пальцами.
Его губы приоткрылись, и вздох узнавания заполнил пространство между нами белым облачком. Моргнув несколько раз, он сглотнул.
— Привет. Ты...
— Галлея, — ответила я, потому что он точно не запомнил мое имя так, как я запомнила его. Затем я стала ждать, когда от задержавшегося гнева нахмурятся его брови и потемнеют глаза.
Но он лишь кивнул, и снежинки полетели с его темно-синей шапки.
— Как комета.
Мое сердце подпрыгнуло, ресницы затрепетали.
На улице было девять градусов тепла, но моя кожа пылала от предательского жара, когда я сжала губы, пытаясь сдержать улыбку.
— Рид.
Рид, мужчина с зелеными глазами и золотыми словами.
Рид, мужчина, к которому я почти поехала домой полгода назад.
Рид.
Мужчина, которому я солгала.
Я была уверена, что он ненавидит меня, и у него было на это полное право. Я обманула его. Я так отчаянно нуждалась в утешении, в общении, в его нежных взглядах и прикосновениях, что не заботилась о последствиях. Ни капельки. Я вела себя как эгоистка, и теперь он полностью осознавал это.
— Да. — Он уставился на меня, покачиваясь на каблуках своих ботинок, напоминая о том, что температура измерялась однозначными цифрами. Ткнув большим пальцем в сторону входа в магазин, он развернулся и зашагал прочь. — Предпраздничные покупки в последнюю минуту?
Я восприняла этот вопрос как приглашение пойти за ним.
— Вроде того. — Держась справа от него, я не стала рассказывать ему всех подробностей своего спонтанного похода в продуктовый магазин в канун Рождества. — А ты?
— То же самое.
— Я собираюсь купить кое-какие продукты, чтобы приготовить ужин сегодня вечером.
— Неплохо.
Я пожала плечами и посмотрела на свои обкусанные кутикулы, когда мы проходили мимо повидавшего виды Санта-Клауса, звонящего в медный колокольчик.
Рид сунул руку в карман, вытащил двадцатидолларовую купюру и опустил ее в ведро.
Санта молитвенно сложил руки, его глаза светились благодарностью.
— Да благословит вас Господь.
Когда мы вошли в двери, я взглянула на Рида, прикусив нижнюю губу.
— Это было мило с твоей стороны.
— Это было просто порядочно, — сказал он, хватая тележку с покупками. — Как минимум мы все должны стремиться быть порядочными, тебе не кажется?
Вероятно, его комментарий был тонко завуалированным напоминанием о моей ужасной лжи, но поскольку его взгляд оставался мягким в свете флуоресцентных ламп, я не стала раздумывать над возможным подтекстом.
Затем я прокляла эти яркие лампы, когда взгляд Рида сосредоточился на моем синяке.
— Ого. Что, черт возьми, с тобой случилось?
Его рука поднялась, но замерла на полпути к моему лицу. Он сжал пальцы и медленно опустил руку — прикосновение казалось слишком интимным для этой спонтанной встречи в продуктовом магазине с девочкой-подростком, которая его предала.
Я тяжело сглотнула, осколки стыда скребли в горле.
— Я упала с лестницы. Неудачно.
Он нахмурился.
— Ты уверена?
— Трудно забыть, как падаешь с лестницы лицом вниз. — Прикоснувшись кончиками пальцев к уродливому разноцветью, я пожалела, что не могу стереть улики одним быстрым движением кисти. — Ты видел эти неуклюжие каблуки, которые я ношу. Это смертельная ловушка.
Рид провел языком по верхней губе, изучая меня. Анализируя очередную ложь.
Я уставилась на его язык, а он — на мое подпорченное лицо.
Кто-то налетел на меня, и я, не удержавшись, упала на Рида, устояв на ногах только благодаря тому, что ухватилась за его бицепс.
Парень хрипловато пробормотал:
— Извините. Нужна тележка.
Рид положил руку мне на поясницу, чтобы поддержать, и я впитывала его теплое прикосновение, словно солнце коснулось моей кожи после долгой зимы. Затем мы оба отошли от скопления тележек, и он, в конце концов, опустил руку.
Я остановилась рядом с ним, прочистила горло и сняла шапку, чтобы пригладить волосы.
Его взгляд скользнул по золотистым локонам, рассыпавшимся по моим плечам, прежде чем он отвел взгляд и склонился над тележкой, облокотившись на ее ручку.
Он отправился за покупками.
Я потянулась за своей тележкой и толкнула ее в противоположном направлении, неловкое прощание вертелось у меня на языке.
Но прежде чем я успела что-то сказать, он быстрым кивком указал в сторону продуктового ряда.
— Мы можем делать покупки вместе.
Это предложение заставило меня замереть. Я замешкалась на мгновение, прежде чем мои ноги обрели смелость и понесли меня к нему. Мой взгляд задержался на его кожаной куртке, пока он пробирался вперед, лавируя между обезумевшими покупателями, которые пытались купить все необходимое в последнюю минуту. Я не знала, что сказать. В голове у меня вертелась целая паутина извинений, попыток завязать разговор и еще больше извинений.
Я выбрала что-то глупое.
— Ты любишь вареники?
Рид посмотрел на меня через плечо, пока я пыталась маневрировать тележкой справа от него.
— Почти так же, как арахисовое масло.
Очевидно, он помнил о моей склонности задавать случайные вопросы на тему еды.
— Я их обожаю. Моя мама была полькой, поэтому, когда я была маленькой, бабушка готовила вареники каждый сочельник. — Я моргнула, спохватившись. — То есть она все еще полька. Это не изменится.
Я несла чушь, и мы оба это знали.
— В общем... она умерла, так что я уже давно не ела вареников. — Я тяжело вздохнула. — Бабушка умерла. Не моя мать.
Я была совершенно не в себе.
Мои щеки пылали, я стиснула зубы, чтобы не дать рту снова открыться. Мне следовало прекратить нести ерунду, извиниться перед ним и убраться восвояси.
Рид развернул тележку в сторону отдела замороженных продуктов.
— Давай возьмем вареники. Потом ты поможешь мне выбрать подарок, — сказал он. — Это для девушки. Я уже купил ей сумочку, но мне кажется, что нужно что-то еще... может, подарочную карту?
Я услышала только — для девушки.
Мое сердце болезненно сжалось.
— Хорошо, конечно. Это будет здорово.
Совсем нет.
Было такое чувство, будто в мое глупое влюбленное сердце вбили ржавый гвоздь, развенчивающий все иллюзии. Мне было семнадцать лет, а ему тридцать четыре, и то, что мы провели вместе одну ночь в доме Джея Дженнингса у озера, не означало, что он ждал, отмечая в календаре дни, когда я стану достаточно взрослой, чтобы с чистой совестью добиваться меня.
Не желая показывать ему, каким глупым подростком я была, я высоко подняла голову и притворилась не задетой его словами.
— Что ей нравится?
Он потер затылок, пока мы разглядывали запотевшие дверцы холодильника, пиццу «Tombstone» и телевизионные ужины.
— Ей очень нравится ее собака.
— Я люблю собак. — Говорить об этом было бессмысленно — подарок выбирали не мне. — Ты мог бы подарить рамку для фотографий в виде собаки, и она вставит в нее изображение своего питомца.
— Хорошая идея. — Рид кивнул, взялся за одну из ручек двери и потянул ее на себя, доставая несколько коробок с замороженными варениками. — Как тебе эти?
Я улыбнулась.
— Конечно, это не домашние, как у бабушки, но сойдет.
Он положил коробки в мою тележку, и мы пошли дальше. Я набрала множество продуктов: картофельное пюре быстрого приготовления, консервированную зеленую фасоль, клюквенное желе и несколько кусочков сливочного масла.