ГЛАВА 15

Подошвы моих кроссовок стучали по покрытому льдом тротуару, когда я бежала на полной скорости по соседней улице. Дома были освещены так, словно это был переулок Кэнди-Кейн. Разноцветные лампочки сверкали сквозь легкий слой свежевыпавшего снега, и это было как раз то волшебство, в котором я нуждалась.

Я стала бегать за несколько месяцев до того, как начала тренироваться. Даже суровая зима с сильными метелями не смогла подавить мой пыл, наоборот, она только разжигала мой огонь, растапливающий все айсберги и снежные лавины, стоявшие на моем пути.

Еще одна преграда? Отлично, я ее преодолею. Еще одно препятствие, возникшее передо мной? Я перепрыгну через него. Я буду превращать каждую неудачу в ступеньку, пока не стану непобедимой.

Отец ни за что не одержит верх.

Его власть надо мной исчезнет. Его кости рассыпятся под тяжестью моей решимости. Мои синяки станут трофеями, а шрамы — сувенирами.

Историю всегда можно переписать. Моя история до сих пор была не более чем грязным черновиком. Я была главным героем собственной жизни и отказывалась — категорически отказывалась — уступать злодею.

Моя грудь болела, а легкие увеличивались при каждом толчке вперед. Сухожилия в ногах горели, напрягаясь и сжимаясь.

Но мне было все равно. Я продолжала бежать.

Я еще не закончила.

Когда я молниеносно завернула за угол, моя нога поскользнулась на льду. Я бежала слишком быстро, повернула слишком резко, и моя попытка удержаться и предотвратить катастрофическое падение привела к тому, что я оступилась и замахала руками.

Я полетела вперед.

Лицом.

Подбородком на асфальт.

Я вытянула руки перед собой, чтобы смягчить падение, но этого оказалось недостаточно. Гравий и кусочки льда впились в основания моих ладоней, а подбородок ударился о тротуар. Казалось, я скользила целую вечность, пока не остановилась посреди тихой улицы.

Вокруг не было ни души.

Было пять часов рождественского утра. Все, кто еще не спал, скорее всего, собрались вокруг елки в халатах и с кружками кофе, наблюдая, как дети рассматривают подарки.

Боль настигла меня через три секунды.

Моя челюсть болела и пульсировала, а кожа кричала в агонии. На глаза навернулись слезы, но я не позволила им пролиться.

Слишком много слез.

Слишком много соли уже побывало на моих щеках для одной жизни.

Я не собиралась сдаваться.

Пока мое тело пульсировало от боли с головы до ног, я с трудом поднялась с тротуара и осмотрела последствия падения. Кожа на моих руках была ободрана, кровь окрасила снег в красный цвет там, где приземлилось мое лицо.

Это была катастрофа.

Шипя сквозь зубы, я встала на нетвердые ноги и, прихрамывая, прошла два квартала до дома Тары. Я проскользнула через входную дверь, дрожа от боли и холода, и постаралась не шуметь, поскольку все еще спали.

Все, кроме Рида, который сидел в кресле в футболке и пижамных штанах, потому что остался ночевать на диване накануне вечером из-за праздника.

Вот дерьмо.

Я надеялась проскочить мимо него незамеченной, но полная тишина в доме была ужасным сообщником, и его голова дернулась в мою сторону, когда скрипнули половицы.

Он вскочил с дивана, отставив кружку с кофе.

— Галлея, какого черта?

Я проигнорировала его, агрессивно стягивая кроссовки, а затем направилась в ванную.

— Галлея, — крикнул он мне вслед.

— Я в порядке.

Я не была в порядке, но буду. Мне просто нужно было наклеить несколько пластырей и отмыть гравий с кожи. Я буду в порядке.

Он шел за мной по пятам, когда я свернула в ванную и попыталась захлопнуть дверь перед его носом.

Он ворвался внутрь.

— Что, черт возьми, случилось?

Когда я посмотрела в зеркало, у меня защемило сердце — все оказалось хуже, чем я думала.

— Я упала, — сказала я.

— Ты упала в мясорубку? Господи. — Рид присоединился ко мне в маленькой ванной, тихо закрыв за собой дверь.

— Я бежала. — Я включила теплую воду и опустила замерзшие, кровоточащие ладони под струю. Взглянув на свое отражение, я провела мокрыми пальцами по лицу, стирая засохшую кровь, запекшуюся на челюсти. — Я поскользнулась на льду.

— Давай помогу.

— Я сама. — Он потянулся к моим рукам, но я отдернула их.

Его плечи поникли.

— Я просто пытаюсь помочь, — мягко сказал он.

Моя нижняя губа задрожала, когда я наконец поймала его раненый взгляд. Я не хотела так себя вести, но слишком близкое взаимодействие с Ридом было бы куда более трагичным, чем любое глупое падение.

Я уже была на полпути к тому, чтобы влюбиться в него — такое падение было бы убийственным, а я зашла слишком далеко, чтобы разбиться и сгореть сейчас.

Смягчившись, я посмотрела на него, когда из крана потекла вода.

— Я в порядке. Правда. Ничего не сломано, кроме моей гордости.

Он протянул руку и нежно взял мой подбородок в свою большую ладонь, повернув мою голову в сторону. Его брови нахмурились еще сильнее, челюсть пульсировала, пока он осматривал повреждения. Затем он потянулся через мою голову, чтобы открыть аптечку и достать с полки коробку с пластырем и тюбик мази.

— Только руки и лицо?

Я сглотнула жесткий ком в горле, пока он открывал упаковку пластыря. Внизу живота появилась пульсирующая боль.

— Ничего серьезного.

Пока он разворачивал упаковку, я приподняла майку, чтобы оценить, что там.

Когда мой взгляд упал на царапины во всю длину живота и россыпь синяков, которые уже начали образовываться на моем торсе, у меня внутри все перевернулось. Это было ужасно. Меня охватила паника, пока я дрожащими пальцами тянула футболку все выше и выше.

— Я... я в порядке. Я в порядке, — заикаясь, повторяла я, обращаясь больше к себе, чем к Риду. Взвизгнув от боли, я стянула майку через голову и бросила ее на пол, оценивая раны, которые доходили до края моего спортивного бюстгальтера. — Жжет, — выдохнула я.

Я стояла перед ним полуголая, но ужас пересилил смущение.

Измученная, я стянула со стойки полотенце и сунула его под струю воды, намочила, выжала лишнюю жидкость и прижала к ране. Я задохнулась, и мои веки сомкнулись, сдерживая волну жгучих слез.

Рид стоял в нескольких дюймах от меня, нанося мазь на повязку.

— Я должен отвезти тебя в больницу.

Я открыла глаза.

— Нет, пожалуйста. Со мной все будет в порядке. Клянусь, у меня ничего не сломано.

Он шагнул вперед и забрал полотенце из моих рук, положив пластырь рядом с собой на раковину. Полотенце уже остыло, но от его близости мне стало еще теплее. Слегка касаясь полотенцем моей кожи, он позволил ткани впитать остатки крови, его взгляд встретился с моим.

— Это нормально — иногда ломаться, — сказал он. — Тебе позволено быть уязвимой, испуганной. Ты не должна с этим бороться.

Я накрыла его руку своими дрожащими пальцами.

— Я всю жизнь была слабой.

— Это не слабость. Так проявляется сила. Встретиться лицом к лицу со своими страхами, принять свои эмоции — это не делает тебя слабым, это делает тебя человеком.

Я прерывисто вдохнула, и каким-то образом ощущение моей руки на его руке пересилило боль, пронизывающую меня насквозь. Я сжала ее сильнее, сосредоточившись на наших соединенных руках. Мой большой палец провел по костяшкам его пальцев, и напряжение сгустилось. Я чувствовала это, осязаемую силу, заполнившую крошечную ванную комнату.

Затем, как будто поглаживание моего большого пальца разблокировало что-то внутри него, он тяжело вздохнул. Настроение изменилось, и мне показалось, что его собственные стены начали рушиться, камень за камнем.

— Знаешь, мы с братом... мы росли рядом. — Он высвободил свою руку из моей, оставив мне полотенце. Снова потянулся за пластырем и нашел мою свободную руку. — Мы были лучшими друзьями, во всех смыслах этого слова. Мы вместе играли в мяч и настольные игры, летом плавали в озере, ездили в отпуск всей семьей и до рассвета болтали и перебирали бейсбольные карточки в гостиничных номерах.

Я прижимала полотенце к животу и наблюдала, как он осторожно раздвигает мои пальцы и изучает окровавленную, разорванную кожу в основании моей ладони. От его прикосновений я слегка покачивалась, как будто звук его голоса был самой гипнотизирующей мелодией в мире.

Его глаза нашли мои, скользнули по моему лицу.

Читая меня.

— В старших классах после потери обоих родителей мы связались не с той компанией. Однажды вечером он попросил меня пойти с ним на встречу, которой он не мог избежать. Сказал, что должен кому-то денег и хочет подстраховаться на случай, если ситуация выйдет из-под контроля. Я всегда прикрывал его спину. Всегда присматривал за ним. Так что у меня не было сомнений.

Мое сердце колотилось все сильнее с каждым сказанным им словом, пока Рид аккуратно накладывал повязку на мою ладонь, а я сдерживала очередной стон боли.

— Оказалось, что он задолжал кому-то кучу денег, — сказал он, стиснув зубы до скрипа. — Какому-то наркодилеру. Он был старше, крупного телосложения, весь в шрамах.

— Что произошло? — Я подалась навстречу его прикосновению.

Рид пристально смотрел на меня, боль изломила его брови и отразилась на лице.

Затем он отпустил мою перевязанную руку и потянулся вниз, чтобы поднять свою футболку.

Я опустила глаза.

И задохнулась.

Вид этого грубого, неровного шрама послал ледяную волну по моим венам, а глаза подернулись слезами. Я уже видела этот шрам однажды, в его квартире три месяца назад. Я подумала, что это был какой-то несчастный случай.

Но это было не так.

— Встреча прошла хреново, — сказал он. — У Рэдли не было всей суммы, и дилер сделал ему последнее предупреждение. Это был удар ножом в живот, который заставил меня истекать кровью и почти умереть в глухом переулке посреди ночи.

— О, Боже мой!

Я видела его боль.

Я чувствовала ее так же, как и свою.

Кровь, уязвимость, душевную боль.

— Суть в том, что я был в сознании. Меня оставили умирать, я лежал на холодном асфальте, гадая, сколько вдохов у меня осталось. Сколько еще мгновений... сколько вспышек. — Он криво улыбнулся. — А потом, когда я выжил, мне нужно было понять, как жить с этим страхом и болью дальше. И это главное — пережить произошедшее, а не застыть в нем. Ты осознаешь это, направляешь, не пытаешься подавить его. В страхе нет слабости. Ты просто не можешь позволить ему диктовать твой следующий шаг.