Глава двадцать четвертая

Энцо

— Это, бл*дь, неприемлемо! — прорычал отец, швырнув стакан со скотчем в камин, после чего зашагал по кабинету. Мы с братьями молчали, ожидая, что он продолжит. — Улики подтверждали его вину, — продолжал отец, пытаясь осмыслить все, что мы рассказали. — Ты хочешь сказать, что тринадцать долбаных лет убийца моей дочери разгуливал на свободе?

Внимание отца переключилось на Константина. Как старший сын, он неизбежно должен был принять на себя основной удар отцовского гнева.

— Это моя вина. Я должен был копать глубже. — Он шагнул вперед, но его извинения не смягчили злобного взгляда отца.

Снова оказавшись лицом к камину, отец передернул плечами, и ярость, направленная на моего брата, ослабла.

— Каков твой план?

Константин объяснил, как мы планируем встретиться с командой Картера в Сиракузах, чтобы допросить чистильщика.

— Мы разберемся с этим, даю слово. — Он посмотрел на Алессандро, потом на меня. — Я знаю, что мама не хотела, чтобы мы пошли по твоим стопам после того, как ты покинул Италию, но, видимо, так распорядилась судьба. Может быть, мы и подвели тебя, но мы...

— Это была не судьба. — Отец вздохнул и подошел к своему столу. Он опустился на кожаное вращающееся кресло, его взгляд вернулся к горящему огню.

— Я не имел в виду смерть Бьянки, — быстро сказал Константин, его тон был полон сожаления.

Отец взмахнул рукой, боль отразилась на его лице.

— Я имел в виду, что ты пошел по моим стопам, потому что я направил тебя на этот путь.

Я опустил руки, шагнув вперед, и Алессандро повторил мои действия. Мы только что правильно его поняли?

— Это была моя идея. — Он потянулся к новому стакану на своем столе и налил себе еще. — Я обратился за услугой в Вашингтон. Большой, бл*дь, услугой, граничащей с шантажом.

— Ты хочешь сказать, что это ты организовал нашу сделку по «выходу из тюрьмы»? Из-за тебя мы стали наемниками правительства? Выполняли приказы типа «убей или будь убит» на заданиях той теневой группы, которая сделала ЦРУ похожим на бойскаутов? — Я и не подозревал, что подошел к его столу и положил на него руки, но вот он я, готов вступить в схватку со своим стариком.

— Я не собирался позволить своим сыновьям гнить в тюрьме за то, что они поступили правильно. — Он отпил из бокала, опустив глаза на янтарного цвета жидкость, и покрутил его в руках. — Я не ожидал, что вы все станете похожи на меня в других отношениях. Вершить правосудие в нашем собственном городе.

— Как ты мог этого не ожидать? — огрызнулся Алессандро, и я оглянулся, чтобы увидеть, как он вскидывает руки вверх. — Мы твои сыновья. Это у нас в крови. Конечно, мы станем такими же, как ты, особенно когда ты направил всех нас по одной дороге. — Он повернулся и провел руками по волосам. — Я наркоман, папа. Чертов наркоман. — Он снова повернулся к нам. — Я зависим от всего этого. От погони. Ничто не удовлетворяет эту жажду. Ни женщины. Ни прыжки с самолетов. Ни скорость. Ничего. — Он показал на свой череп, похоже, находясь на грани какого-то срыва. — Я в полном дерьме, папа, ты не понимаешь? — Он показал на меня, потом на Константина. — Бл*дь, мы все такие. Ты должен был дать нам отсидеть в тюрьме! — А потом он выскочил из комнаты и захлопнул за собой дверь.

Ни хрена себе. Я знал, что мой брат скучал по той жизни, но... черт.

— Возможно ли, что ты разозлил не тех людей, и они убили Бьянку в качестве возмездия? — наконец спросил Константин, прервав молчание, повисшее в воздухе после ухода Алессандро.

От его вопроса мой отец поднялся на ноги и бросил в огонь второй бокал, едва не задев Константина.

— Ни в коем случае. — Отец обошел стол и положил руку на грудь Константина, и, хотя отец был ниже его ростом, он пристально посмотрел на него, как бы давая ему понять, что он все еще мужчина в доме. Главный. Но так ли это на самом деле? Я не был в этом уверен.

Отец меня не пугал и не подавлял, больше нет. Может быть, он и определил нашу судьбу тринадцать лет назад, но я не позволю ему диктовать мое будущее.

— Мне нужен воздух. И нам пора выдвигаться, — это было все, что я сказал, прежде чем оставить Константина наедине с нашим отцом.

Я пошел в комнату для гостей, чтобы переодеться в то, в чем отправлюсь на задание, а потом пошел к Марии, единственной, кто мог успокоить бурю внутри меня.

Когда я нашел ее, она разговаривала по телефону с Киарой, и я тихо прикрыл дверь в спальню. На ней был пушистый белый халат, который она, вероятно, нашла в ванной комнате, благодаря маминому вниманию к деталям. Он практически поглощал ее, и, черт побери, как мне хотелось просто снять его с нее и провести ртом по ее обнаженному телу, облизывая и целуя каждый сантиметр.

Это то, что я хотел сделать. Но я должен был проникнуть в тайное убежище ЦРУ и допросить человека, возможно, доведя его до смерти, чтобы узнать, кто на самом деле убил мою сестру.

Мария закончила разговор и положила телефон на кровать. Она неторопливо изучила мой нынешний внешний вид — черный с ног до головы. Ботинки, брюки-карго, темная футболка и кепка. Это был не совсем тот образ, который она привыкла видеть на мне, и все же, если не считать поварского халата, я предпочитал его костюму.

— Ты... — Она моргнула. — Ты выглядишь готовым к войне, не хватает только краски на лице.

Я сократил пространство между нами, делая по какой-то причине осторожные шаги, словно опасаясь, что она может увидеть во мне хищника и удрать.

— Раскраска лица — это позже, — сказал я, подмигнув ей, пытаясь разрядить атмосферу.

Я обхватил руками ее талию, громоздкий халат мешал ощутить изгибы ее прекрасного тела. Боже, как я их любил. А Томас, с которым еще нужно было разобраться, был мудаком, если заставлял ее чувствовать себя кем-то еще, кроме богини.

— Ты уходишь? — прошептала она, ее тон был хрупким, а грусть в глазах пронзила меня до глубины души.

Я кивнул, но тут ее брови сдвинулись, и она склонила голову набок.

— В чем дело? — Черт, неужели меня так легко прочитать? Нет, она разрушала мои стены, и я позволял ей это. Позволял ей узнать меня настоящего.

— Мой отец, — наконец поделился я, отпуская ее, чтобы она села. Она опустилась на кровать рядом со мной, и я взял ее нежную руку в свои ладони. — Он заключил сделку с правительством. Из-за него я стал наемником, что в конечном итоге привело меня и к другому решению... — Взять правосудие в свои руки.

Я не был уверен, что тюрьма была бы лучшим вариантом, но, по крайней мере, на моих руках не было бы столько крови. Даже если я всегда преследовал только плохих парней, никакие сожаления и покаяние не смогли бы перечеркнуть всего того, что я натворил за эти годы.

Но тогда... что было бы, если бы мои братья не остановили того террориста и не убили его? Или если бы мы не вмешались и не спасли ту женщину от ее жестокого бывшего? И все новые и новые истории заполняли мое сознание. По какой-то причине казалось, что добро не может существовать без зла, и наоборот. Казалось, что для выживания Вселенной необходимо равновесие. И мы с братьями, каждый по-своему, как-то поддерживали этот баланс. А вот правильно это или неправильно? Хрен его знает.

Мария перевернула мое предплечье и провела пальцем по четкам. Затем она спустилась к словам «нет пощады».

— Не все заслуживают милосердия, — сказал я, думая о зле, с которым мне пришлось столкнуться.

— Но некоторые заслуживают? — прошептала она. — Может быть, Томас?

— Не знаю, — хрипло ответил я, и я действительно не знал, в этом-то и была проблема. — Я, э-э, должен идти. — Эмоции застряли у меня в горле, когда я отпустил ее руку, и мы оба встали.

Я схватил ее за задницу, прижимая к себе, и с ужасом в сердце подумал, что могу не вернуться домой живым — эта мысль не приходила мне в голову уже тринадцать лет. После таких заданий мне не к кому было возвращаться домой, поэтому я всегда чувствовал себя неуязвимым. Сложнее ранить человека, который не боится смерти, и гораздо легче убить того, у кого есть все на свете, чтобы жить, и теперь...

— Поймай плохого парня. Оставайся в безопасности. И возвращайся ко мне, хорошо? — Ее голос был таким нежным, что я почти держал его в руках, как будто это была осязаемая вещь.

— Да, мэм, — прошептал я, надеясь, что смогу выполнить ее приказ. Все три.

— Но, Энцо, — продолжила она, приподнимаясь на носочках, и ее губы искали мои, — ты не должен проявлять милосердие к мудаку, который убил твою сестру. — Она покачала головой, ее глаза прищурились. — Ни капли.