Она хотела, чтобы хотели ее. Такое не каждый день встретишь. Меня это заинтриговало.

— Знаю, о чем ты думаешь, — сказала она мне.

— Что?

— Знаю, о чем ты думаешь. Ты же играешь в игру, да? Почти все вы так делаете.

— Какую игру? О чем я думаю?

Все ее лицо засияло.

— Ты думаешь: «Да или нет?»

Я посмотрел на нее. Я ни хрена не понимал, о чем она говорит.

— Что да или нет? — промычал Джон.

Он уже успел напиться в стельку.

Она оценивающе осмотрела нас.

— Мертва она или нет?

Она потянулась за коктейльной вилкой, и я подумал: Нет!, когда она воткнула ее в левую ладонь, шлепнула, как мяч в бейсбольную перчатку, и внезапно я увидел, как маленькие зубчики показались с другой стороны.

Никакой крови.

Она не дрогнула.

Так и смотрела на меня, улыбаясь.

— Обманула тебя, да? Вас всех троих.

Тогда мы все выдохнули. Представляю, какой у нас был вид, когда мы стояли, разинув рты, и смотрели, как она вытащила вилку и бросила ее назад на тарелку Нила. Она так и держала руку поднятой и развернула ее, показывая нам проколы, на которых не было ни капли крови.

— Обманули? — сказал Нил. — Мадам, да вы скромничаете.

Вы должны понять, что нам эта девчонка показалась просто сногсшибательной, и не только по части внешности. Если в этом городе и были эксперты по различению живых и мертвых, то ими были мы, или, в конце концов, мы неплохо в этом разбирались. Но с ней у нас не было ни единой зацепки. Она была права. Она обвела нас вокруг пальца.

— Но кожа, — сказал я, — волосы?

— Дополнения к диете. Магний, витамин Е и, в основном, калий. Некоторые из нас учатся.

Она зевнула.

— Ну ладно, парни, кто из вас хочет закончить этот пит-стоп и продолжить?

— Подожди секунду, — сказал я. — Если ты мертва, то как ты пьешь… во что это ты, черт возьми, пьешь, и…?

— Ем осьминога? — она прищурилась. — Ты веришь во все, что слышишь? Что мы не можем сходить в бар, а вы можете? Что мы теперь не любим выпить? Покупаешься на все эти идиотские рассказы о том, как мы не можем есть ничего, кроме человеческой плоти? Разве это не то же самое, что сказать, что все ирландцы — пьяницы, а все черные с ума сходят по арбузу? Я надеялась, что вы, ребята, хоть что-то понимаете.

Я мог ее понять. Выросла в семье белых, как и мы, а теперь умерла и стала частью меньшинства — а в этом мы мало что понимали. Поэтому как мы могли судить ее?

— Сейчас общество изменилось, — сказал я. — У нас ходят слухи о вас, у вас ходят слухи о нас. Каждый из нас должен понять, что единственный способ с этим разобраться — это пойти на диалог.

— О, да, как это мило. Спустись на землю. Вы не хотите понять мертвых точно так же, как и мертвые не хотят понимать вас. Хотя у нас много точек соприкосновения, — она посмотрела на мои брюки чуть повыше колен. — Вот в чем дело, да?

Она все говорила правильно. Я подумал, почему живые так редко хотят об этом подумать. Мы всегда играем в какие-то проклятые игры.

— Да, — сказал я. — Именно в этом.

Она взяла с тарелки еще кусок осьминога и проглотила, не жуя.

— Хорошо. Кто пойдет со мной?

Вопрос предназначался нам троим, но смотрела она прямо на меня. Снова эти глаза. Прекрасные, безупречные мертвые глаза.

— Кто хочет почувствовать, что значит делать это… с такой как я?

Я допил и попросил счет.

— Она не шутит, — сказал я. Голос мой звучал уверенней, чем я был на самом деле. — Джентльмены? Нил?

Он покачал головой.

— У меня есть жена, ребята. Нельзя.

— Джон?

Он побелел. Казалось, можно услышать, как тикает его мозг, взвешивая все возможности, все «за» и «против». Потом он встал.

— Я с вами.

Мы заплатили и пошли за ней на улицу.

Днем было жарко, но ночь показалась еще жарче. На улицах было больше народу, чем обычно — форсированный марш завсегдатаев баров, ищущих, где бы еще промочить горло.

— Ничего, если я спрошу, — сказал я, — как ты…?

— Умерла? — Вопрос ее не удивил. — Опухоль головного мозга. Вот так.

Я хотел еще кое-что спросить. Согласно общепризнанному мнению, именно мозг был двигателем, и разрушить мозг мертвеца значило предать его смерти навеки. Поэтому здравый смысл подсказывал, что любое его повреждение, как, например, опухоль, как минимум вызовет какое-нибудь нарушение функции. Но у нее с функциями все было безупречно. Меня интересовало почему.

Но спрашивать я не стал. Это уже слишком из области медицины, слишком антиэротично. И мы плелись за ней быстрым шагом, как пара растерянных собачонок за хозяйкой. Скорость устанавливала она.

Спиртное, красота и запрещенный секс. Они всегда делают тебя собачкой.

— Можешь поверить, что мы и правда это делаем? — прошептал я Джону.

Он стрельнул глазами и усмехнулся.

— Хм… да!

— Я не знаю… что-то мне это не нравится.

— Эй. Ты же вечно треплешься о равенстве прав для мертвых. Как насчет равных прав и в этом? Девочка хочет поразвлечься, мы можем ей это устроить. И она сама попросила. Так в чем тогда проблема?

Его слова не лишены смысла, согласен.

Он слегка толкнул меня локтем.

— А если она сама запрыгнет? Расслабься.

Он потянул рубашку, и я увидел небольшой револьвер у него за поясом.

— Быстрей, парни, — окликнула она. Ее голос лился песней. — Кто тут из нас мертвый?

Она жила в блокированном доме на углу Восемьдесят девятой и Амстердам-авеню. Государственное жилье. Не совсем дыра, но очень близко. Ее высокие каблуки цокали по ступенькам. На едва освещенной лестничной площадке можно было учуять легкий запах мочи — что, мертвые мочатся? — а стены украшали полуоблупившиеся завитушки граффити. Ничего такого, что могло бы нас отпугнуть. Только не тогда, когда ты смотришь наверх и видишь первоклассную попку, которая ходит туда-сюда в этих джинсах. Назад пути не было. Первобытный тумблер в мозгу мужчины уже переключился в позицию «Вкл.», а это надолго.

Она открыла замок с тремя ригелями. Дверь с виду была обмазана дерьмом. Я надеялся, что это всего лишь плохое граффити. Она распахнула дверь, включила свет и шагнула внутрь. Мы на секунду заколебались.

— Ты что, прикалываешься? — сказал Джон.

Внутри квартира выглядела как президентский номер в отеле «Сент-Реджис». Какими бы они там ни были. Красновато-коричневый ковер от стены до стены, длинные черные диваны, шикарная мебель в стиле «хепплуайт» и пятидесятидюймовый кинескопный телевизор. На стенах висело несколько неплохих картин, а занавески были, наверное, из византийского шелка.

Мы вошли.

— Уютненько, — сказал Джон.

Наша хозяйка не отреагировала. Она просто стояла, оценивая нас, пока мы входили и осматривались. Я наконец нашел, что спросить.

— Я думал, что… что мертвые живут за счет государства.

— Это потому, что такие как ты только так нас не трогают.

— Что?

— Эй! Что за херня? Что за «такие как ты»? Ты нас сюда пригласила, помнишь? — сказал Джон.

— Правильно. Но это ведь не значит, что я должна соглашаться с вашей политикой.

— Нет, не должна. Хотя мой друг — либеральный демократ. Короче, хватит строить из себя суку, а? Успокойся.

Она кивнула, улыбаясь.

— Хорошо. Вернемся к теме. Ты хотел знать, как я могу себе это позволить, правильно?

— Ага.

Она стянула маечку через голову. Под ней она была обнаженной.

И совершенной.

— Ну, и сколького это стоит? — сказала она.

Джон охнул.

— Мать твою, так и знал. Долбаная шлюха. Эй, ты нас за идиотов принимаешь, или как?

— Это не дело, — сказал я. Я по-настоящему взбесился. — Ты сама к нам подкатила, а мы просто пошли с тобой. Мы не будем платить.

— Заплатите, — сказала она и вытащила большую полуавтоматическую винтовку из-за телефонной полки возле двери быстрее, чем я обычно глотаю.

Ствол пушки оканчивался длинной черной банкой.

Глушитель.

Она направила винтовку на Джона.

— И еще, Джонни, — сказала она, — даже не думай о том, чтобы достать эту пукалку из-за пояса. Не нащупать ее между твоей рубашкой и пивным брюшком еще сложней, чем то, что ты называешь членом. Доставай ее и бросай на пол. Большим и указательным пальцем, чувак. Медленно.

Джон заколебался. Она взвела курок.

— Не бросишь — понаделаю в тебе столько дырок, что свистеть будешь на ветру. Считаю до трех, герой. Один, два…

Он задрал рубашку, достал пистолет и бросил.

— Теперь бумажники. Бросайте их к моим ногам.

Это мы тоже сделали. Для того, чтобы понять теперь, как она обставила свою квартирку, совсем не обязательно заканчивать академию. Она не шлюха, а вооруженный грабитель, заманивает мужиков к себе на квартиру и чистит их.

Мертвый вооруженный грабитель.

И мы знали, как она выглядит. И где она живет. Она не собиралась выпускать нас живыми.

Джон посмотрел на меня, а я — на него. Я подумал, что мы сказали друг другу что-то вроде «Прощай», когда она выстрелила ему в грудь. Приглушенный выстрел прозвучал как легкий хлопок в ладоши. Он рухнул, как кирпичная стена. Она поразила его прямо в сердце, кровь фонтаном брызнула на целый ярд вверх.

Я наблюдал за тем, как фонтан истощался, пока совсем не исчез.

— Надеюсь, у вас, придурки несчастные, хоть кредитки нормальные!

Теперь винтовка была нацелена на меня. Ей это нравилось. Ее соски сделались длиной с ноготь. Мне стало интересно: она всегда была такой, или это опухоль так ее ожесточила?

— Послушай, — сказал я. Меня трясло. — Давай как-нибудь разберемся. Мы можем…

— Заткнись.

Она пальнула еще дважды — Джону в голову. Череп разнесло, и мозг, похожий на старую комковатую овсянку с красными крапинками, разлетелся по всему полу.

Теперь я понял, зачем ей этот красно-коричневый ковер.

— Не хочу, чтобы он воскрес. В мире гораздо лучше без этого пьяного тролля.

Все, что я мог — стоять и ждать скорой смерти. Я не мог пошевелиться. Я чувствовал себя глупо, и мне было немного грустно, словно я потерял старого друга. Не только Джона, а вообще.

— А я, что? — выдавил я. — Вот просто так пристрелишь?

Она засмеялась.

— Хочешь сказать «после того, что мы с тобой пережили»? Не обязательно.

Она держала пушку расслаблено — так, как обычно держишь телефонную трубку, когда не собираешься звонить прямо сейчас. Но между нами было добрых десять футов. Если бы я бросился на нее, то лежал бы на полу рядом с Джоном.