О, это жарко!..

"Пусть тебе приснится Пальма Де Майорка", - полыхает звероподобный лик с явной претензией на "витийность" мессаджа. А, чтоб его! Разгласитель вовсе никакой не разгласитель, а знатный молодой каталонец с птичьим именем Раймонд Луллий21, да ещё умудрившийся уродиться на этом самом острове Майорка и провести свою юность при дворе Якова I "Завоевателя", короля Арагонского, дослужившись до титула сенешаля. Признаться, имей я выбор тел для воплощения и командировки в мир - уж этим красавчиком бы точно не пренебрёг, лучшей кандидатуры и не сыскать. По крайней мере, в отрочестве и юности он нравился мне ещё больше. Что ж, последуем за милейшим сенешалем в его устланные бархатом и батистом покои.

А между тем, денёк-то сегодня категорически не задался... На побережье тропического острова обрушился нежданный ливень и смешал все карты молодого придворного относительно его планов на день. Помимо дождя, на дворе, отживая своё, стояла эпоха Позднего Средневековья, и разминающееся Возрождение готовилось задать тон в развитии Европы ещё на несколько сотен витков вперёд. А если уж вспомнить о нашей умозрительной скотинке - гидре развития, - то её тысячелетнее беспросветное положение на ординате прогресса едва-едва образовало некий зазор с абсциссой, свидетельствовавший о незаурядном усилии, приложенном историей и, говоря без ложной скромности, мной. Замечательный кусочек земного рая, словно перенесённый из проштрафившейся и уже не заслуживающей его Месопотамии в Атлантику, холил и лелеял повесу, к кармической незамутнённости предыдущих воплощений которого я не имею ни малейших претензий. Казалось, он был ходячей иллюстрацией той точки зрения, что якобы сутью творения является принцип стремления к удовольствию сотворённых сущностей, и будто бы для Творца нет ничего отрадней, когда это стремление получает своё удовлетворение. Если это так, то, глядя на Раймонда, справедливо было бы предположить, что Создатель может смело гордиться им, как частью своего безукоризненно исполненного плана, если бы не одно существенное "но", без которого сенешаль не был бы вправе считать себя вполне удовлетворённым.

Воля ваша, но истина мне дороже чести дамы, которая, как вы уже могли, наверное, догадаться, и составляла это самое злосчастное "но". Донна Амброзия Элеонора ди Кастелло, первейшая красавица двора, имела неосторожность произвести значительные опустошения в крайне устойчивой и искушённой нередкими эротическими переживаниями эмоциональной сфере сенешаля. А тут даже сподвигла на куртуазные литературные подвиги. И если быть до конца справедливым, то особого статуса удостоилась её грудь, которой посчастливилось стать воспетой в многословных опусах влюблённого Раймонда. Однако, отдадим должное даме - будучи замужней и добропорядочной христианкой, она не давала будущему Разгласителю ни малейшего повода, и её вожделенная молочная железа так и оставалась воображаемым в предвкушении обладания образом в поэзии сенешаля. Незавидная участь для столь выдающегося объекта в структуре пробуждения высокого влечения. Могла ли она так и остаться им - заурядным поэтическим образом, спрашиваю я себя по прошествии...? Решительное возражение восстаёт, заслоняя собой благоразумие исторической справедливости.

Сеньор Раймундо лежал на кушетке в своих замечательных покоях, недовольно прислушиваясь к стуку капель зарядившего на целые сутки дождя. День, определённо, пошёл насмарку. Выездка не состоялась, а какой может быть, к чёрту, день без верховой прогулки? То-то дело вчера - каково было ворваться верхом на гнедом скакуне арабских материковых кровей в храм прямо во время мессы! Прогарцевать по проходу между молельных лавок, срывая восхищённые взоры дам и гневные окрики опешивших священников. Но что стоят все они против одного лишь вздоха Амброзии? Да, она была там - иначе зачем ещё было бы ему намеренно навлекать на себя праведный гнев духовенства, кроме как не с целью обратить хоть малейшую толику её драгоценного внимания на собственную персону? И это ему, несомненно, удалось, как и заглаживание последствий этой невинной выходки, впрочем, не без поддержки одного влиятельного лица. И теперь сенешаль, будучи абсолютно чист перед светом и с лёгким сердцем относительно собственной совести, изнывал от вынужденной бездеятельности, обусловленной скверной погодой и перспективой провести остаток дня за продавливанием восхитительной мебели, совсем недавно завезённой с материка, изготовленной на заказ искуснейшими мастерами средиземноморья.

Какое-то шевеление в передней... Кто бы это мог пожаловать в такую непогоду? Вряд ли это кто-то из множества его приятелей, что и носа не кажут в ненастье, дабы, не приведи Господь, не испачкать в раскисшей почве одеяние и не нарушить безукоризненный блеск сапог и белизну рубах. Ничего, ещё минута и всё разрешится, войдёт слуга-арап и произнесёт:

- Монсеньор, к Вам донна Амброзия Элеонора ди Кастелло! - просовывается в дверь ехидная рожица его прислужника-арапчонка, глаголет сей незамысловатый текст и, не дав Раймонду и секунды опомниться, исчезает, как всегда не ведая и представления о приличиях и манерах, что обычно так забавляло хозяина. Обычно. Но не сейчас.

Поражённый внезапной молнией, он вскакивает с кушетки, делая тщетные попытки прикрыть бесстыдную белизну постелей, одновременно припоминая о состоянии своей внешности, лихорадочно проводя рукой по волосам... Но уже поздно: за дверью слышатся осторожные шажки, вот она резко отворяется, и проворный арапчонок едва не вталкивает в хозяйскую опочивальню растерянную своеобразным приёмом гостью.

Она бледна, взволнована, но в остальном всё так же прекрасна... Видно, что визиту предшествовала нелёгка борьба с собой.

- Нижайше прошу прощения за вторжение, дон Раймундо, - тишину нарушает победившая сторона.

- Амброзия... - единственное, что в состоянии вымолвить потерянный не менее своей гостьи сенешаль. Мог ли он предположить?.. И может ли теперь поверить своему счастью?..

- Выслушайте меня, прошу вас, - окрепшим голосом берёт инициативу в свои руки Амброзия, - Я виновата перед вами, бесконечно виновата, что не нашла в себе сил и не объяснилась с вами прежде... Но теперь, после того как вы вчера... Все только и смотрели на меня после того как вы изволили удалиться, переполошив весь наш несчастный приход. Один только мой бедный дон Кастелло этого не заметил, насколько я могу судить...

- Забудьте о нём!.. - не сдержался Раймундо.

- Постойте, Раймонд, я должна всё сказать. Мы повенчаны перед ликом Христа и не вам рушить наш союз... Но дело даже не в этом. Вы прельстились моей красотой, молчите! Я знаю точно, мне донесли даже ваши вирши на тему моей груди... Которую вы никогда не видели. Я не осуждаю, не подумайте, красота - она достойна того, что бы ей поклонялись. Но много ли вы видели в этом мире красоты поистине совершенной? Молчите! Всё переменчиво и даже прекрасное всегда обрящет свой изъян. Более того, само прекрасное наиболее подвержено уничтожению. Не верите? Вы не чувствуете этого мира, все веселитесь... Вы желаете почувствовать его? Вы желаете ощутить, что есть этот мир? Ну, скажите, Раймонд?!

- Да, да!

- Так смотрите же...

Слова исчерпаны. Они отслужили свою злосчастную службу, и сейчас произойдёт непоправимое. Так и есть - Амброзия поворачивается спиной к остолбеневшему повесе, мимолётная манипуляция с бретельками и пышное платье начинает медленно сползать с её белого плеча... Она оборачивается к Раймонду, отнимает руки от груди...

Что-то не то. Она не бросается ему в объятия, а он не торопится отводить взгляд от её глаз. А напрасно. Но вот веко омывает глаз слезой, и теперь он видит всё. Зрительный нерв, обличителен как заправский прокурор, неумолимо доносит до сознания сенешаля бытие поражённой проказой груди возлюбленной, обильные метастазы, вгрызающиеся и необратимо уродующие плоть.

Реальность разоблачена, но требуется ли её разглашение?

б) Явление Христа народу

и досадная оговорка.