Я завернула за угол и застыла как вкопанная. Глаза расширились, а челюсть отвисла, когда я заметила знакомую татуировку в виде бабочки на хорошо сложенной, загорелой спине.

Вместо Дерека Торнтона передо мной стоял Ари Ланкастер, демонстрирующий пару обтягивающих черных трусов-боксеров «Renage», которые почти не оставляли простора воображению.

Тонкая хлопчатобумажная ткань облегала тело, как вторая кожа, подчеркивая великолепие мускулов. Мои чувства обострились, тело инстинктивно отреагировало на открывшееся зрелище, волна желания заставила мое естество напрячься. Сквозь трусы виднелись очертания его огромного члена. Зрелище было эротичным и возмутительным.

И моим. Я знала, на что способен этот член. Знала, как он ощущается внутри меня.

Я принимала его сперму в свое тело снова и снова. Ни у кого никогда не было его спермы, кроме меня.

Я сжала кулаки, оглядывая всех в комнате, кто пялился на мужчину, вожделея. Я хотела оторвать Ари от всех, прикрыть своим телом, чтобы те знали: он принадлежит мне.

Глаза проследили за пленительными линиями его нижней мышцы живота, и я почувствовала, что трусики стали влажными. Думаю, потребовалась бы целая жизнь, чтобы по-настоящему изучить его так, как я хотела... чтобы раскрыть магию.

Как будто почувствовав меня, он оглянулся через плечо с ленивой улыбкой... и подмигнул.

Как бы говоря: «Сюрприз! Я решил сняться в твоей съемке, не сказав об этом.»

Прежде чем я успела что-либо сделать... или хотя бы отреагировать на его подмигивание, передо мной возникла измученного вида женщина в больших черных наушниках.

— Вот ты где! — рявкнула она. — Нужно подготовить тебя, — когда я двигалась не так быстро, как ей хотелось, та похлопала по планшету. — СЕЙЧАС!

Я поспешила туда, куда она указывала, бросив взгляд на Ари, который свирепо смотрел на женщину с самым страшным лицом, которое я когда-либо видела.

Надеясь, что он ничего ей не сказал, я бросилась в примерочную, где кружила бурная деятельность. Через несколько мгновений я обнаружила, что надеваю едва заметный черный кружевной пеньюар, растирая кожу маслом и бронзатором. Прическа и макияж были выполнены мастерски, превратив меня в кого-то, кого я едва узнавала. Глаза были украшены дымчатыми, знойными тенями для век, а губы накрашены ярким малиновым оттенком, что резко контрастировало с макияжем «smoky eyes». Волосы были уложены в свободные каскадные волны, обрамлявшие лицо. Мягкие локоны рассыпались по плечам.

Пока я смотрела на отражение в зеркале, неуверенность, от которой меня отвлек шок при виде Ари здесь... с ревом вернулась.

Зная, что больше медлить нельзя, я глубоко вздохнула и толкнула дверь гримерной, входя в студию. Как только я вошла, взгляд Ари метнулся ко мне. У него отвисла челюсть, а глаза были комично расширены.

— Вау, — одними губами произнес он, прижимая руку к сердцу и притворяясь, что пошатывается. Его пристальный взгляд блуждал по моей внешности, а затем он поморщился, проводя рукой по своему внезапно очень возбужденному члену. Трусы были маленькими... а он был ненормально большим... достаточно большим, чтобы проколотый кончик выглядывал из-под верхней резинки, и он изо всех сил старался прикрыть его.

Он начал что-то бормотать себе под нос, уставившись в потолок. Выглядело так, как будто он повторял «старые морщинистые яйца» снова и снова, но это, казалось, не работало.

Я подошла к площадке, где он стоял, и Ари снова перевел взгляд на меня, на лице была боль.

— Ты убиваешь меня, солнышко, — прорычал он. Ари снова начал бормотать, но на этот раз я могла его расслышать.

Он действительно повторял «старые морщинистые яйца».

Я хихикнула, и все его лицо смягчилось.

— Не хочешь объяснить, что ты здесь делаешь? — спросила я, приподняв бровь.

Кто-то поблизости прочистил горло, прежде чем Ари успел ответить. Это была арт-директор «Renage» Элиза Мартин, всемирно известная фигура в индустрии. Ее взгляд метнулся в сторону Ари и меня, опускаясь к «пирсингу» в трусах Ари, который только начинал спадать. Слабый румянец проступил на ее щеках, свидетельствуя о неоспоримой харизме, которую излучал Ари... потому что ничто не влияло на Элизу Мартин.

Взволнованная, но пытающаяся сохранить профессионализм, она выдавила:

— Хорошо, ребята, давайте начнем. Эта съемка займет весь день, так что давайте воспользуемся ею по максимуму.

— Ты такая чертовски красивая... и вся моя, — прошептал он на ухо, когда мы последовали за Элизой на съемочную площадку, его слова были бальзамом для ревности, которая кипела в позвоночнике. Собственнические нотки в его тоне были неоспоримы, и это наполнило меня пьянящей смесью желания и уверенности.

Тема съемки была более острой и называлась «Знойный бунт». Предполагалось, что съемочная площадка будет излучать мрачную и таинственную атмосферу с элементами нетрадиционной чувственности.

Фоном послужили потертые кирпичные стены, покрытые граффити, что придавало съемочной площадке атмосферу городского андеграунда. Тусклое, капризное освещение отбрасывало интригующие тени, подчеркивая напряженную атмосферу.

Вместо традиционной мебели в декорациях был использован промышленный реквизит, такой как стальные цепи, наручники в кожаном переплете и винтажные мотоциклы, что добавляло элемент необузданной сексуальности и бунтарства.

Щеки покраснели, когда я заметила, что Ари уставился на наручники, очевидно, в его голове роились неприличные мысли.

У меня они тоже были.

Элиза попросила принести еще масла для тела для Ари, и я сильно прикусила губу, пытаясь подавить ревность, когда нетерпеливая сотрудница бросилась к нам, протягивая масло, как будто это был святой Грааль.

— Блейк может нанести его, — твердо сказал Ари.

Элис открыла рот, чтобы возразить, ее пристальный взгляд в замешательстве метался между нами. Казалось, она наконец поняла, что мы были... вовлечены, и переубедить Ари, вероятно, было безнадежным делом, поэтому она покачала головой и направилась туда, где собралась съемочная группа фотографа, обсуждая что-то на экранах перед ними.

Я взяла флакон у очень разочарованного сотрудника и трясущимися руками нанесла блестящее масло на скульптурное тело Ари. Я провела руками по твердой поверхности его груди, как обычно очарованная всеми татуировками, нанесенными чернилами на кожу. У Ари снова встал, пока он смотрел на меня, как показалось, с благоговейным восхищением. Откуда-то раздался щелчок камеры, но я была слишком поглощена тем, что мы делали, чтобы разглядеть, что происходит.

— Я одержим всем, что связано с тобой, — прорычал он себе под нос, когда я провела ладонью по его прессу... просто для пущей убедительности.

— И я, — ответила я, слова вырвались быстро.

Затем мы неохотно приступили к работе, и даже с Ари... мое самосознание начало пробиваться на поверхность, как безжалостный зверь. Растущее разочарование Элизы и фотографа только усиливало беспокойство, их нетерпеливые команды резали меня, словно ножом.

Я ничего не могла сделать правильно. Каждый взгляд был неправильным.

— Давай сделаем перерыв, — наконец сказал Ари после того, как на меня набросились в миллионный раз. В его голосе было мрачное рычание, которое не допускало возражений. Не дожидаясь, пока кто-нибудь согласится с предложением... приказом, он потащил меня в гримерку, заперев за нами дверь.

Беспокойство было очевидно в глубине глаз, когда он повернулся ко мне лицом.

— Что случилось, солнышко? — его голос был нежным, успокаивающим бальзамом для моих измотанных нервов, когда Ари провел пальцами по моей щеке. Но, словно вызванная простым вопросом, слеза скатилась по коже, когда я наклонилась к его руке.

Я судорожно вздохнула, пытаясь унять дрожь, пробежавшую по телу. Слова застряли в горле, словно являлись слишком тяжелыми, чтобы их можно было выпустить на свободу.

Я всхлипнула, изо всех сил пытаясь подобрать слова, чтобы передать бурю эмоций, бушующих внутри.

— Я... Я просто чувствую себя такой уродиной. Со мной что-то не так, — наконец призналась я, признание вырвалось как тайна, которую выдают лишь шепотом.

Слезы навернулись на глаза, и я поспешно вытерла их тыльной стороной ладони. На самом деле, это было абсурдно — опуститься до такого — рыдать в гримерке, подавленная собственной испорченной головой. Но у меня были годы, когда уверенность в себе подрывалась, разрывалась на части, пока я не превратилась в того, кого бы одобрила Мора.

Было трудно преодолеть миллион раз произнесенных «тебя недостаточно».

— О, детка, — сказал он с болезненным стоном, касаясь моих губ самым изысканно-нежным поцелуем, который я только могла себе представить.

Пристальный взгляд зеленых глаз Ари пронизывал меня насквозь, в их глубине мерцало так много эмоций. Я была загипнотизирована тем, что там увидела. Почти показалось, что Ари Ланкастер…

Мог бы полюбить меня.

Его губы снова сомкнулись на моих, в каждом облизывании и ласке чувствовался голод.

Тепло разлилось по груди, соски набухли под гладким кружевом едва заметного лифчика, который был на мне.

— Так или иначе, я собираюсь заставить тебя увидеть то, что вижу я, — пробормотал он, прежде чем оглядеть комнату. Его взгляд остановился на зеркале в полный рост, прислоненном к стене. — Иди сюда, солнышко.

Он схватил стул и подтащил меня к зеркалу, усадив нас на стул так, чтобы оба были обращены к нему.

Грубые руки Ари погладили мои ноги, потянув за черные подвязки на бедрах.

— Я вижу тебя, и у меня перехватывает дыхание, — прошептал он хриплым голосом.

Прикосновение Ари было нежной лаской к коже, пальцы обводили контуры моего тела с благоговением, от которого перехватывало дыхание. С каждым движением руки он шептал нежные слова, которые танцевали в ушах, окрашивая меня желанием и привязанностью.