Каким-то образом она протолкнула меня еще глубже в горло, слегка отстраняясь, чтобы провести языком по вершине пирсинга.

— Блять. Блять. Блять, — прорычал я, полностью теряя контроль.

Я провел пальцами по ее волосам и спустился к подбородку, удерживая голову неподвижно, пока трахал Блейк в рот, бормоча смесь ругательств и похвал.

— Да, блять. Ты такая хорошая девочка. Возьми еще, — я толкался глубже, входя и выходя, пока не добился нужного ритма.

— Ты чертовски хороша в этом, — прорычал я, потому что никогда еще так хорошо не кончал. Когда-либо.

Ее руки исчезли с члена и теперь блуждали по коже.

Глаза Блейк были широко раскрыты, а сперма стекала у нее изо рта на сиськи.

— Посмотри, какая ты, блять, красива, сладкая девочка, — пробормотал я в благоговении, продолжая трахать ее лицо.

Я застонал, когда один из ее пальцев скользнул ниже члена, массируя вход в анус.

— Черт возьми! — я чуть не закричал, когда вошел в нее еще раз, наполняя рот мощными струями спермы. Она продолжала лизать и сосать, как будто отчаянно нуждалась в каждой капле. Я вошел в нее еще несколько раз, все еще истекая спермой. Я хотел, чтобы у нее было все это. Часть меня внутри, как будто это только сильнее связывало нас.

Дыхание перехватило, когда она, наконец, оторвала губы от члена с сексуальным хлопком.

Я протянул руку и размазал капли спермы по ее коже, скользя по шее и груди. Я хотел покрыть ее этим.

Она откинулась назад, прикусив нижнюю губу и внезапно выглядя неуверенной.

— Это было... это было хорошо? — прошептала она.

Я хрипло рассмеялся, потому что, черт возьми... это было хорошо?

— Лучшее, блять, что я когда-либо испытывал, не считая ощущения твоей киски прошлой ночью. Миллион из десяти. Лучший гребаный минет, который кто-либо когда-либо мог сделать.

Ее глаза заблестели от облегчения, и я приподнялся и поцеловал Блейк, ощутив вкус спермы на ее губах. Член ожил, и я даже не пытался его отговорить. Я буду возбужденным и готовым трахать ее всю оставшуюся жизнь.

Вот на что похоже безумие?

Блейк легла на спину, и я просто смотрел на нее в благоговейном страхе. Я был так увлечен этой чертовой идеальной девушкой, и никогда не собирался ее отпускать.

Никогда.

Она была моей, и я бы никогда не позволил ей ускользнуть. Простая мысль о том, что я могу потерять ее, о том, что кто-то другой осмелится даже взглянуть на Блейк, разожгла во мне темную, всепоглощающую одержимость. Это был голод, потребность обладать ею полностью, телом и душой. Я хотел окутать девушку тьмой, где не было бы выхода, и она была бы навеки привязана ко мне. Блейк являлась не просто всем, она была единственной, и я бы спустился в глубины безумия, чтобы убедиться, что она останется моей.

— О чем ты думаешь? — пробормотала она, протягивая руку, чтобы погладить меня по лицу.

Что я схожу по тебе с ума. Как одержимый.

— Что никогда не отпущу тебя, — ответил я с мягкой, довольной улыбкой. Потому что это было правдой.

— Мне бы этого хотелось, — ответила она.

И я счел это клятвой.

* * *

Блейк

Он занимался со мной любовью всю ночь.

Этого нельзя было отрицать. Тело шептало об этом каждый раз, когда он входил в меня.

Мы оба были ненасытны, не могли остановиться часами. Я была зависима от него.

Мягкие, теплые лучи утреннего солнца омывали нас, когда мы лежали, переплетясь, в шезлонге на заднем дворике Ари много, много позже, наблюдая, как небо постепенно светлеет с приближающимся восходом солнца. У меня болело... везде. Утреннее солнце было нежным поцелуем на коже, и я никогда раньше не ощущала такого... покоя.

— Так, как ты вообще попал в хоккей? — пробормотала я, обводя контур татуировки в виде птичьей клетки у него на груди. Я хотела знать все.

Просто не хотела, чтобы он знал все обо мне.

Его сердцебиение было успокаивающим, ровным ритмом под моей головой.

— Ммм, я вроде как пришел в него, на самом деле, очень поздно.

Я слегка пошевелилась, удивленная.

— Действительно? Я представляла, как ты катаешься на коньках в подгузниках.

Ари тихо усмехнулся, пальцы лениво выводили узоры на моей коже.

— Не совсем. Я увлекся этим только перед своим 13-летием. Был немного сердитым ребенком и прогуливал школу, чтобы потусоваться в торговом центре. Внутри был ледовый каток, и я украл пару коньков и пробирался туда каждый день, и просто катался... часами.

Его пальцы скользнули под одеяло, обернутое вокруг меня, и обхватили сосок. Я прижалась к его груди. Я бы дала Ари все, чего тот захочет, если бы он попросил.

— Местный католический приход организовал соревнования по свободному катанию, — продолжил он, и в голосе зазвучали задумчивые нотки. — В зимние месяцы они устраивали импровизированный каток на парковке. Он был открыт для всех, независимо от уровня мастерства.

Я уставилась на него снизу вверх, в миллионный раз поражаясь красоте.

— Один из священников, — продолжил он, — отец Дональдсон, начал узнавать меня. Во время катаний была установлена хоккейная сетка и кое-какое старое снаряжение. Я находился там от начала до конца, забивал шайбы в сетку, играл с любым, кого мог достать. Отец Дональдсон, должно быть, что-то разглядел во мне. Потому что однажды спросил, играл ли я когда-нибудь раньше.

— Что ты ему сказал? — спросила я, улыбаясь озорному блеску в его глазах.

Ари ухмыльнулся, наблюдая за мной, запечатлев на губах нежный поцелуй, от которого сердце запело.

— Возможно, я солгал во спасение и сказал, что, по сути, профи.

Я хихикнула, и его ухмылка стала шире.

— Он записал меня в местную лигу. И черт. Изменил мою жизнь, Блейк. Я вложил в игру все. Абсолютно все, — Ари замолчал, глаза были невидящими, когда он на мгновение перенесся в прошлое. — Тренер из Далтонской подготовительной школы наблюдал за мной во время одной из игр. Дал стипендию для обучения в школе. Я встретил Линкольна и... остальное уже другая история.

— Родители, должно быть, так гордились тобой, — пробормотала я, пытаясь представить, что подумали бы родители, если бы я была хороша в чем-либо.

Внезапно я поняла, что Ари ничего не сказал. Подняла на него глаза, а тот смотрел на восход солнца, нахмурив брови, обычный огонек в глазах потускнел и... был напряжен. В хватке на моем бедре чувствовалась нотка отчаяния.

— У меня не было родителей, солнышко, — наконец пробормотал он, поворачиваясь, чтобы посмотреть на меня зелеными глазами. — Меня отдали в детский дом, когда был маленьким.

Я уставилась на него, разинув рот, мысли метались в голове. Но... нет. Такого не бывает. Не в реальной жизни.

— В групповой приют? — прошептала я.

— Да, — мягко сказал он, глаза подталкивали меня к…

Ночь раскинула над головой свое чернильное полотно, украшенное мерцающими звездами, и я снова была на заднем дворе детского дома, слезы бесконечно катились по щекам. Я была убеждена, что никогда больше не буду счастлива. Скучала по ним, по родителям. Так сильно. Каждый день это находилось со мной, и казалось, что никогда и ничего не будет в порядке.

Я лежала, глядя на далекие звезды, словно в них были ответы на вопросы, которые я не знала, как задать. Мир казался слишком большим.

И затем, словно нежный шепот в ночи, Ари оказался рядом точно так же, как был каждый день с тех пор, как я приехала сюда. Его рука нашла мою, пальцы переплелись, и мы лежали там вместе под вплетенным в небо звездным пологом.

— Ари, — заговорила я голосом, едва ли превышающим шепот. — Думаешь, я буду грустить вечно?

Мгновение он молчал, словно созерцая необъятность вселенной над нами. Я смотрела, как звезды мерцают в его глазах, и в этот момент поняла, что он несет свое собственное бремя, свою долю печалей. Тем не менее, он всегда был моим убежищем, тем, кто понимал без слов.

— Я сделаю тебя счастливой, — наконец сказал он, голос был нежным и решительным. — Это может занять некоторое время, но однажды я сделаю тебя счастливой на всю оставшуюся жизнь.

Однажды.

Это слово повисло в воздухе, хрупкое обещание в темноте. Я не могла не почувствовать проблеск надежды, проблеск света в тени печали. Но «навсегда» звучало как такой пугающий промежуток времени, вечность, которую я не могла полностью осознать в десять лет.

Я посмотрела на Ари, его лицо освещалось мягким серебристым сиянием луны, и почувствовала связь между нами, которая была сильнее, чем любая из потерь, которые я пережила. Он был моим постоянным спутником, защитником, тем, кто всегда был рядом, чтобы вытереть слезы и прогнать ночные кошмары.

Когда мы лежали там, взявшись за руки, глядя на звезды, которые были свидетелями детских горестей, я цеплялась за обещание Ари, как за спасательный круг. Не знала, что ожидает в будущем, но, когда он находился рядом, я почувствовала проблеск счастья, которое тот поклялся привнести в мою жизнь. И хотя вечность казалась действительно долгим сроком, я поверила ему.

Я уехала с Шепфилдами на следующей неделе.

Это откровение поразило меня, как внезапный луч солнечного света сквозь грозовые тучи. Глядя на взрослого мужчину, который когда-то был мальчиком, без которого, как казалось, не смогу жить, я не смогла сдержать переполняющий прилив эмоций. Слезы навернулись на глаза, счастье и шок разлились по венам, когда осознание того, кем он был, захлестнуло меня. Я рыдала у него на груди, полностью подавленная.

— Ари? — наконец прошептала я, глядя на него полными слез глазами. За его именем скрывалось новое значение.

— В конце концов, я дал обещание, Лайла, — пробормотал он с мягкой улыбкой. — Вселенная, наконец, решила помочь мне в этом.

Глаза закрылись, когда он произнес мое имя, настоящее имя, о котором я никогда больше не позволяла себе думать.

Я прильнула к нему, рыдания сотрясали все мое существо, словно могли высвободить годы боли и неуверенности, накопившиеся в сердце. Частичка меня самой была найдена, возвращена на законное место, и я рыдала обо всех годах, которые мы потеряли, и о будущем, которое отчаянно хотела иметь.