ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ

Блейк

Проходили дни, и однажды утром молчание между нами стало невыносимым.

— Прошел двадцать один гребаный день, Блейк, — пробормотал Ари за спиной, когда я стояла на кухне, вяло уставившись в кладовку. Я похудела на десять фунтов из-за того, что не ела. Каждое утро он оставлял завтрак. Но ничего не вызывало аппетита.

Я повернулась, на сердце уже было тяжело от страха.

— Хорошо, — сказала я дрожащим голосом. Я не повернулась, чтобы посмотреть на него. Все еще было слишком больно.

Ари глубоко вздохнул, и я почувствовала тяжесть его взгляда, как живого, дышащего существа.

— Ты не говоришь со мной. Не прикасаешься. Черт... даже не смотришь на меня! Скажи, что пытаешься простить. Дай хоть какую-то гребаную надежду!

Я, наконец, повернулась, любуясь его красотой. У Ари были темные круги под глазами, волосы растрепались, а еще казалось, что он похудел.

— Я должна порвать с тобой. Потому что в том, что произошло, нет ничего нормального... или в порядке вещей. Ничего. Как я могу тебе доверять? — прошептала я, и он вздрогнул, словно от выстрела.

Чего я не сказал, по крайней мере пока, так это того, что никогда не смогу порвать. Мне нужно было время, чтобы пережить это, но я уже знала, что никогда не смогу сказать «прощай».

Я любила его слишком сильно, черт возьми.

В ту ночь он не пришел за мной. Я проснулась посреди ночи, как теперь всегда делала, и оказалась не в его объятиях, не в нашей постели.

Я закричала, когда боль пронзила грудь. Душевная боль буквально разрушала меня изнутри.

— О, боже мой! Почему, черт возьми, должно быть так больно?

Я зарыдала в ладони.

Я почти забыла, каково это — не быть одинокой.

Но вот оно, это чувство.

Мучительное. Извилистое. Готовое изорвать в клочья.

Когда я проснулась на следующее утро, в доме было совершенно тихо, холодно, неприветливо и... ужасно.

Я вышла на кухню, ожидая увидеть, как Ари готовит коктейль, или яичницу, или еще что-нибудь делает... но его там не было.

Я бродила по дому, направляясь к комнате, не в силах остановиться. И там нашла его.

Полностью одетого.

С чемоданом на кровати.

Я застыла, в шоке уставившись на сумку. Ари медленно отвлекся от складывания в нее рубашку. И мы просто уставились друг на друга. Тишина была невыносимой и наполненной такой болью, что все, что я могла сделать, это удержаться на ногах.

— Я возвращаюсь в Даллас, — прошептал он.

Мои руки начали дрожать.

— Что?

Ари заерзал, теребя завязку на рубашке.

— Мой агент работает над сделкой с «Рыцарями» — обменом в середине сезона в обмен на несколько вариантов выбора на драфте.

В ушах громко гудело, в груди стянуло, как будто сердце сжали в кулаке. Я потерла его, задаваясь вопросом, было ли это похоже на сердечный приступ.

Взгляд Ари был полон боли, когда тот продолжил:

— Я не могу смотреть, как ты так несчастна. Не могу быть причиной того, что весь твой свет меркнет. Я люблю тебя достаточно сильно, чтобы отпустить, перестать заставлять быть со мной.

Он поднес дрожащую татуированную руку к лицу и потер лоб.

— Я нанял адвоката. Тебе просто нужно позвонить в офис и назначить встречу, — он на мгновение закрыл глаза, как будто пытаясь найти в себе силы продолжать. — У нее готовы документы о разводе, которые ты должна подписать, Блейк. Все, что нужно сделать, это поставить свою подпись.

Ари вытер мокрые щеки, дрожь прошла по его телу.

— И тогда ты будешь свободна.

Слезы текли по лицу, когда я смотрела в его глаза, сердце разрывалось с каждым мгновением.

Я не могла подобрать слов. Они как будто умерли где-то внутри. Я хотела закричать. Сказать, как он посмел. Сказать, что я заслуживала большего.

Это, блять, все? Он обманул меня, манипулировал… лгал. Женился, когда я была пьяна в стельку. И сдавался. Все те разы, когда он говорил, что мы навсегда. Что сможем пройти через все. Что никогда не отпустит меня... Это то, что он имел в виду? То, как я любила его, было отчаянным и темным... И в тот момент это казалось ядовитым, но… Я не сдавалась. Пыталась исправить ситуацию в своей испорченной голове. Мне нужно было время. Нужно немного милосердия, чтобы могла позлиться и опечалиться за все. Но он сдавался?

Я в шоке наблюдала, как Ари кивнул и, подхватив чемодан, пошел дальше, ни разу не оглянувшись.

Сделав всего несколько шагов, он остановился. И у Ари, похоже, не было той же проблемы, что и у меня, потому что от следующих слов мне захотелось умереть.

— Прости, что нарушил обещание сделать тебя счастливой, солнышко. Я никогда не забуду тебя. Ты всегда будешь любовью всей моей жизни.

Эти слова словно перерезали мне запястья. Смотреть, как он уходит…

Ноги подкосились, и я опустилась на колени, не в силах больше держаться на ногах. Комната, казалось, закружилась, когда схватилась за грудь, чувствуя себя так, словно у меня вырвали сердце.

Слезы продолжали свободно течь по щекам, и я безудержно рыдала, боль в груди была невыносимой. Казалось, весь мир рассыпался на куски, не оставив после себя ничего, кроме опустошения.

Каждая мечта, которую мы разделяли, каждое обещание, которое давали друг другу, теперь лежало разбитым у ног.

Я чувствовала, что не могу дышать, как будто стены комнаты давили на меня. Жизнь утекала сквозь пальцы, как песчинки. Мысль о существовании без Ари была невыносима.

Все, что я чувствовала, — это пустоту.

Я встала, когда услышала, как открылась дверь гаража, и бросилась на звук.

— Прощай, солнышко, — сказал он, увидев меня в дверях, и даже не остановился, пока садился в машину.

Я смотрела, как Ари сдал назад и уехал... оставив меня там, с разорванным в клочья сердцем.

* * *

Я не знала, зачем пришла на съемку. Потеря любви всей жизни, вероятно, была таким же хорошим оправданием, как и пропуск работы.

Но я находилась здесь.

Делала вид, что мне не наплевать на работу, или на продукт, или вообще на всех, кто окружает.

Сегодня на съемочной площадке нас находилось трое. И я была единственной отстойной. Мы все вместе сделали несколько снимков, и теперь я ждала на боковой линии, пока двое других снимались.

Было очевидно, что они встречались. Между ними была энергия, связь. Их тела просто подходили друг другу, словно так и должно быть. Я находилось между ними, квадратный стержень в круглой дырочке, абсолютно без химии.

И даже не хотела пытаться. Потому что Ари здесь не было.

Люди думали, что работать моделью — это просто смотреть в объектив... выглядеть красивой. Но для этого требовались эмоции. Требовалось настроение, горячность.

Желание.

А у меня его не было.

Единственной эмоцией, которую я испытывала в этот момент… было оцепенение.

Я бесцельно открыла Instagram, пролистывая ленту. И, словно вселенная была полна решимости облажаться... В рекламе «Renage» были мы с Ари.

Две модели не шли ни в какое сравнение с нами двумя. Связь была ослепительной, осязаемой… от нас невозможно отвести взгляд.

Мы были особенными.

Пока не перестали.

Мне пришло сообщение, и все, что я почувствовала, страх.

Потому что это был Кларк.

Не Ари.

Кларк все еще пытался, постоянно писал смс... но теперь под видом друга. Большую часть времени я не отвечала. Потому что с чего бы?

Кларк: Думаю о тебе. Мистер хоккейная клюшка в последнее время совершал какие-нибудь безумные поступки? Я всегда рядом. Я хочу помочь.

Я поморщилась, вспышка гнева пронзила меня. Ари не был психом. Он был сомнителен... В этом разница. И предложение «помочь» было просто шуткой. Он хотел помочь, хорошо... помочь вернуться в Нью-Йорк. К Шепфилдам. В высшее общество. Застрять в жизни, которой я не хотела.

Это заставило вспомнить обо всех тех случаях, когда Ари предлагал помощь — тех случаях, которые у него действительно были. И да, он хотел, чтобы я принадлежала ему, и, очевидно, делал все, чтобы это произошло... Но также всегда хотел, чтобы я была такой, ну... собой.

Однажды мы поссорились. На самом деле, это я ссорилась. Ари был совершенно спокоен и прекрасен. Я застряла в голове, в спирали ненависти к себе перед съемками, чувствуя себя совершенно неадекватной и неуверенной из-за цифры на весах…

— Что, если я не хочу быть моделью? — закричала я. — Что, если захочу стать баристой? Или продолжать обслуживать столики. Что ты тогда подумаешь?

— Думаю, я просто обоснуюсь там, где ты работаешь, и стану милым и жирным, пока буду заказывать еду и кофе весь день, чтобы мог быть рядом с тобой, — спокойно сказал Ари. Он схватил меня за подбородок. — Солнышко, единственное, чего я хочу для тебя, — это счастья. В какой бы форме это ни проявлялось. Тебе не обязательно кем-то быть, чтобы я тебя любил. Ты просто должна быть собой.

Ты просто должна быть собой.

Эти слова звучали эхом в голове, пока я успела сменить два образа на съемке.

Не в первый раз я задавалась вопросом, кем вообще была на самом деле.

Съемки закончились, и я вышла за пределы склада, осматривая бетонные джунгли, которыми был Лос-Анджелес. Большинство людей думают о Лос-Анджелесе как о Голливуде, пальмах и океане, когда размышляют об этом месте.

Но по большей части все было просто... серым.

Я шла по тротуару, направляясь к машине, и споткнулась, упав на землю и ободрав колени и ладони, как идиотка.

— Блять! — я вздрогнула, потому что колено определенно кровоточило.

— Ты в порядке? — спросил чей-то голос, и я взглянула на обеспокоенного мужчину с ярко-зелеными глазами.

Он чем-то напомнил Ари.

— Я в порядке, — пробормотала я, быстро отходя, не желая больше на него смотреть.

Так будет продолжаться вечно, не так ли? Я всегда буду искать Ари в каждом проходящем мимо человеке. Когда кому-то принадлежала душа, частички тебя всегда будут искать ее.

Навсегда.

Я села в машину и уставилась на ладони. Они были красными и раздраженными, а кожа — в потертостях. Ладони скоро заживут, тело всегда легко восстанавливалось после травм.