Три

Харпер

— И вот мы здесь, — гордо щебечет Кэм, паркуя свой спортивный красный BMW у обочины. — Считается, что здесь лучшая французская кухня в штате.

Он выскакивает, подбегает к моей стороне машины и открывает дверцу, протягивая мне руку.

Я выхожу на асфальт, в жару, влажный воздух липнет к моей коже, как сироп. Я слегка спотыкаюсь на своих высоких каблуках, и Кэм протягивает руку, чтобы подхватить меня.

— Ты в порядке? — спрашивает он, и его лицо смягчается от беспокойства.

Кивнув, я успокаиваю его улыбкой.

— Я в порядке. Просто сегодня мало ела и умираю с голоду.

Кэмерон кладет руку мне на поясницу и ведет внутрь ресторана, в помещение с климат-контролем, где я чувствую, что наконец-то снова могу дышать. То есть до тех пор, пока он не садится напротив, и весь воздух не выжимается из моих легких.

Что, во имя Александра Грэма Белла, происходит со мной сегодня вечером? Неужели моя бабушка подсунула мне в сумочку один из своих волшебных камней в качестве какой-то дурацкой шутки?

— Ты неважно выглядишь, Харпер. Ты уверена, что с тобой все в порядке?

— Просто счастлива быть здесь с тобой, — говорю я ему, добавляя немного обаяния для пущей убедительности. Кэмерон ничего не говорит в ответ. Он просто кивает, открывает свое меню и молча его просматривает.

Я тоже открываю свое, но не могу заставить себя прочитать ни единого слова на странице, не говоря уже о том, чтобы подумать о еде. Выглядывая из-за кожаной папки, я оглядываю тускло освещенный ресторан в поисках развлечения.

Пары всех возрастов уютно расположились в главной обеденной зоне за маленькими уютными столиками, застеленными хрустящими льняными скатертями и освещенными мягким светом свечей. Каждый столик украшен единственной красной розой в высокой тонкой вазе. Малиновые цветы были бы приятным штрихом, если бы я не испытывала абсолютного презрения к этим гребаным вещам.

Бросив взгляд на пожилую пару, держащуюся за руки через стол, я бездумно тянусь к корзинке с теплым хлебом, которую принес официант. Но пальцы Кэмерона обхватывают мое запястье, останавливая меня на полпути.

— Ты испортишь себе аппетит, детка.

Он вежливо улыбается и убирает руку, возвращаюсь на свою сторону стола.

Я фыркаю. Это не по-женски, но неважно. Кэм знает, что временами мне этого не хватает, и, кажется, не возражает. Еще одна вещь, которую я ценю в нем.

— Я могла бы съесть целую корову прямо сейчас.

Я хватаю кусок хлеба из корзинки и запихиваю его в рот, издавая замысловатые сексуальные звуки, когда хлеб тает, как масло, у меня на языке.

— Боже, как вкусно.

Я поднимаю корзинку и жестом предлагаю ему попробовать кусочек, но он качает головой и возвращается к своему меню.

Я пожимаю плечами, ставлю корзинку прямо перед собой и беру еще два куска, прежде чем заняться потягиванием бокала бордо, который заказал для меня Кэм. Кое-что я узнала о Кэмероне, так это то, что у него превосходный вкус в винах. Качество, которым я восхищаюсь, потому что понятия не имею, на что обращать внимание при выборе вина. Я предпочитаю мартини с джином. Очень грязно. Очень много оливок. Но прямо сейчас вино дарит мне очень приятное возбуждение, и за это я благодарна.

Официант появляется из ниоткуда, на его добром круглом лице расплывается широкая улыбка, и я понимаю, что все еще не решила, что заказать.

Быстро просмотрев меню, я останавливаю свой выбор на говядине по-бургундски и бросаю меню на стол, довольная своим решением. Кэм смотрит на мой пустой бокал и осторожно кладет свое меню поверх моего.

— Я буду баранину. Она будет салат по-парижски с заправкой на гарнир. И, пожалуйста, возьмем бутылку бордо.

Мой рот открывается прежде, чем мой мозг успевает это остановить.

— Я думала, мы живем в двадцать первом веке, где женщины сами могут решить что хотят, — смело говорю я, заслужив сердитый взгляд солдата, сидящего напротив меня. — Я имею в виду...

Откуда-то доносится нервное хихиканье. Господи.

— Вообще-то я надеялась заказать что-нибудь другое, — вежливо добавляю я, неловко ерзая на своем стуле. Официант приподнимает бровь, глядя на меня, и челюсть Кэма отвисает от раздражения. Блядь. — Можно мне вместо этого говяжий бургиньон, пожалуйста, и спасибо вам?

— Конечно, мадам, — вежливо отвечает официант.

— Мадемуазель, а не мадам, — поправляю я. — Я не замужем.

С моей стороны стола раздается еще один нервный смех.

Кто-нибудь, наденьте на девушку намордник!

Официант одаривает меня извиняющейся улыбкой, затем кланяется и забирает наши меню со стола, исчезая так же быстро, как и появился. Кэм наклоняется вперед и ставит локти на стол, его серые глаза темнеют, превращаясь в сердитые грозовые тучи.

— Я немного сторонник традиций, Харпер, и мы находимся в элитном заведении. Но, тем не менее, я приношу извинения за то, что был самонадеян, делая заказ от твоего имени.

Мои плечи опускаются, когда чувство вины просачивается в кровь. Он прав. Мне не следовало предполагать. Но то, как я отреагировала, было совершенно грубо и ненужно. Может, у меня рот моряка, но я не совсем пещерная женщина.

— Я не хотела...

— Все в порядке, Харпер, — он искренне улыбается, и я расслабляюсь на своем месте.

Официант возвращается с бутылкой вина и кувшином воды со льдом. Я смотрю на подпрыгивающие кубики, жалея, что не могу каким-то волшебным образом уменьшиться и присоединиться к ним, просто чтобы остудить смущение, разогревающее каждый дюйм моей кожи. Но затем внезапная дрожь пробегает по моему позвоночнику, и каждая клеточка моего тела оживает, их жужжащая вибрация заглушает тихую болтовню других приглашенных на ужин.

— Харпер, — голос Кэма возвращает меня к реальности.

— Хм. Что, прости?

— Я хотел...

— Да, конечно. Оставайся у меня на ночь.

Я заставляю себя улыбнуться, но в данный момент разговор меня не интересует. Потому что теперь у меня покалывает кожу головы, и я почти уверена, что за мной наблюдают.

Осторожно, чтобы не потревожить Кэмерона, я кладу салфетку на стол и медленно встаю, мой стул издает неприятный скрежещущий звук по полированному деревянному полу.

— Извини, я отойду на минутку. Просто нужно воспользоваться дамской комнатой.

Целомудренно поцеловав Кэмп в щеку, я направляюсь в туалет и запираюсь внутри, прижимаясь лбом к твердой деревянной доске и постанывая.

Я делаю несколько глубоких вдохов и успокаиваю свои измотанные нервы.

Стало ясно, что я ужасна в долгосрочных отношениях. И бедняжка Кэмерон принимает на себя основную тяжесть из-за отсутствия фильтра между моим мозгом и моим ртом. Мне почти жаль его, но, черт возьми, я не встречалась, потому что он с самого начала знал, во что ввязывается. Я ничего не утаила на нашем первом свидании, и он, казалось, оценил это во мне. Так что... как скажешь.

Внезапный стук в дверь пугает меня.

— Минутку, — кричу я, затем спешу к раковине, чтобы смыть пот с ладоней.

Я в спешке выхожу из ванной, полная решимости не допустить, чтобы небольшая неровность на дороге полностью испортила мой вечер с Кэмероном. Но как только я заворачиваю за угол, направляясь в столовую, я врезаюсь в массивную стену мускулов, и меня отбрасывает назад.

— Черт. Черт. Мне так жаль… — отступая назад, я теряю равновесие на этих ужасных каблуках, в которые я втиснула свои бедные маленькие пальчики.

Но прежде чем я падаю на пол, пара больших, грубых, покрытых татуировками рук хватает меня за предплечья, удерживая в вертикальном положении. От соприкосновения каждый волосок у меня на затылке встает дыбом. Не из-за страха, а из-за... чего-то другого.

Я резко втягиваю воздух, вдыхая пьянящий коктейль из сандалового дерева и чего-то еще, что я не могу точно определить. От этого аромата я воспаряю ввысь, и я тут же решаю, что так вкусно пахнуть, должно быть, незаконно.

Но когда мои глаза замечают накрахмаленную черную рубашку, восхитительно обтягивающую широкую грудь, затем поднимаются к коротким темным волосам на лице и сильной, точеной челюсти, останавливаясь на паре теплых глаз кофейного цвета, я высвобождаю руки и делаю один гигантский шаг назад.

Зак Шепард.

— Что ты здесь делаешь? — огрызаюсь я, звуча гораздо стервознее, чем намеревалась, но не трахаюсь с размаху, потому что Зак — придурок, который не заслуживает моего уважения. Этот человек — свинья, и с ним следует обращаться соответственно.

Он наклоняет голову в мою сторону, его глаза обшаривают мое тело, как будто у него рентгеновское зрение и он может видеть прямо сквозь тонкую ткань моего атласного платья. Я ненавижу, когда он это делает.

Глубокий, хриплый голос действует мне на нервы, когда он четко отвечает:

— Это ресторан, Харпер. Как ты думаешь, что я здесь делаю?

Свидание. Конечно, он на свидании, тупица. Это Зак Шепард. Король траха. Повелитель всех ловеласов. Правитель всех придурков в стране.

Обычно я бы не стала судить человека по его предпочтениям в свиданиях. В конце концов, у меня не самый лучший послужной список. Но Зак... он разрушает отношения. Дружеские отношения.

Разглаживая платье спереди и поправляя прическу, я выпаливаю:

— Хорошо. Что ж, наслаждайся.

Отступив в сторону, я собираюсь прошаркать мимо него, но отшатываюсь, когда его рука обхватывает мое запястье, останавливая меня.

Я шиплю и отдергиваю руку, когда взгляд Зака скользит по моему телу. Скрестив руки на груди, я прямо спрашиваю:

— Чем я могу тебе помочь?

Его напряженный взгляд пригвождает меня к месту, его подавляющее присутствие высасывает весь кислород из воздуха вокруг нас, как всепоглощающий вихрь. Это то, что происходит каждый раз, когда я остаюсь наедине с Заком. Он душит меня своим осуждающим взглядом и презрительной усмешкой.

Этот чувак меня чертовски ненавидит. Но это чувство взаимно. Наша неприязнь друг к другу уходит корнями в то время, когда Зак держал меня в плену в моей собственной квартире, в то время как преследователь Стеллы был на свободе четыре года назад. Не то чтобы я все еще злюсь из-за этого. На самом деле, я на самом деле полностью покончила с этим. Теперь… Я ненавижу Зака Шепарда по совершенно другой причине. Он стоил мне крепкой дружбы, когда трахнул Амелию, барменшу на свадьбе Стеллы и Джоэла, которая также оказалась моей близкой подругой. Я предупреждала ее держаться подальше от него и его блуждающего члена, но она не послушалась. И по какой-то причине она решила выместить свое горе на мне. Как будто я имею какое-то отношение к его неспособности быть порядочным человеком.