31. О, БРАТ

Сайлас

Красно-синие полицейские огни освещают фасад дома детства Алистера Колдуэлла.

Кажется, он впервые ступил на эту территорию с тех пор, как два года назад покинул Пондероза Спрингс. В этих стенах не жило ничего, что стоило бы посетить. Сколько бы раз мать и отец ни пытались умолять его вернуться домой, вернуться и занять свое законное место, чтобы у них был сын, которому они могли бы передать свое наследие.

Как будто они не относились к нему, как к мешку с запчастями, с самого его рождения. Как будто они не создавали его в «чашке Петри»³⁸ на случай, если с его старшим братом Дорианом что-то случится.

Если бы они только знали, как сильно пожалеют о том, что выбрали его старшего брата своим наследником.

— Чертов трус! Даже не можешь выйти и посмотреть мне в лицо!?

Глухой удар тела Истона Синклера о дверь полицейской патрульной машины отдается эхом, когда я выбираюсь с переднего сиденья своей машины.

Я бросаю взгляд на Рука, мы оба стоим в нескольких шагах позади Алистера и Тэтчера.

Какое отношение к этому имеет семья Колдуэлл? Из всех мест, где мог появиться Истон, он выбрал именно это?

Тэтчер подходит к офицеру, который обхватил Истона руками, и пытается затолкать его на заднее сиденье с застегнутыми на спине наручниками.

— Не возражаете, если у нас будет несколько минут, прежде чем вы его заберете? — он поднимает несколько стодолларовых купюр между пальцами, ждет секунду, пока старший полицейский берет их у него, и убирает наличные в карман.

— У вас двадцать минут.

Он захлопывает дверцу машины, прежде чем развернуть Истона лицом к нам, позволяя ему облокотиться на машину, и отходит, чтобы дать нам время, за которое мы заплатили.

Глаза Истона затуманены, кожа бледная и потная. Я не знаю точно, сколько времени прошло, но если бы мне пришлось гадать, то я бы сказал, что прошло несколько месяцев с тех пор, как Истон Синклер был трезв.

От него мерзкими волнами исходит запах спиртного, и мой желудок сворачивается от аромата грязи и алкоголя.

— Конечно, вы четверо явились, — он скалит зубы. — Уэйн Колдуэлл позвонил тебе, чтобы ты его спас?

— Какого хрена ты здесь делаешь, Синклер? Стивен прислал тебя сюда, чтобы ты попытался нас подставить? — спрашиваю я.

— Почему бы тебе не спросить Алистера?

Истон Синклер всегда был предсказуем. Он выполняет приказы, как побитая собака, и редко сходит с намеченного пути.

Я не знал этого парня. Он не был тем человеком, которого я ненавидел с детства. Он был незнакомцем. Что делало его гораздо более опасным сейчас, прежде чем я смог бы предугадать его следующий глупый шаг. Сейчас? Царила атмосфера неуверенности.

Но не он застал меня врасплох.

Это сделал человек, которого я называл братом.

— Кто тебе сказал.

Что-то меняется, когда Алистер говорит. Все становится напряженным, затрудняя дыхание, превращая кипучую энергию в мстительный холод.

Плечи Тэтчера напрягаются, когда он смотрит на нашего друга, брови поднимаются в замешательстве, и в его глазах быстро, словно мимолетная искра, мелькает обида, прежде чем он возвращается к пассивному виду Пирсона.

— Стивен был достаточно любезен, что позвонил мне сегодня, просто чтобы сказать, что я всю жизнь носил неправильную фамилию, он почувствовал, что пришло время, — Истон выплевывает эти слова так, словно они обжигают ему язык. Его глаза остры, как ножи, и чистая ненависть, исходящая от него, была ощутима. Презрение и отвращение, направленное на Алистера.

— У твоего отца даже не хватает смелости выйти и посмотреть в лицо сыну, на которого он никогда не претендовал.

Вокруг нас сгущается напряжение, по мере того как связь, которую мы годами взращивали, ослабевает. Я чувствую, как нить, соединяющая нас четверых, рвется и извивается. Предупреждение о том, что мы находимся на грани разрыва, того, что, возможно, никогда не сможем восстановить.

Именно в такие моменты вы проходите настоящие испытания. Выбор в пользу кого-то после того, как он тебя обманул.

Настоящее испытание на верность.

Я просто не ожидал, что это испытание преподнесет Алистер Колдуэлл. Я всегда думал, что это буду я.

— О чем, черт возьми, ты говоришь?

— Уэйн Колдуэлл — мой отец, Ван Дорен. Научись понимать, блядь, что происходит, придурок! — Истон огрызается, отталкивается от машины, словно пытается подойти к нему, но он слишком пьян, чтобы стоять на ногах. — Наследник-наркоман. Гнилой запасной. И ублюдок. Полное трио для короля Пондероза Спрингс. Какая охренительная ирония.

Несмотря на то, что я старался этого не делать, я на секунду перевожу взгляд на Алистера. Просто чтобы увидеть его лицо, но обнаруживаю, что оно такое же невозмутимое, как и всегда.

— Где он, Синклер? Я знаю, что он позвонил не для того, чтобы ворошить старые воспоминания, — спрашивает он, игнорируя откровение своего новоиспеченного брата, игнорируя его, потому что он уже знал об этом, для него это не было шоком, как для всех нас.

— Ты же не Колдуэлла имеешь в виду, братан? — сплевывает Истон, пачкая слюной черную рубашку Алистера, ухмыляясь, гордый собой.

Раздается звук бьющегося стекла, когда Алистер хватает Истона за рубашку и швыряет его в полицейскую машину с такой силой, что разбивается стекло.

— Ты все еще больной на голову кусок дерьма, Синклер. Ты никогда не станешь мне семьей, — Алистер кипит, костяшки его пальцев белеют, когда он сжимает ткань рубашки. — Ты хочешь получить шанс сблизиться с отцом, о котором ты никогда не знал? Тогда я спрошу еще раз, где, черт возьми, Стивен?

Говорят, кровь гуще воды.

Те, кто это говорит, явно выросли не в Пондероза Спрингс.

— Я не знаю, где он сейчас, — он сглатывает, переводя взгляд на меня, боль его в спине, я уверен, притупилась из-за выпивки. — Но я знаю, где он будет в день твоей свадьбы.

Кажется, все вокруг затихает, когда возвращается офицер. Истона забирают у нас и отправляют в тюрьму на ночь, чтобы он остыл. Оставляя нас с большим количеством вопросов, чем ответов, и разбитой верой.

— Я… — начинает Алистер, но Рук перебивает его.

— Хочешь поговорить? Ты можешь сделать это на Кладбище.

***

Мои темные ботинки наступают на обветренный и потрескавшийся асфальт. Сорняки пробиваются сквозь трещины, на нем видны следы десятилетий заброшенности. Несмотря на пустынность этого места, запах бензина и крови все еще бьет мне в нос, напоминая о средней школе.

Кладбище — это бесплодное мертвое пространство, породившее анархию.

Заброшенный гоночный трек, который дети Пондероза Спрингс превратили в пристанище для бунтарей. Нелегальные драки, несанкционированные гонки и чистый адреналин.

Я проводил здесь большую часть своих выходных, дрался в травяном круге в центре трека, на котором стою сейчас.

Я вырос, наблюдая за драками Рука и Алистера. Это не в новинку для парня, который живет ради причинения боли, и для другого, которому эта боль нужна, чтобы выжить.

Но это был первый раз, когда это было со злым умыслом.

У Рука разбиты костяшки пальцев, когда он наносит еще один удар в челюсть Алистера. Когда он снова замахивается, чтобы атаковать, я обхватываю его руками за талию, поднимая с земли.

Он борется со мной, как ребенок, вырываясь из моей хватки.

— Как долго? — кричит он Алистеру, который сидит на земле и вытирает рукой окровавленный рот. — Как долго, черт возьми?

Я отпускаю Рука и кладу руки ему на грудь, чтобы он не набросился снова. Его волосы колышутся перед глазами, ярость, похожая на боль, искажает его лицо, когда он указывает мне за плечо.

— Как долго, черт возьми, ты знал, что он твой брат?

Алистер сжимает челюсть, отталкивается от земли, и смотрит на Тэтчера, который не удосужился протянуть руку. Мы чувствуем себя разделенными, и, похоже, я был единственным, кто понимал, к чему клонит Алистер.

Чувство вины проснулось в моем животе. Горячее и острое, оно бушует, как огонь, ожидая, что вот-вот поглотит меня.

— Как…

— Два года, — ворчит Алистер, сплевывая кровь на пожелтевшую траву. — Уэйн сказал мне прямо перед тем, как я уезжал из Пондероза Спрингс, я не думал, что мы сюда вернемся. Это не должно было стать проблемой, черт возьми.

— И ты не подумал упомянуть об этом, перед тем как уехал? — произносит Тэтчер, скрещивая руки на груди.

— Это не имело значения. Неважно как. Это ничего не меняет.

— Это все меняет! — кричит Рук, вскидывая руки в воздух.

Страх и боль пульсируют в моей груди.

Если я сейчас расскажу ему правду, изменит ли это все? То как он меня воспринимает? Не принесет ли им эта правда больше вреда, чем пользы?

Им, возможно, трудно признать, что каждый из нас значит друг для друга, но мне — нет. Может, я и не говорю этого вслух, но я всегда знал, что они значат для меня.

Я никогда не боялся любви, просто боялся потерять ее.

И прямо сейчас я боюсь, что моя правда разрушит эту шаткую связь. Что это будет той самой соломинкой, которая разрушит проклятие.

— О, так теперь имеет значение, кто наши родственники? — Алистер усмехается, темные волосы прилипают к его вспотевшему лицу. — Это определяет, кто я для тебя, Ван Дорен?

— Как, черт возьми, я могу доверять тебе, как я могу верить хоть одному слову, слетающему с твоего гребаного рта?

Правда вертится у меня на языке, умоляя меня выплеснуть ее, когда Алистер делает угрожающий шаг вперед. У меня возникает искушение ударить Рука, чтобы он не разевал свой окровавленный рот.

— Осторожнее, ты немного похож на своего отца. Не будь таким ханжой. Ты забываешь, что мы узнали о Сэйдж только после того, как ты трахнул ее и разбил сердце своему красавчику.

В груди у меня все сжимается, руки внутри натянули мои оголенные нервы. Их спор был только верхушкой айсберга, всего лишь предварительным просмотром того, какой будет их реакция на меня.

Я больше не мог молчать, не тогда, когда мне было так комфортно разговаривать с Коралиной. Она придала мне слишком много уверенности в собственных словах, в том, как легко она восприняла мой голос.