Сняв рюкзак с плеч, бросаю его на кровать рядом с собой и расстегиваю молнию. Внутри оказывается больше дюжины бархатных коробочек разных размеров. Слезы подступают к глазам, когда достаю одну из них. Неудивительно, что этот чертов рюкзак был таким тяжелым — Рафаэль отправил меня домой с несколькими фунтами драгоценностей. На дне сумки нахожу инжир.

Я осторожно вытаскиваю его, под тяжестью футляров он раздавился. Под всем этим добром лежит и мой старый телефон, полностью заряженный. Я разблокирываю экран и нахожу имя Рафаэля в списке контактов. Мой палец слегка дрожит, когда нависает над кнопкой вызова. Я провожу пальцем вправо и прижимаю телефон к уху.

— Vespetta, — сразу же отвечает его хриплый голос. — Все в порядке?

— Да. Мы приземлились пару часов назад.

— Я знаю. Гвидо сказал.

Я делаю глубокий вдох и опираюсь затылком на стену позади себя.

— Почему ты не полетел со мной?

— Я никогда не утверждал, что полечу. Ты сама пришла к такому выводу, — произнес он. — Как тебе кольцо?

Мой взгляд задерживается на простом серебряном кольце. Оно совершенно отличается от его предыдущих подарков.

— Это прощальный подарок?

— Возможно. — Рафаэль сделал небольшую паузу. — Один из моих подарков, — продолжает он, вздохнув. — Если оно тебе не нравится, я заберу его и куплю что-то более красивое. Если ты решишь вернуться.

— Так просто? Ты оставил меня в самолете, когда я была без сознания! Ты отправил меня домой, даже не попрощавшись. А если я решу остаться? Что тогда? Почему ты так поступил?

На другом конце провода воцарилась тишина.

— Почему, Рафаэль?

— Потому что если бы подождал, пока ты проснешься, если бы удержал тебя в своих объятиях хоть на секунду дольше, я бы никогда не отпустил тебя, Василиса! Я бы нашел способ удержать тебя рядом. Я бы лгал и угрожал твоей семье! Это единственное, что тебя волновало.

— А тебе не приходило в голову, что я, возможно, хотела остаться с тобой? Что мне не нужны были эти чертовы угрозы? — Я прячу лицо в ладонях. — Господи, Рафаэль.

— Не ври мне, Василиса. Я не дурак. Какого черта ты захотела бы быть с кем-то вроде меня? Я надеялся, что, покупая тебе красивые вещи, смогу как-то компенсировать то, что ты пережила, находясь рядом со мной. Чтобы хоть как-то уменьшить дискомфорт от того, что каждое утро ты просыпаешься в постели с чудовищем. Только так я мог превзойти всех тех идеальных мужчин, которые могли бы забрать тебя у меня. Так что да, ты права. Я угрожал тебе, потому что боялся, что, если у тебя будет выбор, ты никогда не выберешь меня. - Раздается громкий треск, что-то тяжелое и массивное звучит в динамике моего телефона. — Я поступил так, как считал нужным. Держал тебя в клетке. Ты — самое ценное, что у меня было. Не имело значения, что все это происходило из-за моей любви к тебе. Я причинил тебе боль, манипулировал тобой, чтобы ты осталась. Теперь мне придется с этим жить. Придется продолжать дышать несмотря на то, что правда каждый день причиняет мне страдания. Я действительно люблю тебя, веришь ты мне или нет, и понял, что лучше отпустить тебя, чем заставлять оставаться рядом, когда ты этого не хочешь. - Снова раздается грохот, словно он сметает все на своем пути. — Ты говорила, что хочешь свободы в принятии решений, vespetta. Я просто предоставил тебе эту свободу. Выбирай, — рычит он. — Мой самолет по-прежнему стоит на том же аэродроме, где приземлился. Он ждет тебя. У тебя есть время до семи часов завтрашнего вечера, чтобы решить. Если к этому времени ты не окажешься на борту, самолет улетит без тебя, и я приму это как ответ.

Он отключает связь.

Мое зрение затуманивается от сдерживаемых слез. Я бросаю телефон на кровать и спешу в ванную, чтобы не разбудить Юлю. Сидя на закрытой крышке унитаза, зажимаю рот рукой, чтобы не разрыдаться. Боже! Я думала, что все эти чертовы украшения, которыми он меня осыпает, — это просто его способ продемонстрировать богатство. Тактика, чтобы показать, насколько он «лучше» остальных. Мне и в голову не приходило, что на самом деле он считает себя неполноценным. Как будто он недостаточно хорош. Как я могла быть такой слепой и не понять этого?

Я сглатываю желчь, угрожающе подступающую к горлу, и позволяю отвратительным слезам течь. Они, как кислота, обжигают мои щеки, а сердце сжимается в груди.

Он любит меня.

Он желает меня.

Почему я не замечала его страданий?

Я никогда не видела в нем ничего, кроме его потрясающей красоты. Это единственное объяснение тому, что не замечала его неуверенности. А он положил трубку, прежде чем у меня появилась возможность сказать ему об этом. Сказать, что я тоже его люблю.

И что я возвращаюсь.

— Вася? — доносится голос мамы. — Где ты? Я думала, ты… — Ее слова обрываются, как только мама открывает дверь в ванную. — Что случилось?

— Ничего, — отвечаю, вытирая нос рукавом и улыбаясь. — Я возвращаюсь в Сицилию.

Моя мама замирает.

— Что?

— Я влюблена в него, мама. Я люблю Рафаэля.

Мама бросается ко мне и присаживается рядом с унитазом, обнимая меня.

— Тише. Ты просто запуталась, детка. Это пройдет.

— Я не запуталась, мама. Впервые за несколько месяцев я ясно мыслю. — Сжимаю ее руку. — Я возвращаюсь к нему.

Она отстраняется и хватает меня за плечи.

— Что? Нет. Я не отпущу тебя.

— Мама, я не спрашиваю разрешения, — вытираю слезы с щек и встречаю ее яростный взгляд. — Ты как никто другой должна понимать, что когда сердце выбирает, назад дороги нет.

— Нельзя влюбиться в кого-то за два месяца, Василиса!

— Да? Сколько времени тебе понадобилось, чтобы влюбиться в папу?

— У нас было совершенно иначе.

— Конечно. Он шантажировал тебя, чтобы ты вышла за него замуж! Дважды, если не ошибаюсь. — Я фыркаю. — Он говорит, что ты влюбилась в него за один день.

— Врет! Мне потребовался не меньше месяца.

Из меня вырывается смех.

— Вот видишь.

Лицо мамы становится серьезным, на нем читается беспокойство.

— Ты уверена, что у тебя есть чувства к этому человеку?

— Да.

— Сколько ему лет?

— Тридцать девять. Какое это имеет значение для моих чувств?

— Просто спрашиваю. Он намного старше. Опытный. Я понимаю, как такой человек может заставить молодую женщину влюбиться в него. Это всего лишь увлечение, и оно пройдет.

Я беру ее руку и прижимаю ладонь к своей груди.

— У меня в груди пустота, вот здесь. Она появилась в тот момент, когда я проснулась в самолете и узнала, что Рафаэля рядом нет. Одна лишь мысль, что больше никогда не увижу его, заставляет эту пустоту расти. Я чувствую себя опустошенной без него. Я вернулась, но мое сердце осталось в Сицилии. Вместе с ним. А никто не может жить без своего сердца, мама.

— Но... Ты не можешь просто взять и уехать. Твой папа сойдет с ума, Вася. Он никогда не позволит тебе уехать.

— Я знаю. Поэтому объясни ему, что я больше не маленькая девочка, которую он должен защищать от монстров. Мне не нужна защита от Рафаэля. Хочу, чтобы папа понял, что я люблю и всегда буду любить его, но мне пора начать жить своей жизнью.

— Ты знаешь, что твой отец очень сильно заботится о тебе и Юле.

— Да. Но мне не нужна его защита, мама. Мне нужна его поддержка.

— Хорошо, — выдыхает она. — Знаешь, временами твоему отцу снятся сны о том взрыве в торговом центре, и он просыпается весь в поту. Мне тоже снятся кошмары об этом. Боже, я так благодарна, что ты была тогда такой маленькой и не помнишь этого.

— Это было давно.

— Не важно. Такие вещи остаются в памяти, и сколько бы времени ни прошло, их не забыть. Ты даже не можешь представить, как это было страшно, Василиса. — Мама сжимает мою руку и вздрагивает. — Столько крови. Роман первым добрался до тебя, и ему пришлось почти силой оторвать тебя от того человека, который тебя спас. Он прижимал тебя к себе так сильно, что казалось, обхватывает тебя всем телом. Осколки стекла впились в его руки и запястья. А его лицо... Господи боже. Я буду помнить его израненное лицо до конца своих дней.

Его руки... Его лицо... У меня подкашиваются ноги. Мама продолжает говорить о том, как прибыли машины скорой помощи, но слова не доходят до моего сознания. Руки и лицо. Израненные. Нет, это не может быть он.

Я мысленно возвращаюсь к тому дню, который мы провели вместе в ванной. Рафаэль спрашивал меня о шраме на спине. Он сказал что-то... Что-то о судьбе.

Судьба.

— Как он выглядел? — шепчу я. — Человек, который спас меня?

— Я... Я не знаю. Он был весь в крови. Кажется, у него темные волосы. И он был высоким. Широкоплечий. Я помню, как подумала, что из-за его роста он, вероятно, и смог закрыть тебя полностью от осколков стекла. Роман пытался его найти. Позже. Он обратился к Эндри Душку, лидеру албанского картеля, из-за татуировки, которую твой отец заметил на руке того молодого человека. Но Душку сказал, что никто из их членов в тот день не пострадал.

— И… — Я сглатываю. — Как выглядит татуировка албанской банды?

— Эм... Не уверена. Кажется, это два кинжала с зеленой змеей...

— Обвивающей их, — перебиваю я, так как слезы снова угрожают хлынуть из моих глаз.

— Верно. Откуда ты это знаешь?

— Я видела ее.

Он знал. Знал и не сказал ни слова. Наверняка Рафаэль догадался, когда говорили о моем шраме. Но не стал использовать это в своих интересах. Никаких сделок… Угроз… Намеков на долг, чтобы заставить меня остаться.

«У тебя нет долга перед ним», — сказал он.

Я обнимаю маму и целую ее в щеку.

— Юля будет сердиться, что ты не взяла ее с собой в аэропорт.

— Она плохо себя чувствовала последние несколько дней, поэтому мы решили дать ей отдохнуть. И мы не знали, чего ожидать, Василиса. Не знали, в каком состоянии ты будешь. Этот человек держал тебя у себя несколько месяцев и...

На моих губах появляется грустная улыбка.

— Позволь мне заверить тебя в одном, мама. Объятия этого человека — самое безопасное место, где я когда-либо была.

— Что ты имеешь в виду?

— Потому что это он, — шепчу. — Человек, который спас мне жизнь много лет назад. Это Рафаэль.