Я медленно наклоняю голову в ответ на ее слова. 

— Мэддокс твой мужчина? — Я лишь наполовину дразню.

— Хм?

Смех пузырится из моей груди. 

— Ты даже не представляешь, в каком глубоком дерьме ты находишься.

— Заткнись, Райли, — несчастно ворчит она.

— Я сейчас помолчу. Но запомни мои слова — ты и Мэддокс? Это произойдет.

— Почему так трудно поверить, что мы просто друзья?

— Потому что Лила, любовь моя… это неизбежно. Мальчикам нравится Мэддокс? Они любят играть с огнем. А Лила? Мэддокс Коултер слепо пойдет в огонь и сгорит дотла ради тебя, если ему придется.

Для них это буквально написано звездами.

Я не понимаю, как они до сих пор это отрицают.

— И да… я приду на вечеринку, — наконец, говорю я ей, когда она замолкает. Лила тихо кивает, ее глаза смотрят вдаль. Потерялась в своих мыслях. Думая о своих словах.

Но есть одна вещь, которую я знаю о Лиле…

Она чрезмерно упряма.

И Мэддокс тоже.

***

Звон вилок и ножей о тарелки — единственный звук, эхом разносящийся по стенам столовой. Мои родители не разговаривают во время ужина; они редко когда-либо беседуют. А если они и говорят, то всегда для того, чтобы указать на мои недостатки или на то, что я сделала, чтобы им не понравиться.

Никогда не бывает: «Как дела? Как прошел день?»

Никогда не бывает: «Я горжусь тобой».

Всегда так: «Ты меня разочаровала, Райли».

Это безжалостный цикл, из которого я отчаянно пыталась вырваться. Но я не могу.

Этот сосуд, несущий меня, моя увядающая душа и сердце, бьющееся в моей груди, — они слепили меня, как кусок глины, таким, какой я есть сейчас. Они голыми руками превратили Райли Джонсон в ту женщину, которой они хотели ее видеть.

Я режу стейк на более мелкие кусочки. Их тарелки почти прозрачны, но я пока откусила всего два крошечных кусочка. И эти укусы тяжело обосновались у меня в желудке. Стейк пресный на вкус, и я чувствую себя отвратительно. Картофельный гратен на моей тарелке вызывает у меня тошноту.

Я уже неприятно сыта и едва успела откусить два раза.

Мой отец вытирает рот салфеткой, всегда дотошный в своих действиях. Я жду, пока он встанет и уйдет, чтобы я тоже могла уйти. Но он не поднимается на ноги, как я от него ожидаю.

Он бросает салфетку рядом с пустой фарфоровой тарелкой и медленно отпивает красное вино. 

— Ты встречаешься с Грейсоном Хейлом, — говорит он мне, как ни в чем не бывало.

Это не вопрос. Его слова – это заявление.

Я должна была знать… Я не могла хранить в секрете свои отношения с Грейсоном. Не то чтобы я хотела сохранить его в секрете. Но я хочу проводить с ним больше времени…

Прежде чем мне придется разбить наши сердца. Я знаю своего отца, и Грейсон не является для меня идеальным вариантом, учитывая его прошлое.

— Он хороший выбор, — бесстрастно продолжает мой отец. — В конце концов, он Хейл.

Моя голова резко поднимается, и я смотрю на него. Я правильно его расслышала?

— Бенджамин Хейл — судья, и Грейсон, скорее всего, пойдет по его стопам. — Мой отец поднимается на ноги, отодвигая стул. — Ты сделала одну вещь в своей жизни правильно, Райли. Не разрушай это. Я ожидаю от тебя многого.

Мое сердце падает в подложку, и по спине проносится покалывание.

Он отходит от стола, и я смотрю, как он уходит. Моя мать издает звук в глубине своего горла, привлекая мое внимание к ней. Ее макияж, прическа и все в ней безупречно. Как всегда. Но она больше похожа на безжизненную куклу, чем на человека.

— У тебя есть качества, чтобы обвести вокруг пальца такого человека, как Грейсон, Райли. Не трать его зря. У тебя есть лицо и тело. — Она поднимает подбородок, одаривая меня надменным знакомым взглядом. — Я научила тебя всему, что знаю, не разочаруй нас.

Она тоже выходит из-за стола, и как только я остаюсь одна, моя грудь сотрясается от резкого вздоха. Такое ощущение, будто моя грудная клетка прогибается внутрь, захватывая и сдавливая легкие. Безжалостно.

Я не могу дышать под давлением.

Они одобряют Грейсона…

Но за это приходится платить.

Я не позволю родителям испортить то, что есть у нас с Грейсоном.

Он особенный: наши чувства друг к другу — не фальшь и не договоренность.

Мы не иллюзия и не красивый фасад, позволяющий манипулировать окружающими.

Грейсон со мной настоящий.

И я никому не позволю отравить то, что мы вместе.