ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ

ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ

РАЙДЕР

Проблема отца и дочери

Моя свекровь приехала ко мне через несколько дней после того, как женская команда Брайара выиграли "Замороженную четверку" и вернули трофей нашему колледжу после трех лет, проведенных в других руках. Она позвонила заранее, так что я не удивляюсь, что она стоит у меня на пороге.

— Привет, заходите, — говорю я, вешая ее пальто. — Хотите что-нибудь выпить? Кофе? Воду? Чертову тонну спиртного, чтобы наверстать упущенное за последние три дня?

Ханна смеется.

— Давай начнем с воды, а шоты отложим на потом.

Она оглядывается по сторонам, пока я веду ее вглубь дома, к кухне.

— Здесь чище, чем я думала, — говорит она с усмешкой. — Я ожидала увидеть холостяцкую берлогу.

— Нет, мы не законченные варвары. — Я делаю паузу, бросая застенчивый взгляд. — Мама Шейна присылает клининг два раза в месяц.

Это вызывает у нее еще один смешок. На кухне она садится за стол, пока я направляюсь к холодильнику за водой.

— Джиджи переедет к тебе? Она сказала, что еще не решила.

Я оглядываюсь через плечо.

— Я думаю, она просто неофициально поживет здесь до окончания семестра. А потом мы вместе найдем жилье в Гастингсе.

Шейн и Беккет до сих пор сильно печалятся по этому поводу. Когда я вернулся из Вегаса и сказал им, что женился на Джиджи, они оба были очень удивлены. Часами изводили меня этим. Шейн целый день называл меня мистером Грэхемом. Беккет дал мне советы по проведению медового месяца и несколько таблеток виагры.

Все это было смешно и игриво, пока они не поняли, что это не просто розыгрыш или брак только на бумаге. В конце концов, я съеду. Мы не будем жить здесь вместе до выпуска. С тех пор они стали немного подавленными.

Когда я передаю Ханне бутылку с водой, я замечаю, что ее взгляд опускается на серебряное кольцо на безымянном пальце моей левой руки. Сегодня утром мы с Джиджи купили кольца в маленьком ювелирном магазине на Мейн-стрит. Я до сих пор поражаюсь каждый раз, когда смотрю вниз и вижу его.

Я даже не помню, кто из нас предложил связать себя узами брака. Я думаю, это мог быть я? Я просто помню, как шел держа ее за руку по Стрип в ту первую ночь в Вегасе и думал, что нет никого другого, с кем я хотел бы держаться за руки до конца своей жизни. И по какой-то необъяснимой причине Джиджи согласилась.

— Женат, — говорит ее мама с удивленным видом.

— Женат, — подтверждаю я.

Это довольно забавно, если подумать. Мы даже года вместе не были.

— Я знаю, вы считаете нас сумасшедшими, — говорю я, пожимая плечами.

— На самом деле, нет. Не считаю. Я знаю свою дочь. Она не относится ко всему легкомысленно. И мне кажется, я начинаю узнавать тебя тоже. Ты не импульсивен.

— Нет, — соглашаюсь я.

На самом деле, я полная противоположность. Расчетливый. Довольно скептически отношусь к людям, которые сначала прыгают, а потом думают.

— Послушайте, — грубо говорю я после короткого молчания, — вам не нужно притворяться, что вы согласны с этим или что вы даже поддерживаете это. Я разрешаю вам вести себя как ваш муж. Просто соблюдайте полное молчание в отношении нас.

— Эй, он пытается.

Она не ошибается — за последние три дня Гаррет написал, позвонил и оставил несколько голосовых сообщений для Джиджи, прося о разговоре. Но его дочь упряма. Это она отказывается принять оливковую ветвь.

— Он сделал ей больно, — тихо говорю я.

— Я знаю. Он сожалеет об этом. Вы двое застали его врасплох. Гаррет не любит сюрпризов. И нет, втайне я не расстроена.

— Правда?

Она тянется через стол и берет обе мои руки в свои.

— Я знаю, что ты потерял свою мать в юном возрасте, — начинает она.

Я ерзаю на стуле, от дискомфорта напрягаются мои плечи, потому что я не знаю, много ли Джиджи рассказала своим родителям о моем прошлом. Я не просил ее держать в секрете то, что сделал мой отец, но мысль о том, что ее родители знают, все еще тревожит.

— Не легко расти без матери.

Я пожимаю плечами.

— У меня были приемные мамы.

Она изучает мое лицо.

— Они были добры к тебе?

Я резко встряхиваю головой. Мое горло сжимается.

— Я так и думала. — Она сжимает мои руки. — И именно поэтому я пришла. Я хотела, чтобы ты знал, что я здесь ради тебя. Я серьезно, Люк. Я не сомневаюсь, что ты будешь в нашей жизни еще долгое время, и меня это нисколько не беспокоит.

В глубине души возникает щекочущая мысль. О моей собственной матери. Если бы она была жива, и я привел бы домой девушку, на которой женился, интересно, как бы она отреагировала. Хватило бы у нее мудрости понять, что Джиджи на самом деле не “какая-то девчонка”, а вся моя жизнь.

Но я никогда не узнаю. И эта мрачная мысль царапает что-то внутри меня. Я моргаю. Моргаю снова. Влага в моих глазах не рассеивается. Это просто всплывает, искажая мое зрение.

— Эй, — мягко говорит Ханна. — Все в порядке.

Я поворачиваю голову, чтобы избежать ее взгляда. Я чувствую себя разоблаченным.

Поэтому она встает со своего стула и приседает передо мной.

— Прости. Мне не следовало упоминать о твоей матери.

— Нет, все в порядке. — Мой голос срывается. Я провожу предплечьем по лицу, вытирая глаза рукавом.

Прежде чем я успеваю ее остановить, мама Джиджи крепко обнимает меня, и теперь я плачу в ее объятиях, как маленький ребенок.

Это так чертовски неловко.

Она протягивает руку и убирает прядь волос с моего лба, не обращая внимания на мои слезы.

— Все, что я пыталась сказать, это то, что теперь ты моя семья. Я знаю, что я не твоя настоящая мама, но думаю, что неплохо справляюсь со своими детьми.

— Справляетесь, — хрипло говорю я.

— Так что, если тебе когда-нибудь что-нибудь понадобится, я на расстоянии звонка или смс. Я всегда буду рядом с тобой.

Внезапно я слышу, как открывается входная дверь. Голоса Шейна и Беккета. Я быстро вытираю глаза, в то время как Ханна встает и садится обратно на свое место. Она делает глоток воды, затем ставит бутылку на стол и вздыхает.

— Итак. А теперь, как мы собираемся решать проблему отца и дочери?

Это легче сказать, чем сделать. Проходит неделя, а Джиджи по-прежнему отказывается разговаривать со своим отцом. Гаррет был в таком отчаянии, что даже позвонил мне и попросил поговорить от его имени. Я сказал, что попытаюсь. Потому что, во-первых, он мой кумир. А, во-вторых, теперь он мой тесть.

Но... она моя жена.

Жена.

До сих пор кажется нереальным говорить это. За всю мою жизнь ничто не казалось мне совершенно правильным, кроме хоккея. Когда я там, на льду, гоняюсь за шайбой, бью по воротам, именно тогда я всегда чувствовал себя самым собой. Чувство сопричастности, как будто я был именно там, где и должен был быть.

Я чувствовал такое только один раз в своей жизни.

Когда я сказал Да Джиджи в здании суда.

Мы выбрали друг друга. И она права — я не ожидаю, что это будет легко. Жизнь никогда не бывает такой. Но именно с ней я хочу встретить все невзгоды. Она мой партнер, и что бы ни случилось, мы всегда будем прикрывать друг друга.

Поэтому мне нужно прикрывать ее сейчас, хотя я понимаю, что ее отец сожалеет о каждом слове, сказанном им в тот день в раздевалке.

Но, черт возьми, эти слова глубоко ранили ее. Она пыталась угодить ему всю свою жизнь, а он берет и говорит, что разочарован в ней? Нет, что он никогда не был так разочарован в ней?

Ей потребуется много времени, чтобы забыть это. Гаррет знает, и именно поэтому он в отчаянии обращается ко мне. Я знаю, должно быть это убивает его. Очевидно, что он не одобряет наш брак.

Как ни странно, кое-кто, кто меня не осуждает — кроме моей свекрови, — это мой новый шурин. Уайатт написал мне из аэропорта в то утро, когда улетал из Вегаса.

(прим. перев. В америке шурина называют brother-in-law, что дословно переводится как брат-в-законе и имеет аббревиатуру BIL)

УАЙАТТ:

Обидишь мою сестру и я обижу тебя. Тебе понятно, Билл?

Я:

Билл?

УАЙАТТ:

Шурин. Пытался написать BIL, но автозамене это не понравилось. Так что, теперь ты Билл. Не обижай ее, и у нас будет все хорошо.

Я:

Не буду, и круто.

УАЙАТТ:

Добро пожаловать в семью. Я полагаю, нам нужно приложить усилия, чтобы поладить. Теперь, когда мы застряли с тобой навсегда.

Я:

Спасибо, Билл.

Уайатт не прилетит в Бостон, чтобы посмотреть, как я играю в “Замороженной четверке” завтра вечером, но Ханна и Гарретт приедут. Гаррет, вероятно, надеется, что у Джиджи не будет другого выбора, кроме как признать его существование, если они будут сидеть вместе.

Еще одна проблема — два дня назад Аризона обыграла Нотр-Дам, так что мы играем с ними в Национальном Чемпионате. Мне это не нравится. Я беспокоюсь о том, что снова буду играть с Майклом Кляйном. В этом сезоне мы не встречались с Аризоной, так что кто знает, как он поведет себя во время игры.

В тот вечер вся команда, включая Дженсена и тренерский штаб, отправляется ужинать. Тем из нас, кто является совершеннолетним, разрешается даже заказать одну — и только одну — бутылку пива, как любезно сообщает нам Дженсен. Затем он добавляет, что любой, кто воспользуется его предложением, должен выпить три стакана воды, чтобы нейтрализовать неразумный выбор. Тем не менее, многие из нас заказывают эту бутылку.

Новости о моей свадьбе разошлись по всей команде, и я замечаю, что Колсон во время ужина несколько раз поглядывал на мое обручальное кольцо. Единственный раз, когда наши взгляды встречаются, он что-то бормочет себе под нос и с отвращением отворачивается. Рядом с ним Джордан Трэгер свирепо смотрит на меня в знак солидарности. Я покорно тянусь за своей бутылкой.

Мы только что вернулись в отель и входим в вестибюль, когда мой тесть пишет, что он в баре и если ли у меня минутка.

— Встретимся наверху, — говорю я Шейну, который кивает и направляется в нашу комнату.

Несколько парней из команды соперника толпятся в вестибюле в своих хоккейных куртках. Глаза парней расширяются, и они возбужденно перешептываются, когда замечают Гаррета Грэхема, шагающего через вестибюль из бара.