— Но, Кам, это то, что делают наркоманы — скрывают это.

— Но я был его братом; я должен был это увидеть. Почему он не мог поговорить о своем состоянии со мной? Черт возьми, мы были лучшими друзьями.

— Может быть, он не хотел обременять тебя?

Я сажусь, желая поскорее покончить с этим разговором.

Она обнимает меня. Когда она не встречает сопротивление, то крепче сжимает меня.

— Это не твоя вина. Мне не обязательно знать все обстоятельства или что именно произошло, но я знаю, что пагубные привычки способны завладеть чьей-то жизнью. И иногда нам, посторонним, трудно это понять.

Встав на колени, я поворачиваюсь к ней лицом.

— Я все это уже слышал, — говорю я ей.

— Тогда ты меня не слушаешь. Плохие вещи случаются, Кам. И я понимаю, что прямо сейчас ты ненавидишь своего брата за смерть, но он не делал этого с тобой. Он умер от передозировки наркотиков. И, возможно, это то, о чем тебе стоит подумать, потому что я уверена, что он не хотел бы, чтобы ты винил себя.

— Я знаю, — выплевываю я.

— Знаешь? Разве твое чувство вины не удерживает тебя от того, чтобы сделать в своей жизни что-то, что могло бы быть тебе небезразлично?

Я хмуро оглядываюсь через плечо.

— Ты не знаешь, о чем говоришь.

В ее глазах, когда она смотрит на меня, нет жалости, только смягченное выражение и, возможно, немного понимания. Она легонько целует меня в плечо.

— Да, я знаю. Я знаю, ты хочешь сделать больше, чем есть на самом деле.

— Откуда тебе это знать?

— Я вижу, как работает твой разум всякий раз, когда ты говоришь о местных предприятиях и о том, как у них идут дела. У тебя всегда есть идея о том, как улучшить их. Ты видишь то, чего не видят другие. Тебе нужно двигаться вперед, Кам. Перестань позволять своей ненависти к отцу или гневу на брата сдерживать тебя. Возможно, ты никогда не сможешь простить своего отца, но ты должен простить своего брата.

Смелые слова, и они поражают меня, как молния.

Вздохнув, я пытаюсь объясниться, не сердясь на нее.

— Ты не понимаешь. Это все, о чем я могу думать. Я окончил Колумбийскую школу бизнеса через четыре недели после смерти Брэндона. Я должен был пойти работать к своему отцу, но я этого не сделал. Горе от смерти моего брата было слишком велико. Вместо этого Ванесса пошла к нему работать, а я взял небольшой отпуск. Я понятия не имею, как долго она трахалась с ним, прежде чем я застукал их в тот День благодарения. Я никогда не спрашивал. Она пыталась сказать мне, что его горе повлияло на нее, и она только хотела утешить его. Его горе? Его горе! Ты можешь в это поверить?

Макайла встает на колени и кладет руки мне на плечи.

— Нет, я не могу. Я не могу поверить, что тебе пришлось столкнуться с этим в разгар скорби по своему брату. Мне так жаль.

— Не стоит. Мне не жаль. На самом деле, застать их вместе, возможно, было лучшим, что когда-либо случалось со мной, потому что это привело меня сюда. Спасатель я или нет, но моя жизнь здесь намного лучше, чем там. Как я уже говорил тебе, моя мать думает, что я живу в мире грез и что я отказываюсь устраиваться на настоящую работу, потому что хочу причинить боль своему отцу, и она говорит мне так часто, как только может, что я причиняю боль больше себе, чем ему.

Ее руки скользят вниз, и она сжимает мои.

— Ты думаешь, она права?

Я кладу руки ей на бедра и притягиваю ближе к себе.

— Иногда я так и делаю. В последнее время больше, чем раньше.

Она кладет голову мне на плечо.

— Может быть, это означает, что ты наконец-то поверил в это и готов что-то с этим сделать.

— Я не знаю, — выдыхаю я с глубоким вздохом. — Все, что я знаю, это то, что я готов прекратить говорить об этом.

Долгое время мы остаемся в своем положении. Уставившись друг на друга. Неподвижные.

После более чем достаточного количества разговоров наедине, я толкаю ее на кровать и наклоняюсь, чтобы поцеловать ее колено.

Она хихикает.

— Это щекотно.

Звук хриплый и с придыханием. Мне это нравится. Мне нравится ощущение ее кожи, и я провожу губами немного вниз, чтобы поцеловать ее икру, затем еще ниже, чтобы поцеловать косточку лодыжки.

Ее пальцы шевелятся, и я беру ее ступню в свои руки и начинаю массировать ее.

Она приподнимается на локтях.

— Это так приятно.

Двигая пальцами, я надавливаю чуть сильнее.

— Летом после колледжа я отправился в поход с моим братом и моим лучшим другом Кином Мастерсом. Каким-то образом мы оказались в самолете, летящем в Сингапур потому, что Кину пришла в голову идея, что сингапурские женщины не похожи ни на кого другого на Земле.

Ее улыбка озаряет все лицо.

— И таковыми они и были?

Я качаю головой из стороны в сторону, словно разминая мышцы в памяти.

— Они были великолепны, это точно, и они были маленькими, такими низенькими и миниатюрными. Но стоит отметить, что у них были самые удивительные руки. Массаж, который они делали, определенно не был похож ни на какой другой.

Она прикрывает рот и изображает шок.

— Дай угадаю... вам всем понравился ваш счастливый конец.

Я поднимаю обе брови и шевелю ими.

— Что мы и сделали.

Она смеется и качает головой.

— Я тоже делаю довольно хороший массаж, мистер Уотерс.

Я облизываю языком ее бедро.

— Я определенно получу от тебя массаж, мисс Александер.

Ее соски напрягаются под майкой, когда я прикусываю кружево ее трусиков, и я знаю, что она должна быть влажной для меня.

— В любое время, днем или ночью. — Она подмигивает.

Я встречаюсь с ней взглядом, и воздух меняется.

— Сними свой топ, — говорю я ей.

Не теряя ни минуты, она встает и снимает его, а затем зацепляет большими пальцами края трусиков.

— Остановись, — говорю я ей, а затем делаю вращательное движение пальцем. — Повернись.

Она повинуется.

Это не стринги, так как видны половины ее ягодиц. Так чертовски сексуально.

— Черт, как ты это называешь?

— Бразильяно, — мурлычет она через плечо. — И не смей просить меня надеть шестидюймовые платформы и притворяться, что я качаюсь вокруг шеста.

Мой член упирается мне в живот, и я легонько глажу его.

— Это было бы весело.

Из-за плеча ее взгляд падает на мои руки, и ее губы приоткрываются. Я глажу чуть сильнее, видя, как сильно это ее возбуждает.

— Прости, здесь нет шеста, — говорит она.

— Это можно устроить.

— Не думаю, что Мэгги понравилось бы.

— Шшш, — приказываю я. — Иди сюда.

Повернувшись, она на ходу снимает трусики и швыряет их через всю комнату, прежде чем присоединиться ко мне на кровати.

Я вдыхаю ее. Я выдыхаю ее. Приглушенным голосом, прижимаясь к ее плоти, я шепчу:

— Трахни меня.

И она это делает.