Когда я впервые приехала домой после того, как жертв моего отца подняли на свет, офис был моим главным пунктом назначения. А конкретно этот ящик. Ящик, где видеозаписи умерших пациентов ждали подтверждения моей халатности.

Я запустила видео своего последнего сеанса с Томом Мерсером и, затаив дыхание, ждала событий, которые, как я знала, должны были вот-вот произойти. Альтернативные воспоминания, которые я создала, были стерты, пока я находилась запертой в клетке Грейсона. Но этого было недостаточно. Нужно было увидеть это собственными глазами. Услышать своими ушами. Пережить эти сеансы, на этот раз не введённая в заблуждение собственным разумом.

Полагаю, это что-то сродни болезненному пробуждению.

Вот только улики – единственные реальные доказательства моего преступления – были стерты.

Кассеты были пусты.

В то время я предположила, что сделала это сама, своего рода контрмеры против обыска, принятые, чтобы защитить себя. В моей памяти все еще были дыры. Пробелы. Не все восстановилось. Логично, что я скрыла доказательства своего преступления даже от себя.

Я проверяю записи раз в неделю. Просто чтобы убедиться. Не доверять собственному разуму – страшная вещь.

Экран телевизора мерцает.

Я вытаскиваю кассету и возвращаю в картотечный шкаф, давление в висках ослабевает, но лишь незначительно. Запись все еще существует.

Доверять.

У Грейсона есть запись моего признания. Оно выбито под давлением, и вряд ли власти сочтут его подлинным. Оно могло быть поддельным или вырвано с помощью манипуляцией. Мой адвокат мог разработать сильную линию защиты. И все же меня беспокоит само существование этой записи.

У любого партнерства серийных убийц есть общий недостаток: самодовольство. Один или оба становятся слишком беспечными. Эта беспечность рождается не на доверии, она порождается властью.

Один доминирует над другим. Доверие эксплуатируется.

Все всегда сводится к власти и контролю.

У Грейсона есть кое-что на меня, что ставит его в позицию власти. И, должна признаться, что испытываю проблемы с доверием в наших отношениях.

Лидия никогда бы не вступила в такие отношения.

Я прижимаю ладони к поверхности стола, позволяя ей охладить меня. Отпечатки рук остаются на дереве, когда я собираюсь. Это была тяжелая неделя.

Я запираю стол, чтобы убедиться, что все в безопасности, прежде чем уйти.

Звук настигает меня возле двери, и я останавливаюсь. Дыхание звучит слишком громко в замкнутом пространстве. Затем дверь открывается.