— Да, но даже на ферме моих родителей небо никогда не выглядело так, как сейчас.

Я протягиваю ей чашку кофе.

— Поможет тебе проснуться.

— Я уже проснулась, — говорит она и смотрит на меня своими большими голубыми глазами. Даже в темноте они светятся. — Но все равно спасибо.

Она тянется за кружкой, и наши пальцы соприкасаются.

Это ничего не должно значить. Это не должно быть чем-то особенным.

Но так и есть.

Ощущение ее пальца, когда он касается моего, не должно превращать меня в глупого влюбленного подростка. Но дело не только в этом. Между нашим контактом возникает жужжание, электричество, которое не может быть воображаемым.

«Возьми себя в руки», — говорю я себе и смотрю на горизонт.

— Значит, у нас ночной дозор, — говорит она, садясь слева от штурвала и сжимая кружку в руках.

— Штиль, скукота.

Она бросает на меня взгляд.

— Похоже. А что, нельзя ничего поделать?

— Если бы ветер дул в нашу сторону, мы могли бы проскочить. А

так, можем просто сидеть сложа руки.

— Звучит неплохо, — говорит она, ставя кружку между колен и заправляя волосы под капюшон.

— Это плохо. Ветер продолжает толкать нас в неверном направлении. Но со временем это должно прекратиться. Может быть, добавит день к нашему путешествию.

При этих словах она напрягается.

— Не волнуйся, — говорю я ей. — Не все дни будут такими, как сегодня.

Я отчасти лгу, потому что всё, вероятно, будет только хуже.

— Я надеюсь на лучшее и ожидаю худшего, — криво усмехается она и вздыхает. — Что довольно печально, потому что когда-то я надеялась на лучшее и ожидала тоже лучшего.

Я внимательно наблюдаю за тем, как она теребит губу между зубами.

— Знаешь, я думаю, что именно так мы все хотим жить. Тебе повезло, что ты так долго это делала.

Она запрокидывает голову и смотрит на звезды.

— Я слышала это всю свою жизнь. Что мне повезло. Теперь я уже не так в этом уверена.

— Почему ты так говоришь?

Она пожимает плечами.

— Даже не знаю. Для меня не было ничего легко… Я много работала, вопреки всему, что говорит Лейси.

— Лейси может говорить все, что угодно, но ее там не было, она никогда не была на твоем месте.

Ее глаза фокусируются на моих, и озорная улыбка играет на ее губах.

— Ты что, заступаешься за меня?

— Не преувеличивай.

— Ты такой хитрый, — она размышляет. Затем слегка хмуриться, когда смотрит в свой кофе. — Лейси думает, что мне все досталось просто так из-за того, что родители держали под надзором только ее.

— В смысле?

— Она всего на три года старше, но кажется, что больше, когда вспоминаю, как мои родители воспитывали её и меня. Они слишком религиозные, заметил? Не в плохом смысле. Они всегда поддерживали нас. Но… с Лейси они были очень строги. Я думаю, что мама очень долго пыталась забеременеть, и они так боялись потерять Лейси, что никогда не выпускали ее из виду. Они не позволяли ей заводить много друзей, никогда не покупали ей новую одежду, никогда не позволяли ей есть вредную пищу, никогда не отпускали на вечеринки с ночевкой.

В старших классах они следили за тем, какую музыку она слушает, ей не разрешалось встречаться с парнями. Они знали, что у нее нет никакого интереса к семейной ферме, поэтому заставляли учиться.

— Мне с трудом верится, что они ее прям заставляли.

— Ты прав. Но они сильно давили на нее, чтобы она была лучшей, и, может быть, из-за этого Лейси становилось еще хуже, я не

знаю. Потому что она сама слишком давит на себя, чтобы угодить родителям, и ведет себя так до сих пор.

— А как насчет тебя?

— Я? Мне не дали ничего, кроме свободы. У меня было много бойфрендов, я гуляла допоздна, пила и курила травку, делала всё, что хотела. Мне повезло, что я любила школу, потому что думаю, они бы даже не заставили бы меня хорошо учиться.

— Значит, Лейси обижается на тебя, потому что ты получила полную свободу, а она — нет.

— Да, обижается — самое подходящее слово. Но…дело в том, что мне не лучше. Ведь именно ей доставалось все внимание. Мои родители заботились о ней, им было наплевать на меня. Они позволяли мне делать все, что угодно, потому что не думали обо мне.

— Это неправда, — говорю я ей. — Я провел много времени с твоими родителями, они очень гордятся тобой.

— Может быть… Может, мы стали ближе. Но раньше все было по-другому. Поэтому, хотя Лейси обижается на меня за мою свободу, я обижаюсь на Лейси за любовь и внимание, которые она получила.

Слова висят в воздухе между нами, пока их не уносит ветром, и у меня такое чувство, что Дейзи никогда не произносила их вслух, никогда не говорила это кому-то другому.

Не знаю, почему это заставляет меня чувствовать себя особенным.

— Итак… — продолжает она, понизив голос. — Все очень сложно, — она смотрит на меня. — Тебе повезло, что у тебя нет ни братьев, ни сестер.

Я замираю и чувствую, как бледнеет моя кожа.

Потому что она не знает.

И это вовсе не секрет, я должен был сказать. Но не могу. Только не здесь, на воде. Не тогда, когда многое поставлено на карту.

«Это ненормально», —говорит тот голос, который ревет громче всех на море. «Ты назвал лодку в ее честь и решил, что этого достаточно, будто именно так ты оплакал ее смерть. Но ты не оправился. Никто не оправился».

Я закрываю глаза, борясь с этим чувством.

Только не здесь. Не сейчас.

— Я не знаю, что мне теперь делать со своей жизнью, — говорит Дейзи.

Я моргаю, загоняя горе глубже в свое сердце.

Сосредоточься на ней. Сосредоточься на Дейзи.

Я прочищаю горло.

— В каком смысле?

— Во всех. Во всех смыслах.

— Я не сомневаюсь, что ты сможешь найти другую работу в отделе маркетинга. Может быть, даже лучше.

— Знаю, — говорит она. — Я в этом не сомневаюсь. Но… не уверена, что хочу этого. Я взялась за эту работу, потому что мне повезло сразу после окончания школы. Один отец моего тогдашнего бойфренда работал там и устроил меня на стажировку, вот и все. Я

никогда не училась в колледже. Хотела, но не пошла, потому что не было необходимости. Осталась на этой работе, потому что она облегчала мне жизнь, ну я и смирилась. Но… начинаю понимать, что я не получала никакого опыта, или удовольствия, только зарплату.

— Но в этом нет ничего плохого, — замечаю я, вспоминая множество случаев в своей жизни, когда я делал любую работу, которую мог, чтобы заработать деньги. С другой стороны, у меня была цель, и она всегда заключалась в том, чтобы покупать лодки и делать то, что я делаю прямо сейчас.

— Наверное, — признается она. Ее брови сходятся на переносице. — Тебе не кажется, что будто неправильно хотеть

большего?

Я отрицательно качаю головой.

— В этом тоже нет ничего плохого. Мы всегда должны хотеть большего. Больше для себя. Стать лучшими версиями самих себя.

Развиваться, а не просто существовать. Я такого мнения.

— Всю свою жизнь я просто существовала — говорит она. — Я

никем не стала.

— Но ты станешь.

Она слегка улыбается мне.

— Надеюсь, — она делает паузу. — Просто нужно понять, кем именно.

— А я не сомневаюсь, что все получится, — говорю я ей.

Она усмехается.

— Должна сказать, что мне больше нравится поддерживающий Тай, чем ворчливый.

Я закатываю глаза и кладу руки на руль.

— Я все тот же Тай.

Она кивает и потягивает кофе, глядя на звезды.

Часы проходят в светской беседе, хотя теперь, когда Дейзи успокоилась и меньше нервничает рядом со мной, наши разговоры стали более вдумчивыми. Мне правда нравятся ее взгляды на общество, мир, даже на политику.

Наконец, ночное небо начинает окрашиваться в темнооранжевый цвет, цвета пронизывают линию горизонта, смешиваясь вместе, как на акварельной палитре. Розовые, красные и пурпурные цвета формируются, меняются и смешиваются, облака впитывают насыщенность, когда солнце медленно поднимается.

— Мы не осознаем, насколько это важно, — шепчу я хриплым голосом.

— Восход солнца? — спрашивает Дейзи. Она в восторге смотрит, как цвета меняются у нас на глазах.

Я сглатываю комок в горле.

— Увидеть рассвет новых дней. Иногда кажется, что мир вокруг нас рушится. Иногда что-то рушится внутри нас. Но солнце всегда встает. Оно всегда обещает, что мы сможем начать сначала. Это единственное, на что мы можем рассчитывать, когда больше ничего не остается.

Она фыркает. Я понимаю, что веду себя глупо, и это на меня не похоже. Но в данный момент мне все равно.

— Атаранги, — я произношу это слово с благоговением.

— Это название лодки, — комментирует она, оглядываясь на меня.

Я киваю. Еще так звали мою сестру.

— Это значит «утреннее небо», — говорю я ей.