Глава 8

САВАННА

Спустя пятнадцать минут я выхожу из раздевалки в спортивных штанах и майке, с очищенным от макияжа лицом и натыкаюсь на Мак.

— Бойфренды не допускаются, если не могут вести себя прилично, — упрекает она. — Ты знаешь правила.

— Он не мой бойфренд. Он просто идиот.

Она улыбается.

— А он это знает?

— Что он не мой бойфренд или что он идиот? — Я лукаво ухмыляюсь. — Вероятно, он знает и то, и другое.

Мак со вздохом качает головой, поднимая глаза к потолку.

— Девочки, из-за вас я седею.

Я фыркаю от смеха. Мак едва за тридцать, и на ее голове нет ни единого седого волоска. Она смотрит на меня, выгнув бровь.

— Ты свободна до понедельника.

Я открываю рот, чтобы возразить, но она выставляет ладонь перед моим лицом.

— Это не наказание. Рыжий рассказал мне о твоих выступлениях. Я не хочу, чтобы ты беспокоилась о необходимости отрабатывать двойную смену. Можешь увеличить количество часов на следующей неделе.

— Правда? — У меня, должно быть, улыбка на все лицо, потому что губы Мак слегка изгибаются в ответ. — Спасибо.

Она кивает, затем поворачивается, чтобы уйти.

— Вспомни о нас, когда станешь знаменитой, — бросает она через плечо, прежде чем свернуть за угол в сторону своего кабинета.

Пружинистым шагом я иду к изолятору. Это складское помещение, которое мы используем, чтобы держать пьяных мудаков, прежде чем их увезут копы. Меня бесит, что Леви оказался там. Сначала стриптиз-клуб, потом танец на коленях, а теперь и изолятор для извращенцев.

Какой насыщенный день для старого доброго Леви Купера.

Я стираю с лица любое выражение, прежде чем распахнуть дверь, и мне чертовски трудно не расхохотаться при виде сгорбившегося на металлическом складном стуле Леви, прижимающего к лицу пакет со льдом. Его глаза тут же перескакивают на меня, но я смотрю на Рыжего.

— Я им займусь, Рыжий.

Он кивает без слов. Затем отталкивается от стены, к которой прислонялся, подмигивает мне и выходит за дверь. Только когда дверь позади меня со щелчком захлопывается, я переключаю внимание на Леви.

Он пронзает меня убийственным взглядом, и я инстинктивно дергаюсь.

— Что? — выплевываю я.

— Стервозная Гадюка?

— У нас должен быть сценический псевдоним. — Я пожимаю плечами. — Это лучше, чем Конфетка или Печенька, или Кексик. Гадюку, по крайней мере, нелегко съесть.

Он не двигается. И больше ничего не говорит о моем имени. Просто слегка склоняет голову набок и пристально смотрит на меня. Я упираю кулаки в бедра и смотрю в ответ, пока он не решает снова заговорить.

— Ты стриптизерша.

И вот он — покровительственный тон, который нельзя не заметить.

— Танцовщица, — поправляю я, и он усмехается.

— Полуголая танцовщица.

— Это моя работа.

— Это не работа, а посмешище.

— Ну, ты заплатил пятьдесят долларов за вход, чтобы посмотреть на это посмешище, и я не видела, чтобы полчаса назад ты жаловался.

Мне приходится закусить щеку изнутри, чтобы не улыбнуться, пока мы играем в гляделки. Он даже спорить не может. Знает, что я права. Чтобы еще больше доказать свою точку зрения, я опускаю глаза на его промежность, формирую губы в трубочку и испускаю долгий, медленный свист.

— Ладно, ладно, — быстро говорит он, поворачиваясь боком, словно пытаясь спрятаться от меня.

— Никогда бы не подумала, что у тебя будет такой большой член, Купер.

— Господи Иисусе, Сав.

Его уши розовеют, и я ухмыляюсь, неспешно направляясь к нему.

— Ах, еще и имя Господа всуе? Большой член и грешник в придачу. Как раз мой тип.

Я прислоняюсь бедром к столу рядом с ним и смотрю из-под ресниц. Он встречается со мной взглядом, затем сканирует мое лицо своими большими карими глазами. Его ноздри раздуваются, и я вижу, что он пытается не улыбаться.

— Все еще негодница, — наконец, говорит он, и я позволяю себе улыбнуться.

— Все еще пиписька.

Его губы растягиваются в ухмылке, от которой мой пульс учащается.

— Кстати, внушительная, — добавляет он низким дерзким голосом, отчего у меня от веселья приоткрывается рот.

По тому, как горят мои уши, теперь я знаю, что теперь розовеют уже они, и только лишь могу покачать головой. Невероятно. Я вытягиваю ногу и толкаю его ботинком.

— Что ты здесь вообще делаешь?

Он широко расставляет ноги, и я оказываюсь между ними, и сползает вниз по стулу, глядя на меня снизу вверх. Кладет пакет со льдом на стол, позволяя мне хорошенько рассмотреть синяк, проявившийся на его щеке, и у меня чешутся пальцы, желая прикоснуться к нему. Чтобы уменьшить боль. Его лицо теперь дальше от моего, чем несколько мгновений назад, но что-то в этом положении кажется ближе.

— Это мои первые весенние каникулы. Я подбросил монетку, и выпал Майами. Повезло.

Повезло? Хм.

— В каком ты университете?

— В Университете Северной Каролины.

В его голосе явно слышится гордость, и хотя я впечатлена, но не удивлена. Ну, во всяком случае, не удивлена, что он попал в Университет Северной Каролины. Он был отличником. Заработал дополнительные баллы. Однако меня немного удивило, что он не пошел в один из христианских учебных заведений. Я игриво смотрю на него.

— Южное баптистское служение? Изучение Библии?

Он закатывает глаза.

— Архитектура и проектирование.

Тоже имеет смысл. Ему всегда нравилось что-то строить. Раньше я подшучивала над его наборами «Лего» и рисунками зданий в блокнотах. Я провожу пальцем по краю стола и следую за ним глазами.

— Чем собираешься заняться сейчас?

Я стараюсь говорить безразлично, вести себя небрежно, но знаю, что он слышит мое волнение. Это видно по тому, как он наклоняет голову, как любопытный щенок.

— Мы собирались отправиться на пляж. — Я в отвращении гримасничаю, и он смеется. — Ты живешь в Майами. Не говори, что тебе не нравится пляж.

— Слишком много песка. Слишком много всякой живности. — Я вздрагиваю. — Пляж был бы лучше, если бы он был бассейном.

Он снова смеется, затем передвигает вытянутую ногу так, что его колено касается моей голени.

— У тебя есть на примете что-нибудь получше?

Я встречаюсь с ним взглядом и вызывающе улыбаюсь. Той самой улыбкой, которую бросала ему, когда мы были детьми. Я пожимаю плечами.

— Возможно.

Затем поворачиваюсь и выхожу за дверь, стараясь усмирить головокружение, услышав, как Леви встает и идет за мной.

***

— Это чулан.

Леви опирается на дверной косяк комнаты, которую я снимаю у другой танцовщицы из клуба, пока сама копаюсь в «комоде» в поисках наряда на сегодняшний вечер. На самом деле это пластиковый бак, купленный в комиссионке, но он заменяет мне и комод, и тумбочку. А, на крайний случай, даже письменный стол.

Прекратив копаться, оглядываю комнату, пытаясь увидеть обстановку его глазами. Тусклая краска. Лампа на потолке мерцает. Розетка едва работает. И да, комната суперкрошечная.

Но она моя.

Я возвращаюсь к выбору одежды, отвечая:

— Я могу приходить и уходить, когда захочу. Никто не держит меня под замком от заката до рассвета. Я могу закрыться, когда пользуюсь ванной. Могу войти через парадную дверь, не прислушиваясь, таится ли где опасность. Мне не нужно ходить на цыпочках из страха, что из меня выбьют все дерьмо.

Я вытаскиваю одежду, которую искала, и бросаю ее на матрас, затем снова закрываю бак пластиковой крышкой.

— Возможно, она не большая и не роскошная, но мне не нужно много места, и она вполне меня устраивает. Она моя. Мне это нравится.

Я поднимаюсь и встречаюсь с ним взглядом. Его брови нахмурены в раскаянии, вероятно, он в нескольких секундах от извинения. Я отмахиваюсь от него.

— Забей. — Я искренне ему улыбаюсь. — Отсюда только вперед.

Он поджимает губы и кивает, но глаз от меня не отводит. Это тревожно, а я не люблю испытывать тревогу.

— Отвернись, чтобы я могла переодеться, извращенец.

— Зачем? — спрашивает он, повинуясь. — Я уже видел твои сиськи.

Я громко хохочу, стягивая с себя майку и штаны.

— С каких это пор ты говоришь «сиськи»?

Его смешок прокатывается по комнате, и мне приходится бороться с дрожью. Я благодарна, что он стоит ко мне спиной, потому что соски у меня сейчас затвердели, а лицо пылает, и я не готова иметь дело с тем, что это значит.

— Мне восемнадцать, Сав. Я говорю много всего, к чему ты не привыкла.

Я перевожу взгляд на его спину, отмечая, как на ней натягивается ткань футболки. Он раздался в плечах и его руки мощнее, чем я помню. Ему уже не пятнадцать. Это точно.

— Это непременное восстание церковного мальчика? Следующим твоим шагом будет вступление в братство или свидание с девушкой-готом?

Он смеется, но не отвечает, значит, я права. Восстание Леви Купера. Как весело. Думаю, я хотела бы посмотреть, чем оно закончится.

Я заканчиваю одеваться, затем бросаю снятую одежду в маленькую корзину в углу.

— Ладно, я готова.

Леви оборачивается, улыбаясь, но как только его глаза останавливаются на мне, его улыбка исчезает. Его взгляд скользит по моему лицу к губам, затем медленно вниз, задерживаясь на определенных местах, отчего мои соски снова твердеют под плотным бюстгальтером пуш-ап. Закусив губу, я немного ёжусь под его обжигающим взглядом, но затем в нем вспыхивает ярость, и я резко принимаю защитную стойку.

— Какого черта на тебе надето?

У меня отвисает челюсть, а потом я злюсь.

— Что же не так с тем, что на мне надето, Левит?

Его ноздри раздуваются от старого прозвища, но затем он проводит рукой по лицу.

— У тебя нет ничего, в чем бы ты не походила на стриптизершу? Надень обратно те проклятые штаны.

Я стискиваю зубы в ответ на его тон, затем упираюсь руками в бедра и смотрю на него.

Мой наряд чертовски сексуальный, но точно не для стриптиз-клуба. Черт, да прогуливаясь по Оушен Драйв, можно увидеть более откровенные наряды. Конечно, мужская рубашка свисает с одного плеча, застегнутая только на две пуговицы посередине, и открывает ярко-фиолетовый бюстгальтер пуш-ап и пупок, но короткие черные кожаные шортики и колготки в крупную сетку прикрывают почти всю задницу. Руки прикрыты, спина прикрыта, а армейские ботинки, которые я планирую надеть, будут доходить до середины икры.