Глава 1

СТЕЙСИ

Руки Пашова обнимают меня, и он утыкается носом в мою шею, излучая нежность. Он всегда очень ласков за завтраком. И обедом. И ладно, и за ужином. Мужчиной правит его желудок, и сегодня ничего не изменилось. Он целует меня в шею, а затем смотрит на мою сковородку.

— Ты готовишь это для меня?

— Нет, — говорю я с насмешкой в голосе. — Это для Джоси. Ты снова проголодался?

— Я всегда голоден, женщина. — Его рука скользит к моей попке, и он сжимает ее. — Может быть, бросишь туда один из твоих пирожков для своей страдающей половинки?

Страдающей? Я фыркаю от смеха, но достаю ложку пюре, которое использую для пирожков из не-картофеля.

— Сладкий или мясной?

— Мясо, конечно.

Конечно. Он любит сладости примерно так же сильно, как я мясо, то есть совсем не любит. Я открываю свой мешочек со специями в поисках перчинки, которую он так любит.

— О, черт. Приправы кончились. Мне нужно еще немного чего-нибудь острого. Как ты думаешь, у твоей матери есть еще?

— В пещере для хранения есть кое-что, — говорит он мне, целуя меня в щеку. — Я пойду и принесу это тебе.

— Оставь Пейси со мной, — говорю я ему, ставя сковороду на камень-стол. — Ему тоже нужно поесть.

Он сбрасывает с плеч переноску и сажает нашего сына у моих ног, прикасаясь к его носу.

— Не ешь все пирожки. Прибереги немного для своего отца.

Пейси хихикает и пытается поймать большой палец отца своими крошечными ручками. Мое сердце сжимается от нежности при виде этого.

— Поторопись, — предупреждаю я Пашова. — Мне нужны эти специи, если ты хочешь есть. — Я не пытаюсь слишком сильно подталкивать его, но моя пара иногда может отвлекаться, и если я оставлю сковороду на огне слишком надолго, она станет слишком горячей и пирожки подгорят.

— Уже ухожу, — говорит он, распрямляя свое большое тело и поднимаясь на ноги. Он дергает меня за косу, снова хватает за задницу, уходя, а затем убегает трусцой в один из задних туннелей.

И тут земля дрожит.

Я бросаю сковороду в огонь, не обращая внимания на сноп искр, и вместо этого хватаю Пейси. Я не понимаю, что происходит. Я оглядываюсь по сторонам, гадая, не мерещится ли мне все это, но тут земля снова сотрясается.

— Все вон из пещеры! — кричит кто-то, а затем чьи-то руки хватают меня и вслепую тянут за собой. Я думаю, это Хэйден, и он держит Джоси одной рукой, а другой тащит меня.

— Подожди! — я вскрикиваю. — Пашов! — Он в пещере-хранилище.

Я оглядываюсь… и тут потолок рушится.

— ПАШОВ!

Я просыпаюсь в холодном поту. Каждый дюйм моего тела скользкий от него, и я энергично растираю руки, чтобы избавиться от влаги, прежде чем она успеет кристаллизоваться в иней. Рядом со мной в меховом гнездышке лежит Пейси. Он засунул один кулачек в рот, и, пока я наблюдаю, его маленький ротик шевелится, как будто он сосет грудь во сне. Обычно вид моего спящего сына приносит мне огромную радость, но сегодня…

Все, что я могу видеть, — это бархатистую бледно-голубую кожу, темные ресницы, обрамляющие его глаза, и нос с горбинкой прямо посередине переносицы, точь-в-точь как у его отца. Он — его точная копия, и это причиняет мне боль.

Я потеряла свою вторую половинку.

Несмотря на то, что Пейси спит, я беру его на руки и распахиваю свою тунику, прижимая его к груди. Он сонно прижимается ко мне, а затем начинает сосать, прижимая маленькую ручку к моей коже. Мне нужно прижать его к себе. Мне нужно почувствовать спокойствие, которое приносит с собой материнство.

Мне нужно почувствовать прикосновение кого-то, кто любит меня и кого люблю я.

Потому что прямо сейчас я теряю контроль.

Я окидываю взглядом маленькую палатку. Джорджи спит, свернувшись калачиком рядом со своей дочкой Тали, в корзине с мехами неподалеку. Они были достаточно добры, чтобы позволить мне пожить у них последние полторы недели, но я знаю, что им нелегко. Мне тоже нелегко это дается. Каждый раз, когда Вэктал прижимает Джорджи к себе, я думаю о Пашове. Каждый раз, когда они обмениваются взглядами, я думаю о Пашове. Каждый раз, когда он украдкой целует ее, я думаю о Пашове.

И мне снова больно.

Подступают слезы, но я закрываю глаза и заставляю себя быть спокойной. Не стоит сейчас думать о моей паре. Прямо сейчас он мне не пара. Он меня не помнит. Не помнит ни последних двух лет, которые мы провели вместе, ни ребенка, которого мы вместе сделали. Не помнит, как мы нашли отклик.

Совсем меня не помнит.

Для него я просто еще один безликий, загадочный человек. Он не помнит нашу аварию здесь. Он не помнит, как Вэктал спарился с Джорджи, или как я резонировала с ним в первый день нашей встречи. Он не помнит рождения нашего сына. Он помнит свою сестру и братьев. Он помнит свою семью и остальных членов племени.

Я? Я просто большое гребаное пятно.

Неважно, сколько раз я говорю себе, что это не имеет значения, что он жив, что все, чего я когда-либо хотела, — это чтобы он был живым и невредимым, лгу я себе. Он жив. Он целостен. Я благодарна, правда. Я просто… несчастна. Я чувствую себя так, словно потеряла его.

В тот момент, когда обрушились эти камни, я потеряла все. Я не думала, что смогу чувствовать себя хуже, чем в течение тех бесконечных дней, гадая, выживет он или нет, но тогда у меня была надежда. Сейчас у меня даже этого нет.

Я глажу Пейси по лбу, пока он сосет мою грудь. Это были одиннадцать долгих дней. Одиннадцать долгих дней с тех пор, как Пашов проснулся, и пятнадцать дней с тех пор, как пещера развалилась на куски. Первые несколько дней у меня была надежда, что память к Пашову вернется. Что он посмотрит на меня и узнает меня. Что он схватит меня за задницу, как делал всегда, и снова станет самим собой. Я поддерживала эту надежду больше недели.

А потом, по мере того как проходил каждый день, и он становился все более отстраненным, мне становилось все более неуютно каждый раз, когда я смотрела на него, я поняла, что надеялась на слишком многое. Моя пара жива. Моя пара здорова.

Просто он больше не моя пара, и я должна придумать, как жить дальше без него. Я не буду подталкивать его к отношениям — черт возьми, к спариванию, — когда он ничего не чувствует ко мне. Как он может? Все его воспоминания о нас исчезли. То, что я плачу из-за него, только усугубляет ситуацию.

Поэтому я избегаю его. Я делаю все возможное, чтобы не доставлять ему неудобств. Может быть, это не лучший способ справиться с этим, но это единственный способ, который я могу. Я сломаюсь, если он снова посмотрит на меня тем пустым, вежливым взглядом.

***

— Ты потеряла свою сковородку? — ошеломленно спрашивает меня Джоси. — Я думала, ты готовишь не из-за… ладно, не бери в голову. — Выражение ее лица становится неловким.

Я пожимаю плечами и раскладываю листья, которые пытаюсь высушить, на горячем камне, затем накрываю их вторым камнем, чтобы разровнять. У меня нет закрытого, безветренного места, где можно было бы высушить больше специй, поэтому я надеюсь, что раздавление их между двумя горячими камнями отчасти поможет. В основном я просто пытаюсь быть чем-то занятой.

— Когда пещера затряслась, думаю, что случайно бросила ее в огонь. А потом, после этого…

У меня снова комок встает в горле, и я не могу говорить. После этого мой мир был разрушен.

— Черт. Мне так жаль, что я заговорила об этом. — Джоси хватает меня за руку и потирает ее. Выражение ее лица обеспокоенное. — Что ты собираешься делать? — спрашивает она.

— Ничего. — Один из листьев торчит между камнями, и я рассеянно заправляю его — а потом отдергиваю руку, мои пальцы горят. Ой. Жжется.

— Это чушь собачья! — шепчет она мне. — Я не могу поверить, что он ведет себя так, словно ничего не произошло! Он должен быть здесь, с тобой, Стейси! Я не могу представить, что бы я чувствовала, если бы у меня сейчас не было Хэйдена! Тебе не страшно? У нас нет дома и еды на зиму!

Я знаю, Джоси пытается помочь. Это единственная причина, по которой я не поднимаю руки и не обвиваю ими ее шею. Она желает мне добра. Она переживает. И не думает, что говорит.

— Мне страшно, — признаюсь я. — Думаю, что всем нам страшно.

— И у тебя даже нет своей пары, на которую можно опереться! — Она возмущена из-за меня. — Даже прямо сейчас он там, болтается с Беком и другими охотниками, как будто тебя здесь нет у костра с его ребенком! Это просто звездец!

— Шшш, — говорю я ей, потому что ее возмущение становится все громче. — Правда, Джоси, все в порядке. — Я просто чувствую себя побежденной. Уставшей. Такое чувство, что я не расслаблялась и не спала неделями, хотя я знаю, что это неправда. И у меня просто нет сил терпеть возмущение Джоси. — Я решила держаться от него подальше, а не наоборот.

— Ты что? Почему?

Почему? Как она может сидеть здесь и спрашивать меня об этом? Потому что мое сердце разбивается каждый раз, когда я смотрю на него? Потому что он должен отдыхать и выздоравливать, а я сую ему под нос себя и своего ребенка и требую, чтобы он вспомнил о нас, разве это будет не стресс? Не только для него, но и для меня?

— Я просто не могу прямо сейчас, ладно?

По взгляду, который Джоси бросает на меня, ясно, что она не понимает. Как она может? Приходилось ли кому-нибудь когда-нибудь сталкиваться с тем, что их вторая половинка просто совсем их не помнит?

ПАШОВ

На окраине лагеря я привязываю сухожилия к новому наконечнику копья и стараюсь не высовываться. Я чувствую на себе взгляды, наблюдающие за мной, ожидающие моей реакции. Чтобы посмотреть, не упаду ли я, схватившись за голову.

Все это очень странно. Я не чувствую себя охотником, который чуть не погиб. Я не чувствую себя мужчиной, пережившим обвал. Я чувствую себя… нормально. Я просто не помню ничего из того, что произошло. Когда они впервые рассказали мне об этом, я подумал, что это шутка. Обвал? В Пещере племени? Все потеряно? Старый, мирный Эклан мертв?

Конечно, я бы это запомнил.

Но я все обыскиваю и обыскиваю свой разум, но там ничего нет.

И все же нельзя отрицать тот факт, что произошел обвал. Мои люди здесь, в снегу, перед Пещерой старейшин, бездомные. Я видел много слез и разочарований с тех пор, как проснулся. Я видел, как люди аккуратно разливают суп по порциям, чтобы мяса хватило надолго. И я видел Пещеру старейшин, опрокинутую набок, покоящуюся в ущелье, которого тоже не было на моей памяти.