Письмо Татум было ярким всплеском красок в этом холодном, сером месте: внимательное, забавное и полное любви. Я не мог оставить его без ответа. Поэтому я отвечал снова, и снова, и снова, подписывая каждое письмо с любовью и безмолвной молитвой, чтобы она ответила.

И она отвечала.

Но теперь письма перестали бы приходить. Я свободен, и пока Джин Фицрой все еще за решеткой, он не собирается брать на себя ответственность отвечать на письма Татум. И она заслуживает того, чтобы знать почему. Она заслуживает того, чтобы ее сердце не было разбито — снова.

-Сэр? Говорит Татум, возвращая меня в салон.

-Извините, говорю я, стараясь не заикаться, как идиот.

-Может быть, просто, эм… Немного постричься?

Она наклоняет голову набок, проводя пальцами по моим мокрым волосам. Я отпустил их длинными, слишком длинными, но она смотрит на них так, будто, ей все равно нравится.

-Длинные сверху, короткие по бокам? Предлагает она, и я киваю в знак согласия. Она может делать все, что, черт возьми, ей нравится.

Она приступает к работе, ее руки двигаются с уверенной ловкостью, не проявляя никаких признаков неуверенности, которую она выражала в своих письмах. Она замечает, что я наблюдаю за ней в зеркале.

-Итак, говорит она. -Ты из здешних мест?

Я качаю головой. -Нет, мягко говорю я.

-Откуда ты?

Я собираюсь сказать маленькое местечко к северо-востоку от Брентвуда, но не могу. Я приехал сюда, чтобы сказать ей правду. Поэтому вместо этого я говорю -Ривербенд. Мне не нужно добавлять к этому тюрьму строгого режима; она знает, что это значит.

Ее руки замирают на долю секунды. Я думаю, что, возможно, потерял ее навсегда. Но она дарит мне улыбку, от которой мне становится легче.

-Забавно, говорит она, ее голос едва слышен из-за фонового гула сушилок и разговоров. -Там сейчас мой папа.

Это оно. В этот момент я срываю пластырь и позволяю ране начать заживать на открытом воздухе. Но затем она продолжает: -Может быть, вы его знаете? Джин Фицрой?

-Не могу сказать, что слышал это имя. Меня убивает необходимость лгать ей в лицо.

-Он говорит, что там не так уж и плохо, учитывая все обстоятельства. В магазине есть такие изысканные блюда, как рамен быстрого приготовления и его любимые картофельные чипсы со сметаной и луком. Она хихикает. -Очевидно, он чуть не устроил настоящую тюремную драку из-за пакета чипсов. Она ловит мой взгляд в зеркале. -Я шучу. Он ведет себя наилучшим образом. На самом деле я действительно горжусь им.

Я не могу поверить, что она помнит все это после четырехлетних писем. Глупые подробности о жизни ее отца изнутри. Это был я, мое творчество, моя жизнь, мой опыт. Она все это прочитала и помнит.

Я не могу этого сделать. Черт возьми, я просто не могу этого сделать…

-Похоже, у вас действительно особые отношения. Я пытаюсь изобразить улыбку, которая больше похожа на гримасу. Трус, думаю я про себя.

-Мы думаю... Уголки ее розовых губ приподнимаются. -Мы не всегда были. Но теперь он...… Что ж, это может прозвучать грустно, но он мой лучший друг.

-Звучит совсем не грустно. Мое сердце подскакивает к горлу.

Трус, ублюдок, сукин сын.

Татум какое-то время работает тихо, а я пытаюсь придумать какой-нибудь другой способ, любой другой способ, которым я смогу заставить это сработать. Может быть... может быть, я смогу просто продолжать писать ей, перехватывать ее письма в почтовом ящике.

Конечно, да, тогда я могу добавить мошенничество с почтой к своему списку уголовных преступлений. И вообще, как, черт возьми, я бы вообще справился с этим?

-Чем ты занимался до Ривербенда? Спрашивает она. – В плане работы, я имею в виду.

Время на исходе; моя стрижка почти закончена, а у меня нет плана. Это все, что я могу сделать, чтобы не опуститься еще ниже в кресле.

-Я был плотником, говорю я ей. -Вообще-то, бригадиром. Не уверен, чем я буду заниматься теперь, когда вернулся на волю.

-Значит, умеешь работать руками, говорит она.

Я выгибаю бровь. Она что, флиртует со мной? Нет. Невозможно…

-Можно и так сказать.

-Где ты сейчас живешь? спрашивает она. -Дом недалеко?

Я слегка качаю головой, и она успокаивающе кладет палец мне на челюсть, удерживая меня на месте. Я наслаждаюсь легким давлением, теплом ее кожи.

-Мотель, говорю я. - Временно пока я кое с чем не разберусь.

-Звучит не очень уютно.

-Это так. Но меня это вполне устраивает... пока.

-Когда ты в последний раз ел домашнюю еду?

Я роюсь в своей памяти и ничего не нахожу. Татум выдерживает долгую паузу, ожидая ответа.

-Что ж, понятно, говорит она, упирая кулак в восхитительно изогнутое бедро. -Что тебе нужно, так это горячая домашняя еда. И я точно знаю, где ты можешь ее достать.

-Где же?

-На моей кухне.

Боже, да...

-О, нет, я не могу…

-Я не приму «нет» в качестве ответа. Она кладет ножницы на свое рабочее место и берет фен. -Если бы мой папа только что вышел из тюрьмы, и я не смогла бы быть там, чтобы вернуть его домой, я бы хотела, чтобы кто-нибудь другой сделал доброе дело.

-Я не хочу навязываться.

-Пожалуйста, говорит она, и нежная мольба в ее глазах заставляет мое сердце сжиматься. -Я не могу приготовить для своего папы, так что это самое близкое, что у меня есть.

Мое сердце камнем падает в колодец желаний в моем желудке, и я выдыхаю.

Трус, ублюдок.

-Как я могу сказать нет?