— Значит, крепко напились и ничего теперь не помните, - почему-то решил Афонов.
— Отчего же? Все прекрасно помню. Да у нас и былото - одна бутылка на двоих!
— Скуповат ваш Куплетов, скуповат, - неодобрительно заметил майор. - В день своего рождения и больше мог бы выставить. Не только водку, но и коньячок, к примеру. Не люблю таких прижимистых людей! А еще строят из себя.
— Он, кстати, и не набивает себе цену. Нервный малость, это верно. Ну, и не без странностей. Непредсказуемый - в какой-то мере. Артистическая жилка в нем.
— Видали мы таких артистов! - хмыкнул, глядючи в окно, майор. - Как правило, кончают плохо. Ну, а дальше? Сразу спать легли?
— Так рано? Я и в детстве-то. Нет, пошел провожать медсестру до остановки. Лидия Степановна уехала с самым последним автобусом. Поздно, знаете. Вот и пошел немного проводить. Жест вежливости, что ли.
— Подружились, стало быть? - язвительно сказал майор.
— Ну, в некотором роде.
— В некотором роде, в некотором роде, - пробурчал Афонов. - Тут каждая деталь важна! Не верю я в простые совпадения.
— И зря. Такое иногда случается!..
— В кино!.. - сердито возразил майор. - Там все, что хочешь, могут показать. А если убивают человека - даже иногда смешно. Ну ладно. Вы вернулись скоро?
— Да. Как Лидия Степановна уехала, так сразу и вернулся. Мерзкая погода.
— Ножик был на месте?
— Поверите, я даже и не посмотрел!..
— Понятно. - Афонов рассеянно покивал, точно думая о чем-то своем. Ну, а без вашего ведома Куплетов мог из тумбочки вынуть нож, как вы считаете?
Это был вопрос по существу, определявший многое, и потому Невский несколько помедлил с ответом.
— Думаю, что да, - сказал он наконец. - Тем более что в первый раз, когда он увидал его в моих руках, нож ему очень приглянулся. Это точно.
— А утром он вернулся в номер, как вы изволили заметить, до крайности. усталый - и ничего не помнил?
— Да. Или, во всяком случае, делал вид. И был ужасно огорчен - от того, что подчистую проигрался. И - ко всему - мокрый от дождя. Хотя зачем-то спрашивал, какая на улице погода.
Глава 13
И все-таки Невский чувствовал, что он - на подозрении, и никакие удостоверения, никакие запросы в Москву, никакое уважение лично к его персоне этого подозрения до конца рассеять не могли.
Не было доказательств, однозначно подтверждавших его невиновность. Как ни печально, было все наоборот. Пока - наоборот.
И вот тогда-то - наступила все же эта гадкая секунда! - Невский ощутил внезапно, что боится. Искренне - как и положено любому честному простому человеку, на которого всегда управа есть, чтоб, в случае чего, не очень-то со своей честностью мешал. Поскольку честность хитрости не прибавляет.
Даже не возможной незаслуженной расправы испугался Невский, нет. Уж тут-то он сумел бы побороться и, наверное, в итоге взял бы верх.
Его вдруг ужаснуло, уязвив, другое: что вот он - значительный и сильный - может вообще бояться, в сущности, неведомо чего, бояться в принципе, бояться просто так. Как это делают десятки миллионов дорогих его сограждан.
А уж какие возникали иногда бедовые конфликты и с какою силой приходилось сталкиваться!..
В том-то и беда, что прежде он, завидев силу - осязаемоконкретную, обычно знал, чем ей противиться, на что рассчитывать. А здесь был некий. как бы неодушевленный, словно бы бесформенный, но постоянный, мощный пресс, какое-то болото, обступившее, куда ни посмотри, безликая тупая масса, подминающая под себя всех без разбору.
Все и всех. И это было страшно.
Впрочем, выбирать не приходилось. Докопаться до конца необходимо. А теперь - тем более! Поскольку, разгадав загадку, он одновременно оправдает и себя, сумеет отмести все подозрения, поставит эту публику на место. Он еще покажет им, кто чего стоит!..
Невский очень не любил, когда кто-либо унижал его, особенно нарочно.Тут уж он и в самой малости нисколько не прощал, боролся жестко. Это он умел.
Директор давеча сморозил глупость, с огорчением подумал Невский. Да, ненастная погода на руку преступнику. И дождь смывает все следы. Но он же их - и оставляет!
Невский припомнил Куплетова и только вздохнул. Тупиковый вариант? Или - и вправду?..
Ладно, поглядим. Кого-то они все равно попытаются сожрать, а уж сломать - так точно.
Его временно (любимое словцо начальников, когда они не знают, что им делать дальше!) разместили в городской гостинице, в двухместном тесноватом номере, скудно обставленном и без особенных удобств: лишь умывальник с холодной водой, а туалет - один на весь этаж.
Дешевле номеров здесь, вероятно, просто не было. Ну, если не считать таких, где спят вповалку.
Но такие мелочи не имели значения. Есть крыша над головой - и ладно. Даже люкс "Интуриста" сейчас, пожалуй, был бы в тягость. Хорошо, хоть не в участок свезли.
А могли бы, между прочим, и оставить в санатории! Куда бы он сбежал?
Вид из окна был подходящий: загаженный и неасфальтированный двор с глубокими и, вероятно, никогда не просыхающими лужами, а тотчас за ним высоченный, бетонный, сверху опутанный колючей проволокой заводской забор.
Не на этом ли как раз заводе и директорствовал еще вчера Мостов?..
А может, это был вовсе и не завод - просто какой-нибудь добропорядочный склад.
У нас ведь любят вечно обносить все заборами, да еще обматывать колючей ржавой проволокой - для солидности и чтоб никто не догадался. Чтобы уважали!..
Да, несуразный получился отпуск, все вверх тормашками, а уж он-то так настраивался, так с нетерпеньем ждал - вот будет лето.
То еще лето!
Вместе с Невским в гостиничный номер вселился еще один жилец маленький, хмурый на вид, чернявый милиционер, лейтенант по фамилии Птучка. Тот самый, что тоже приезжал в санаторий.
Птучка вел себя вполне миролюбиво, но, по распоряжению майора, зорко наблюдал.
Первые три часа прошли в томительном безделии и праздных разговорах: о погоде, о природе, о бабах, о нравах, о спорте, о пятнах на Солнце, о родственниках, об автомобилях, о сельском хозяйстве, о поганом дефиците, о политике и фильмах, о начальниках и казнокрадах, о различных чудесах на белом свете и еще о многом другом, столь же злободневном, без чего никак не может обойтись долгая вынужденная беседа двух людей, абсолютно прежде не знакомых.
Удивительно, но в эти часы Невский практически не думал о Лидочке. Вернее, думал, да только как-то вяло, вскользь, моментально переключая мысль на что-нибудь другое. И он даже вряд ли мог сейчас толково и наверняка сказать, отчего это так.
Может, потому, что были заботы и впрямь поважнее, повесомей, что ни говори, а может быть, и оттого, что цепкая обида, угнездившись в глубине души, все не хотела отпускать. Да просто не могла - так скоро!..
Раздражение, негодование, досада, глупо-мстительная ревность.
Минувший день будто прожил кто другой - и радость досталась тоже этому другому. Чувство прежней доброй близости, похоже, без труда перечеркнула смерть. И осталась лишь жалость, не нужная теперь никому. Да и близость-то была скорей всего надуманной - ведь если б все любовные утехи, окрыляя, навсегда соединяли души, то насколько б больше сделалось на свете подлинно счастливых, искренних людей!..
Разговор давно зашел в тупик.
Тема убийства хоть и витала в воздухе, но оставалась девственно-необговоренной.
Птучка, видно, следуя инструкциям, старался ее как угодно обходить.
Наконец, когда очередная пауза сделалась особенно невыносимой, Невский решился:
— Ну, а как это было?
— Что - это? - утомленно ответил Птучка.
Смысл вопроса до него сразу не дошел.
— Уж вам-то, надеюсь, должны быть известны все подробности убийства.
— Ах, вон вы о чем.
Птучка сразу заважничал, наморщил лоб, соображая, можно ли все-таки обсуждать такие дела с Невским, и пришел, похоже, к выводу, что после эдаких долгих содержательных бесед, наверное, - можно.