— Мне не плохо. Я беспокоюсь о тебе.

Упс. Вот и все, что мне удалось сделать, чтобы держать рот на замке.

Я не могу запихнуть эти слова обратно в рот.

Он воспринимает это хорошо, посмеиваясь и пожимая плечами, как будто есть чему радоваться.

— Для этого нет причин.

— Тебе легко говорить.

— Потому что это правда, — настаивает он тоном, который слишком сильно напоминает мне о том, как мужчины в моей жизни всегда успокаивали своих женщин. Как будто мы дети, слишком тупые и наивные, чтобы понять их дела.

Я хлопаю рукой по стойке в бессильной ярости. Я устала от этого.

— Тебе легко говорить.

Я не хотела кричать - и теперь, когда он хмурит брови и бросает на меня суровый взгляд, я сожалею об этом. Однако это не значит, что я чувствую что-то по-другому. На самом деле, мне даже приятно высказывать свои истинные мысли.

Это хорошее, теплое, сильное чувство - вот что позволяет мне поднять подбородок даже под тяжестью его пристального взгляда.

— Прости, что расстраиваюсь, но я испробовала все известные мне способы, как спокойно выразить, насколько я обеспокоена. Что, если с тобой что-то случилось? Эти люди, этот культ… Я слышала, как ты разговаривал со своим братом. Ты упомянул арсенал.

Он не моргает, просто принимая это. По крайней мере, он не пытается сказать мне, что я неправа. Если после всего этого он подставит меня под удар, это может стать последней каплей.

Я могу развалиться на куски, и сомневаюсь, что кто-нибудь сможет собрать меня обратно.

Даже Рен.

Его плечи опускаются, прежде чем тихий вздох срывается с приоткрытых губ.

— Да. Мы предполагаем, что в новом комплексе он уже есть, потому что раньше он был в «Безопасном убежище».

Я не могу сдержать дрожь в голосе, поскольку все эмоции, которые мне приходилось сдерживать до сих пор, грозят выплеснуться наружу. Это было неизбежно, не так ли? Либо я выпущу это наружу, либо умру от этого.

— Ты пытаешься быть осторожным. Это хорошо. Но если у них действительно есть арсенал? Что тогда? У тебя даже нет ни одного пистолета.

— Я мог бы это изменить.

— Рен... — Он расплывается на мгновение, прежде чем слезы стекают по моим ресницам и щекам. — Чем все это закончится?

— А ты как думаешь? Они пожалеют, что вообще родились на свет.

Когда все, что я могу сделать, это склонить голову набок, пока из меня вырываются рыдания, он стонет и проводит руками по волосам.

— Что ты хочешь, чтобы я сказал? Мы убьем их. Положим этому конец.

— Кого их? Сколько человек? Когда это прекратится?

— Скарлет...

Я отскакиваю в сторону, когда он тянется ко мне, потому что знаю, чем все закончится, если я позволю ему дотронуться до меня. Я забуду, почему была так расстроена. Такова его власть надо мной. Власть. Он обладает ею с того самого дня, когда я впервые увидела его лицо и услышала его голос, и со временем эта власть только усилилась.

— Я хочу все обсудить. Мне это нужно. Неужели ты не понимаешь? — Я бью себя ладонью в грудь, но это не причиняет такую сильную боль, как мысль о том, что я могу потерять его.

Не тогда, когда мы наконец нашли свой путь друг к другу.

— Хорошо. — Он испускает еще один вздох, от которого раздуваются его щеки. Он сохраняет спокойствие. Это хороший знак. Может быть, это из-за слез или того факта, что я не позволяю ему прикасаться ко мне. Он понял, что я настроена серьезно, насколько это важно для меня.

Единственная проблема в том, что теперь, когда я завладела его вниманием и он взял себя в руки, я не знаю, что сказать.

Почему бы не начать с правды?

— Я люблю тебя.

Мимолетная улыбка касается его губ.

— Я тоже люблю тебя. Всегда.

Я снова касаюсь своей груди, на этот раз оставляя её на сердце.

— Годами все, что я могла делать, это думать о тебе. Хотеть тебя. Я так долго жаждала тебя. Ты знаешь это.

— Ты сделала мою жизнь невыносимой, — бормочет он с мягким смешком.

— Я знаю. Я не собиралась отказываться от тебя. От нас. Потому что в глубине души знала… знала, что ты единственный мужчина, которого я когда-либо полюблю. Ты моя родственная душа. Мы были созданы друг для друга.

— Я согласен с тобой.

— Как ты думаешь, что я чувствую, зная, что ты можешь все это бросить? Ради ... мести?

Он поднимает руку, дыша тяжелее, чем раньше.

Я давлю на него, не так ли? Но, черт возьми, я заслуживаю высказаться. Предполагается, что это отношения, а не улица с односторонним движением.

— Послушай, — шепчу я, изо всех сил стараясь держать свои эмоции под контролем, прежде чем совершу какую-нибудь глупость, например, начну кричать или кидаться предметами. — Если тебя застрелят.… если я потеряю тебя... — Мне приходится отвернуть голову, в груди так тесно, что я едва могу дышать. — Даже думать об этом больно. Это так больно. Мысль о том, что ты умрешь или тебя не будет здесь.

— Тогда не думай об этом.

— Верно. — Я издаю неверящий смешок, моя голова поворачивается, чтобы снова встретиться с ним лицом к лицу. — Это же так просто. Хотя, честно говоря, я думаю, так и должно быть. Всю жизнь мне приходилось переставать думать о неприятных вещах. Просто думай о чем-то приятном, а лучше вообще ни о чем не думай. Об этом ты просишь?

— Это могло бы помочь.

— Серьезно?

— Что еще ты хочешь, чтобы я сказал?

— Может быть, что ты прекратишь это?

Его лицо вытягивается – не то чтобы я не понимала, что прошу невозможного, но в глубине души мелькнула крошечная надежда.

Будто, если бы он увидел, что это со мной делает, то все бы изменилось. Какая бы пелена ни застилала его глаза, она бы поднялась, чтобы он мог увидеть то, как его действия влияют на меня. Причиняют мне боль.

И как это меняет его.

Я боюсь это сказать. Я не хочу, чтобы он воспринял это как нападение. Это означало бы потерю позиций, которые мне удалось завоевать. Я могла бы снова оказаться в спальне, взаперти, как ребенок, который слишком часто огрызался.

— Мне больно, — наконец решаюсь я на шепот. — Прости. Я изо всех сил пытаюсь следовать твоему примеру и верить, что все будет хорошо, но то, как ты описываешь людей, за которыми охотишься, они… монстры.

— Монстры, которые заслуживают смерти.

— Монстры, которые могут быть способны на все. — Я заставляю себя выдержать его взгляд, а не отступать. Я больше не хочу отступать. Он слишком важен. Моя любовь к нему важнее моего страха. — Я не могу потерять тебя. Это убило бы меня. Мне бы тоже хотелось умереть.

Как будто мои слова обладают силой пробиться сквозь то, что удерживало его на месте. Хотя я напрягаюсь, желая сдержаться, он заключает меня в объятия. Я не могу притворяться, что мне нехорошо, что мое сердце не кричит от облегчения при его прикосновении. То, что я утыкаюсь лицом в его грудь и вдыхаю его знакомый аромат, совсем не помогает моей измученной душе.

— Пожалуйста, не говори так. — Его губы касаются моей макушки, уха, щеки. — Я не могу смириться с мыслью о твоей смерти, и уж тем более из-за меня.

— Тогда, пожалуйста, пожалуйста, подумай об этом еще раз. — Сжимая в кулаках его футболку, влажную от слез, которые не могу сдержать, я смотрю на него. — Пожалуйста. Ради меня. Защити себя ради меня.

Он изучает мое лицо, в его глазах тревога, мышцы подергиваются. Я так сильно хочу забрать это у него, все это. Я бы все отдала, чтобы избавить его хотя бы на мгновение от душевной боли.

Но я не могу. Не в этот раз. Я не могу все исправить для него.

Он должен сам все исправить.

Я знаю это. Но мне это не должно нравиться.

Его глаза медленно закрываются, голова опускается так низко, что наши лбы соприкасаются.

— Скарлет. Мой Aнгел. Я бы хотел. Правда.

— Но? — У меня дрожат губы.

— Но дело не только во мне. Если бы это было так, я бы подумал. — Он гладит мои щеки большими пальцами, его прикосновение нежное и любящее. — Хотел бы я иметь роскошь думать только о себе. Но если они где-то там, занимаются тем же дерьмом, что и раньше, множество других жизней находятся в опасности, и я не могу не думать о них. — Он со стоном поднимает голову. — Как в Рино. Пропадают дети, беглецы и беспризорники, которые внезапно исчезают после того, как их видели с парнем, который очень похож на сына пары, основавшей «Безопасное убежище». Эти дети, их семьи… Я не могу сидеть сложа руки, зная, на что способна Ребекка, и ничего не предпринимать по этому поводу.

Черт возьми. Будь проклято все до последнего кусочка.

Потому что теперь я смотрю не только на темного ангела-мстителя.

Я смотрю на героя, от которого мое сердце наполняется гордостью, а моя любовь становится глубже, чем я считала возможным. Вот кто он такой. Он такой благородный, каким я всегда его представляла - нет, даже больше.

Он хочет защитить этих детей.

Учитывая, как опыт участия в культе сформировал его жизнь - как это преследует его, - кто я такая, чтобы мешать ему делать то, что должно быть сделано?

— Эй. — Он притягивает мое лицо ближе. Насыщенная синева его глаз завораживает настолько, что я почти теряюсь в них. — Ты все еще со мной, верно? Ты не уйдешь. Правда?

— Рен…

— Правда? — спрашивает он сквозь стиснутые зубы. Что бы он сделал или сказал, если бы я ушла? — Ты отказываешься от своего слова?

— Нет. Нет, не отказываюсь. Я совсем не это имею в виду.

Я делаю паузу, глубоко вздыхаю, придавая тому, что последует дальше, тот вес, которого оно заслуживает.

— Я никогда не уйду от тебя. Никогда не откажусь от своего слова. Я с тобой до конца.

— Несмотря ни на что?

Надежда в его голосе делает его почти похожим на маленького мальчика. То, как она светится на его лице. Я почти могу представить его маленьким ребенком, втянутым в извращенные игры, в которые играли эти люди. У него не было ни единого шанса, бедняжка.

Так много других людей могут переживать то же самое прямо сейчас. Много других маленьких мальчиков и девочек, которые однажды могут носить в себе призраки того, что они пережили.

Я не могу его подвести.

Более того, я не могу позволить ему пройти через это в одиночку.

— Несмотря ни на что, — соглашаюсь я и говорю это каждым ударом своего сердца.