Двадцать седьмая

Маттео

Райкер стоял прямо у двери, приветствуя меня кивком. — Он жив? — Я спросил.

Еще один кивок в ответ, но напряжение, исходящее от него, было ощутимым. Меня поразило, что человек был еще жив.

Торговец, застреливший мужа своей женщины, был полным идиотом.

У меня не было никаких сомнений, что он не уйдет со своей жизнью. Даже если бы я был так склонен, чего на самом деле не было, не было бы способа уговорить Райкера спуститься со скалы. Не после того, как я увидел фотографии рыдающей Каллы с двумя детьми, обнимающими ее.

— Что ты собираешься делать с женщиной? — спросил я, пока мы шли к морозильной камере. Ее муж не был хорошим человеком, нечестным полицейским, каким он был, но она не имела ни малейшего представления об этом. Так увлеченная картиной идеальной жизни, которой они жили, она так и не увидела тьму, таившуюся под поверхностью в человеке, за которого она вышла замуж и с которым делила постель. Она не знала его. Ни в малейшей степени. Реальность сделала меня благодарным за то, что правда была раскрыта с Айвори. Неважно, насколько правда о том, кем я был, причинила ей боль, боль прошла. Она могла исцелить, и между нами больше не было бы секретов.

Во всяком случае, не то, чтобы она когда-либо узнала об этом.

— Ей нужно время, — хрипло ответил он, и на его лице отразился один из редких приступов эмоций. Только эта женщина и эти дети могли выявить что-то, что хотя бы отдаленно напоминало человечество в загадке, которой был Райкер.

— Они не готовы.

— Нет, это не так, — согласился я. — Потребуется жестокий человек, чтобы выкорчевать их прямо сейчас.

Он кивнул.

— Она не работала много лет. Никогда не нуждалась в этом. Я пришлю деньги. Позаботься о них, пока они не будут готовы понять.

Он открыл дверцу морозильной камеры, вернув своим резким чертам маску безразличия, к которой он был так одарен. Я задавался вопросом, было ли это противоречивым для него. Он не хотел, чтобы Калла и дети страдали, но отсутствие Чада, несомненно, освободило место, которое он хотел занять больше всего на свете.

Я встал позади него, глядя на избитую мякоть, оставшуюся от переусердствовавшего уличного торговца, работавшего на меня. Его глаза были почти опухшими, но даже при всем этом он все равно узнал меня, как только я вошла.

— Мистер Белланди, — всхлипнул он.

— Кто дал вам разрешение убить копа? — Я спросил.

— Нет… никто, сэр. Он видел, как я торгую, и собирался меня арестовать. У меня не было выбора! — всхлипнул парень, его сальные волосы свисали до плеч спутанным месивом из крови и собственной грязи.

— Скажи мне, что, по-твоему, для меня более ценно? Мелкий уличный торговец, который покупает больше собственного товара, чем продает, или полицейский на моей зарплате, который заставляет исчезать улики? Хм?

Он вздрогнул, по его окровавленным щекам покатились крупные слезы.

— Я не знал!

— Даже если бы он не был у меня на зарплате, ты думаешь, мне будет сложнее вызволить тебя из тюрьмы за торговлю? Или за убийство копа?

— Прости. Я не думал…

— Ясно, — выплюнул я. — Его жена и дети важны для моего друга Райкера. Я позволю ему решить, что с тобой делать. Но позвольте мне прояснить одну вещь. У меня нет привычки нанимать идиотов.

Я повернулся и направился к двери морозилки. Райкер кивнул мне, легкая ухмылка играла на его губах.

Однако он оборвал жизнь дилера, одно было точно.

Это было бы не приятно.

Крики дилера раздались еще до того, как дверь морозильной камеры закрылась за мной и полностью оборвала звук.

Как только я вышел со склада, я забрался в «Aston» и поехал домой.

Это будет первый раз, когда я сделаю что-то сомнительное после того, как Айвори узнает правду. Когда я вышел из дома в десять вечера, она посмотрела на меня, и это точно выразило ее подозрения.

Думаю, хорошо было то, что мне не нужно было бояться, что она подумает, что у меня роман.

Положительная сторона.

Я ехал молча, надеясь, что она уже будет спать, когда я вернусь домой. Если бы она спросила, я бы сказал ей правду. Но я все же хотел, чтобы она была как можно более защищена от этой стороны моей жизни.

В ней все было хорошо, мягко и мило. Мне нравилось это в ней, и я намеревался сделать все возможное, чтобы защитить это.

Даже если это означало держать ее в неведении.

Когда я, наконец, подъехал к дому, в доме было тихо, никто, кроме моей охраны, не двигался по территории. Я кивнул одному из охранников у двери, молча войдя в дом. Вид Айвори, свернувшейся в центре моей кровати, запутавшейся в одеялах, заставил мое сердце сжаться.

Я не мог этого вынести, когда она пыталась заснуть без меня, как ее мозг чувствовал опасность, связанную с тем, что она не была со мной.

Я разделся с одежды и принял душ так эффективно, как только мог. Хотя я ничего не сделал, даже не поднял руки на этого человека, я не мог запятнать Айвори грязью своих решений. Я носил свои окровавленные руки, как доспехи, но никогда не позволил бы им запятнать ее.

Когда я, наконец, вымылся, я забрался к ней в постель, надев трусы-боксеры просто для безопасности. Я не терпел, чтобы Айвори спала голой, если бы я мог этого избежать, и сам этого не делал. При моем образе жизни риск возникновения чрезвычайной ситуации посреди ночи был слишком велик. Я втянул ее в себя, катая ее под своим телом, как и каждую ночь. Ее бровь сразу же застыла, расслабившись и приняв довольное выражение даже во сне.

Я точно знал, как Райкер относился к Калле.

Потому что Айвори был единственным, что заставляло меня чувствовать себя человеком.

Я вдохнул ее, смакуя человечность, которую только она могла дать мне.

И заснул быстрее, чем когда-либо после выхода со склада, где произошли все мои величайшие грехи.