Глава 8

Волчьи Стаи все еще держат лагерь над бункером, используя здания, которые мы построили, и все ресурсы, которые мы оставили на поверхности. Там, должно быть, собралось по меньшей мере четыре или пять различных жестоких банд, объединивших свои силы в одну. Они пытаются проникнуть в сам бункер, поскольку, очевидно, знают, что он в себе содержит, но пока им это не удается.

Вот что Грант сказал мне после своей вылазки на разведку с Джексоном.

Работая сообща, Стаи слишком опасны для региона, чтобы позволить им остаться, даже если бы мы были готовы оставить наших людей запертыми в бункере. Подобная группа будет продолжать собирать отставших, хулиганов и всех остальных, кто предпочел бы с помощью насилия получить желаемое. Поэтому в день возвращения Гранта и Джексона Фэйт и Джексон рассылают кучу сообщений, пытаясь собрать силы, чтобы вытеснить Волчьи Стаи и отвоевать бункер обратно.

Мы ждем три дня, но никто не приходит.

Фэйт не выглядит обеспокоенной. Она объясняет, что для распространения новостей без телефонов и интернета требуется время, но с каждым днем я становлюсь все более и более встревоженной.

Здесь, в «Новой Гавани», довольно много компетентных бойцов, но Фэйт и Джексон не отправят их всех одновременно. Если это не сработает, охранять ферму будет некому. Самое большее, чем они готовы рискнуть — это восемью или девятью людьми.

Такого количества, плюс я и Грант, далеко недостаточно, чтобы отвоевать наш лагерь обратно.

Что, если больше никто не придет? Что, если все затаятся, пытаясь защитить себя? Это естественный порыв. Я бы не стала никого винить за это. Катастрофа часто так влияет на людей.

Но это не то, что мы способны сделать в одиночку.

На четвертое утро я просыпаюсь одна в нашей постели. Должно быть, еще не рассвело, но Грант почти не спит, так что он, должно быть, уже встал.

Я сажусь и свешиваю ноги с кровати. Мое сердце уже бешено колотится от той постоянной тревоги, с которой я сейчас живу.

Это нехорошо для меня. Мне нужно поплавать — подвигаться, очистить разум, контролировать дыхание. Но у меня больше нет своего бассейна.

И, возможно, у меня никогда больше его не будет.

По какой-то причине осознание этого пронзает мою грудь. Это так больно, что я сгибаюсь, подобрав колени и закрывая лицо руками. Я сотрясаюсь в сдавленных рыданиях без слез.

— Бл*дь, — хриплый голос доносится с порога. — Что случилось, принцесса? В чем дело? — Грант входит и садится рядом со мной, приподнимая мой торс, чтобы видеть мое лицо.

Мои ладони все еще прикрывают его. Я сдерживаю эмоции до тех пор, пока мои плечи не успокаиваются. Только тогда я опускаю руки.

— Ничего. Ничего не произошло.

— Не лги мне. Ты плакала. Ты все еще пытаешься не заплакать прямо сейчас. Скажи мне, что, черт возьми, происходит! — он не кричит. Он почти никогда не кричит. Но его голос охрип от того, что, как я теперь понимаю, является искренними чувствами. Выражение его лица свирепое и требовательное.

— Я плачу не из-за чего-то важного. Это… это глупо. Глупо и эгоистично.

Некоторая напряженность исчезает с его лица.

— Мне все равно, если это глупо. Я все равно хочу знать, в чем дело.

Я колеблюсь, потому что знаю, как мелочно это звучит, но мне кажется, что прямо сейчас Грант заботится обо мне, и мне это так нужно. Поэтому я выдавливаю из себя:

— Я просто… Я просто скучаю по бассейну, — одна нелепая слезинка вытекает наружу.

Грант очень осторожно смахивает ее большим пальцем. Затем выдыхает:

— Черт.

— Я же говорила, что это глупо. Я знаю, что глупо расстраиваться из-за этого. Ну то есть, на кону реально жизнь и смерть, а у меня небольшой срыв из-за… из-за этого. Но это единственная вещь во всей моей жизни, которая всегда была рядом. Это… это давало мне почву под ногами. Даже когда мир разваливался на части, я все равно могла плавать каждое утро. Это всегда определяло меня. А теперь… — я так стараюсь не заплакать, что у меня перехватывает дыхание. — А что, если у меня больше никогда не будет бассейна?

Грант обнимает меня одной рукой и притягивает к себе. Я утыкаюсь в него, ища утешения. Нахожу его. Проходит целая минута, прежде чем он, наконец, бормочет:

— Тогда я найду тебе хорошее озеро, и ты сможешь в нем поплавать.

Эти слова настолько удивляют меня, что я слегка отстраняюсь, ровно настолько, чтобы, моргнув, посмотреть ему в лицо.

— Озеро тебе подойдет, не так ли?

Я издаю самый абсурдный звук. Нечто среднее между хихиканьем и рыданием, и я снова прижимаюсь к нему.

— Да. Да, озеро подошло бы просто идеально.

— Тогда ладно. Так что с нами все будет в порядке, даже если что-нибудь случится с твоим бассейном. Но я говорю тебе прямо сейчас, мы вернем бункер, даже если мне придется сделать это в одиночку.

— Тебе не придется делать это в одиночку, — я выпрямляюсь, чувствуя себя уже намного лучше. — Тебе никогда не придется делать это в одиночку, потому что я буду с тобой.

Его взгляд чуть смягчается.

— Да?

— Конечно, да. А ты как думал? Неужели ты хоть на секунду вообразил, что я брошу тебя? — я слышу эти слова. Слышу, как они звучат. И внезапно прихожу в ужас от того, что открыла слишком много своего сердца мужчине, который никогда не делал того же со мной. Поэтому я спешу добавить: — Это и мои люди тоже. В бункере. Я не собираюсь их бросать.

Разъяснение делает то, чего я добивалась. Оно защищает меня. Но это также меняет чувства между нами. Грант лениво поглаживал меня по спине, но теперь убирает руку.

— Я знаю, что ты так не поступишь.

— Ты действительно думаешь, что кто-нибудь придет нам на помощь?

— Я не знаю. Я должен предположить, что они так и сделают, поскольку Фэйт и Джексон кажутся такими уверенными.

— Как ты думаешь, сколько людей нам понадобится?

— Ну, чем больше, тем лучше, но я не представляю, как мы справимся с этим, не имея хотя бы двадцати человек. Даже если мы разработаем самую продуманную стратегию, их просто слишком много. Так что меньше двадцати было бы довольно рискованной ставкой.

— Да, — я вздыхаю. Двадцать — это много. Нам понадобится по меньшей мере на десять человек больше, чем у нас есть сейчас. — Я знаю лишь то, что если так много людей придут помочь, нам придется быть намного щедрее с тем, что у нас будет потом. Нам и так повезло намного больше, чем большинству людей. Мы не можем позволить им помочь нам, а потом эгоистично зажать все ресурсы себе.

Грант кивает.

— Я знаю. Я уже думал об этом. Многие из нас все равно хотели бы двигаться в этом направлении, но нам придется значительно ускориться. Мы можем, по крайней мере, открыть бункер для людей, которые нуждаются в убежище. И поделимся нашими припасами.

Обыденный характер его слов приносит мне облегчение. Я ловлю себя на том, что тянусь к его руке — просто чтобы подержать ее — но вовремя останавливаю себя.

— Может быть, мы сможем стать похожими на «Новую Гавань». Заботиться о себе, а также оказывать помощь другим людям, которые нуждаются в этом.

— Да. Такова и будет наша цель.

С минуту мы сидим в тишине. Когда я бросаю быстрый взгляд в его сторону, то замечаю, что Грант пристально смотрит на меня, думая, что я не вижу.

В его глазах есть что-то такое, что застает меня врасплох.

С того самого дня, как они с Джексоном вернулись из поездки, и Грант признался, что скучал по мне, между нами все немного изменилось. Он никогда не будет мягким, ранимым или эмоциональным, но иногда бывают моменты, когда кажется, что он ослабляет бдительность. Совсем чуть-чуть. Когда он обнимает меня после секса. Когда я только просыпаюсь утром. Вчера, когда у меня возникли проблемы с выдергиванием упрямого сорняка в саду, и он подошел, чтобы помочь мне с этим.

Грант никогда ничего не говорит, но я уверена, что мне это не почудилось. Такое чувство, что мы вместе… и сейчас уже ближе, чем прежде

Но выражение его глаз, его лица прямо сейчас шокирует и приводит меня в трепет. Оно глубокое, благоговейное и почти нежное. Как будто что-то в его сердце выплескивается наружу.

Я замираю. Задерживаю дыхание. Кошусь еще раз, чтобы убедиться, не почудилось ли мне это.

На этот раз Грант замечает, что я наблюдаю за ним, и выпрямляет спину. Выражение его лица меняется так быстро, что я начинаю сомневаться, не выдумала ли я все это.

— Грант?

— Да?

— Ты… Я имею в виду, права ли я, думая, что ты… — я замолкаю, пытаясь придумать, как сформулировать этот беспомощный вопрос так, чтобы он не оставил меня совершенно беззащитной.

— Ты права, думая, что я что, принцесса? — его голос чуть хрипловат.

Я делаю глубокий вдох. Интересно, хватит ли у меня смелости сделать это?

Прежде чем я нахожу ответ, меня полностью отвлекают крики снаружи. Я наклоняю голову, пытаясь прислушаться.

Грант уже на ногах.

— Это не похоже на сигнал тревоги.

— Нет. Похоже, люди чем-то взволнованы, — на мне по-прежнему ничего нет, кроме трусиков и майки, в которых я спала, поэтому я натягиваю джинсы, футболку и обувь так быстро, как только могу.

Затем мы выходим на улицу, чтобы посмотреть, что происходит.

Кто-то прибывает на ферму, и кто бы это ни был, они, должно быть, ехали всю ночь, чтобы добраться сюда так рано утром. Ворота уже открываются, когда мы с Грантом спускаемся по подъездной дорожке к группе, собравшейся в ожидании новоприбывших.

Первое, что я вижу, — это въезжающий джип. Не навороченный, не бронированный, как тот, что водит Грант, а старый потрепанный Вранглер без дверей. За рулем — белый мужчина с выражением жесткой компетентности на лице, длинноватыми светло-каштановыми волосами и в рубашке с оторванными рукавами.

Мое сердце подпрыгивает от волнения при виде него. Он выглядит так, словно знает, как драться. Само собой, именно поэтому он сейчас здесь.

Я едва успеваю осмыслить его внешность, как следом за ним появляется еще один мужчина. Это еще более неожиданно. Крупный чернокожий мужчин едет верхом на лошади. И еще четыре лошади рысью въезжают в ворота позади него.