Некоторые из наиболее эгоистичных и высокомерных жителей жаловались, но Дэйв довольно твердо управляет сообществом. Люди, которые отказывались работать, не могли пользоваться местами отдыха, так что в конце концов даже самые плаксивые из нас сдались.

Я работаю поздним утром в кафе-баре и забочусь о чистоте бассейна и поддержанию нормального уровня воды в нем. И то, и другое — легкая работа. Я могла бы делать гораздо больше. Но каждый раз, когда я упоминаю об этом, мне говорят, что больше ничего не нужно.

Я завариваю новый кофейник, чтобы подготовиться к утренней суете. Многие люди заходят сюда выпить чашечку кофе с небольшим утренним перекусом. Затем я сажусь на табурет и обслуживаю тех, кто проходит мимо, болтая несколько минут со всеми, за исключением нескольких мужчин, от которых у меня мурашки по коже.

Все рады пообщаться со мной.

Никто не задерживается надолго.

Кафе-бар находится в углу главного общего этажа рядом с зоной отдыха и дальше по коридору от кинотеатра, библиотеки и игровой комнаты. Здесь всегда есть люди, которые просто проводят время вместе, наслаждаются отдыхом или ищут общения. Я наблюдаю за группами. Семьями. Парами.

И удивляюсь, почему это у меня никого нет.

Мой отец умер. С этим ничего нельзя поделать. И в отличие почти от всех остальных, у меня здесь не было никакой другой семьи. Но за последние три года я снова и снова наблюдала, как люди знакомятся — иногда случайно, а иногда в рамках долгосрочных партнерских отношений. Я видела, как супружеские пары распадались, а затем соединялись с новыми людьми. Когда мы закрылись, тут было всего шесть других подростков примерно моего возраста. Двое умерли от вируса, трое — девочки, и одного парня моего возраста зовут Бен. Он мне вроде как нравился. Я не была от него без ума или что-то в этом роде, но он был достаточно милым. Какое-то время я думала, что он может заинтересоваться мной. Я бы определенно не отказала ему. Но в прошлом году он сошелся с одной из других девушек.

Сейчас мне двадцать. Я могла бы сойтись с мужчиной постарше, если бы захотела. Однако свободных мужчин очень мало, и еще меньше — в подходящем для меня возрасте.

Единственный мужчина здесь, внизу, которого я нахожу по-настоящему привлекательным — это Грант, и он ясно дал понять, что я ему даже не нравлюсь.

И это нормально. Он мне тоже не очень нравится. Но трудно не заметить, какой он горячий, когда я так долго была одна, и у меня больше нет ни малейшей надежды найти парня.

Раньше мне нравилось читать любовные романы, но больше я этого не делаю. Они заставляли меня хотеть того, чего я не могу иметь, и это делало меня слишком несчастной. Сейчас я в основном читаю лайтовые детективы.

За эти годы у нас было несколько самоубийств. Не так много, чтобы это стало эпидемией, но определенно больше, чем было обычно в нашей прежней жизни.

Люди делают все возможное, чтобы устроить свою жизнь здесь, внизу. Я сама делаю все, что в моих силах. Но всегда кажется, будто мы находимся в подвешенном состоянии, ожидая, когда мир станет лучше. Нам не место здесь, внизу, где нет ничего, кроме искусственной обстановки. Мы созданы для того, чтобы чувствовать траву, ветер и солнце, обжигающие нашу кожу. Мы должны слушать пение птиц, сажать сады и чесать собак за ушами. Мы созданы для того, чтобы не оказываться запертыми в подземной тюрьме, даже если это единственное, что обеспечивает нам безопасность.

Некоторые люди не могут этого вынести. Я понимаю этот порыв, хотя никогда не задумывалась о таком шаге даже сразу после смерти моего отца. Я не уверена, почему. Просто я хочу жить.

Я хочу выжить достаточно долго, чтобы прожить жизнь лучше этой.

Когда мы приближаемся к полудню, кафе-бар пустеет, потому что большинство людей сосредоточено на обеде. Бен, единственный парень моего возраста, заходит незадолго до окончания моей смены.

Днем он работает в гидропонном саду, а сегодня утром болтался в игровой комнате. Он улыбается и машет рукой, когда видит меня, и делает крюк, чтобы поздороваться.

Он спрашивает о моем утреннем плавании и о том, что, по моему мнению, будет сегодня на обед. Я спрашиваю его о его девушке Таре, и он говорит мне, что все идет хорошо.

— Тебе тоже стоит обзавестись, — поддразнивает он со своей теплой улыбкой.

Я издаю сухой смешок.

— Подружкой? Может быть. Но, честно говоря, мне всегда нравились парни.

— Тогда найди себе парня.

— Я бы с удовольствием, но где именно я могу его найти?

Выражение лица Бена меняется.

— Ах. Да, это своего рода проблема. Но у тебя будет выбор, как только мы выберемся отсюда.

— Да, — я говорю это из вежливости. Не потому, что я в это верю.

— Ты расстроена из-за этого? Тебе бывает одиноко? — его карие глаза распахиваются в явном удивлении. — Кажется, ты всегда прекрасно справляешься сама по себе.

— Я в порядке. Но я не собираюсь лгать. Было бы здорово иметь кого-нибудь рядом.

— Да, наверное. И я уверен, что ты найдешь кого-нибудь. Ты такая красивая и такой замечательный человек. Сказать по правде, я мог бы подкатить к тебе, если бы не было ясно, что я не должен этого делать.

Пока он говорит, я замечаю, как Грант выходит из кабинета по коридору и направляется к главной кухне. Обычно он заходит в это время, чтобы забрать упакованный ланч. Ужин — единственное, что он ест за общими столами.

Сейчас в его внешности нет ничего примечательного, хотя я вижу, как он мельком бросает на меня взгляд. Обычно он кивает, и я слегка машу ему в знак приветствия. На самом деле ничего особенного. Просто отмечаю существование другого человека. Когда он видит, что я разговариваю с Беном, он отворачивает голову, кивая, как будто думает, что этот жест может прервать мой разговор. Так что у меня даже нет возможности помахать ему рукой.

Все взаимодействие длится менее пяти секунд, но это настолько отвлекает меня от слов Бена, что мне требуется минута, чтобы осмыслить то, что он сказал. Он уже меняет тему, снова упоминая, как он сегодня голоден и с нетерпением ждет обеда, когда я вспоминаю об этом.

— Что?

Бен хмурится.

— Что «что»?

— Что ты сказал? Что-то о том, что ты не должен был подкатывать ко мне?

— Да. У меня всегда было такое понимание.

— От кого?

— Ну не знаю, — он делает такое выражение лица, которое ничем не лучше пожатия плечами. — Просто в целом. Кажется, все это знают.

Мое сердцебиение ускорилось. Мои щеки горят. Я учащенно дышу, глядя на его невинно-растерянное лицо.

Как будто он не может поверить, что я еще не знала этого очевидного факта.

— Все знают, что они не должны ко мне подкатывать?

— Д-да. Так было уже некоторое время. Ты расстроена или что-то в этом роде?

Я смотрю на него, внезапно испугавшись, что вот-вот взорвусь.

Взорвусь от чего-то.

Я не была по-настоящему зла почти год. Я не уверена, почему. Просто такое чувство, что у меня не осталось достаточно энергии или эмоционального импульса для гнева. Я регулярно чувствовала раздражение, но не была по-настоящему зла.

Но прямо сейчас я зла.

В последнее время это чувство настолько чуждо моему существованию, что я почти не узнаю его, когда оно набухает, поднимается, наполняет меня.

— Я думал, ты знаешь, — продолжает Бен с озабоченным видом. — Я думал, ты вроде как хотела, чтобы об этом узнали все, и к тебе не приставали бесконечно. И что когда ты решишь, кто тебе интересен, ты просто попросишь.

Он такой милый и такой невежественный, что мне почти хочется рассмеяться, но я слишком отвлечена на горячее возмущение, пульсирующее внутри меня.

— Я не знала, — говорю я, понимая, что ему нужен ответ, иначе он продолжит проверять, все ли со мной в порядке. — Я думала, что никто не заинтересован во мне, — когда я вижу, что он собирается возразить на это заявление, я продолжаю: — Все в порядке. Ничего страшного. В любом случае, здесь не так уж много вариантов.

— Это точно, — он пожимает плечами и улыбается, когда видит приближающуюся Тару, свою девушку. — Но, похоже, наши сердца приспосабливаются к обстоятельствам, и в конечном итоге мы влюбляемся в окружающих нас людей, кем бы они ни были.

Это удивительно проницательный комментарий, но у меня нет возможности ответить, потому что он прощается и идет навстречу Таре. Это даже к лучшему. Мне сейчас слишком о многом нужно подумать, и все это никак не связано с Беном.

Кто-то предупредил, что ко мне нельзя приставать или ухаживать за мной. Может, это был мой отец, пытавшийся защитить меня, но на самом деле это на него не похоже. Он никогда не пытался помешать мне встречаться. После смерти моей мамы он всегда говорил мне, как бы неловко это ни было, что я могу поговорить с ним о сексе, мальчиках или отношениях. Эта коварная стратегия не похожа на его обычное поведение.

К тому же это явно продолжалось и через год после его смерти.

И кто остается?

Есть только один логичный вариант. Это должен быть Дэйв и остальные руководители в бункере. Ни у кого другого нет полномочий обеспечивать соблюдение такого рода запрета.

В целом они позволяют жителям делать со своей личной жизнью все, что те захотят, лишь бы никто не пострадал, это не расходовало ресурсы и не являлось растлением несовершеннолетних. Но сейчас мне двадцать. Взрослая по любым меркам. И все же каким-то образом я оказалась под запретом.

Гнев растет по мере того, как я перевариваю это новое знание. Эмоция нарастает еще сильнее, и вот я уже уверена, что злость вот-вот вырвется прямо из меня.

Я лишь наполовину осознаю, что Минди Грин подходит, чтобы занять мое место за кафе-баром. Моя смена закончилась, и это к лучшему. Я не уверена, что в данный момент смогла бы сосредоточиться на том, чтобы наливать кофе. Мне удается поддержать короткую, отвлеченную беседу с Минди, прежде чем мне разрешают уйти.

Это ощущается как судьба.

Первый, кого я вижу — Грант, выходящий из кухни и держащий свой пакет с ланчем. Наши пути пересекаются в коридоре.