Глава двадцать четвертая

― Кэтрин? Грейси? ― Голос Грея эхом разносится по дому.

― Папа дома. ― Грейси вскакивает с дивана и выбегает в коридор. Я следую за ней и догоняю, как раз, когда она бросается в объятия отца.

― Привет, малышка. ― Он крепко прижимает ее к груди и целует в макушку, а я стою в холле, не зная, чем себя занять. Товарищ Грея по команде стоит прямо за ним.

― Я могу отвести ее наверх. Ей нужно подготовиться ко сну, ― говорю я Грею после очередного момента неловкого молчания.

― Зачем? ― спрашивает он, прежде чем повернуться и пойти босиком по коридору в сторону игровой комнаты с Грейси на руках.

― Грейсон, ты только что выиграл Кубок. Ты должен праздновать вместе с командой, ― говорю я, пока иду за ними.

― Может быть, но я хочу праздновать прямо здесь. С моей самой любимой девочкой во всем мире, ― говорит он.

― Кто твоя любимая девочка, папочка? ― спрашивает Грейси.

― Ты, детка. А ты видишь здесь других девочек?

― Мама тоже девочка, ― говорит Грейси, что для пятилетнего ребенка звучит как факт.

― Да, и она моя вторая любимая девочка. ― Грей оглядывается через плечо и ухмыляется, прежде чем снова поставить нашу дочь на ноги. ― Грейси, как насчет того, чтобы пойти с дядей Люком и принести тот торт, о котором я не перестаю думать?

Она ничего не отвечает и убегает на кухню, а дядя Люк спешит за ней. Как только они исчезают за углом, Грей подходит ко мне. Его рука обхватывает мой затылок, а затем его губы оказываются на моих. Я таю в его объятиях. С тех пор как я рассказала ему о полиции, Дювалях и причине моего отъезда, с моих плеч свалился огромный груз, и тот клин, который я вбила между нами, кажется, тоже рассеялся.

Он все еще в своей форме, его волосы мокрые от пота и прилипли ко лбу.

― М-м-м, тебе стоит принять душ, ― говорю я ему.

― Ты хочешь сказать, что от меня воняет? ― Он смеется.

― Да, именно так. ― Я морщу нос.

― Душ ― отличная идея. Тебе стоит присоединиться ко мне. ― Он кивает, как будто все решено, а потом тянется вниз и берет меня за руку.

― Я не оставлю Грейси с Люком, чтобы пойти в душ с тобой, Грейсон.

― Да, наверное, это не лучшая идея. Кто знает, чему этот ублюдок ее научит? ― Грей наклоняется и целует меня в лоб. ― Я чертовски рад, что ты была там сегодня.

― Я тоже, ― говорю я ему.

― Я сейчас вернусь. Оставь мне немного торта. Не дай Люку съесть его весь, ― говорит он, прежде чем выбежать из комнаты.

Я отправляюсь на кухню, чтобы найти свою дочь. Люк уже протягивает ей несколько бумажных тарелок, а в другой руке держит блюдо с тортом.

― Возьми это. Я понесу торт, ― говорит он ей.

― Хорошо. Как думаешь, моему папе понравится? ― спрашивает Грейси.

― Ты что, шутишь? Он будет в восторге. Он съест столько этого торта, что нам ничего не останется.

Я улыбаюсь. Все люди из окружения Грея так хорошо приняли Грейси. Когда Люк замечает, что я наблюдаю за ними, он напрягается, и его расслабленные черты лица становятся жесткими. Он никогда не был со мной откровенно груб или неуважителен, но у меня такое чувство, что он вежлив только перед ребенком.

― Я могу помочь, ― предлагаю я. ― Грей побежал в душ.

― Я справлюсь. ― Люк проходит мимо меня и направляется обратно в игровую комнату.

― Давай, я возьму тарелки. Почему бы тебе не сбегать наверх и не принести тот рисунок, который ты нарисовала для папы, ― говорю я Грейси.

Ее глаза расширяются.

― Чуть не забыла! ― визжит она, убегая по коридору.

В напряженном молчании я добираюсь до игровой комнаты вместе с Люком. Он ставит торт на барную стойку, а я ставлю рядом тарелки.

― Ты сегодня здорово играл, ― я делаю слабую попытку завязать беседу.

― Я в НХЛ. Я отлично играю каждую игру, ― говорит он.

― Тогда ладно. ― Я пересекаю комнату и начинаю собирать игрушки, которые Грейси разбросала, пока мы ждали, и улыбаюсь про себя, обводя взглядом пространство.

Забавно. Когда мы только приехали, это была самая настоящая холостяцкая берлога. Теперь же она похожа на детскую игровую комнату. Полно игрушек, кукольных домиков, всего, что только может захотеть маленькая девочка.

Я все еще чувствую на себе взгляд Люка, и когда я оборачиваюсь, то вижу, что он прислонился к барной стойке, сложив руки на груди.

― Дело во мне или ты ненавидишь весь мир? ― спрашиваю я его.

― В тебе, ― отвечает он.

― Ну, по крайней мере, ты честен.

― Больше, чем я могу сказать о некоторых из нас, ― усмехается он. ― Какие у тебя планы на будущее, Кэтрин? Решила поиграть с Греем в семью? Пытаешься снова вцепиться когтями в его сердце, чтобы в следующий раз вырвать его навсегда, когда решишь исчезнуть? Или ты просто нашла дойную корову, как дешевая хоккейная зайка, которая надеется на следующий большой куш?

― Я не хотела причинить ему боль.

― Ты ушла по собственной воле. Что, по-твоему, должно было произойти? Ты точно знала, что делаешь, и знала, что это причинит ему боль. Так что да, ты определенно собиралась это сделать, ― говорит Люк.

― Ладно, я… я не буду пытаться изменить твое мнение обо мне. То, что ты обо мне думаешь, не имеет значения. У меня были причины поступить так, как я поступила, и Грей их знает. Все, что происходит между нами, остается только между нами, и не имеет к тебе отношения, ― говорю я Люку.

― Мама, я нашла его! ― Грейси вбегает в комнату, размахивая рисунком.

― Это здорово. Думаю, папе понравится. ― Я изо всех сил стараюсь улыбнуться ей, хотя чувствую, как это выглядит натянуто.

― А теперь мы можем попробовать торт? ― спрашивает она.

― Мы должны дождаться папу. Это его торт, помнишь?

― Ну, мы можем поделиться тортом с дядей Люком. Он тоже выиграл, ― говорит Грейси.

― Кажется, я слышу, что ты хочешь отдать мой торт, детка? ― В комнату входит Грейсон, одетый в серые треники и футболку с надписью «Рыцари».

― Мама говорит, что делиться ― это хорошо, ― отвечает она.

― Ну что ж, значит, так и есть. ― Грей берет Грейси на руки и усаживает ее на барную стойку рядом с тортом. ― Это ты сделала? ― спрашивает он ее.

Грейси кивает головой. По правде говоря, торт испекла я, а она помогала. Однако все украшения она делала сама. Шоколадная глазурь очень неравномерно распределена по верхушке торта, а сверху все украшено всевозможными посыпками.

― Это самый лучший торт, который я когда-либо видел, ― говорит Грейсон, и я пользуюсь возможностью улизнуть.

Я позволю ему насладиться этим моментом с его дочерью и другом. Я не могу просто сидеть там, пока кто-то надеется, что если он будет долго смотреть на меня, то я просто исчезну. По пути наверх я звоню Лилиане.

― Привет, поздравляю, ― говорит она.

― С чем? ― спрашиваю я, и она вздыхает в трубку.

― С победой в игре, конечно.

― О, это был Грей, а не я.

― И все равно, держу пари, вы все на девятом небе.

― Что-то вроде того. ― Я плюхаюсь на кровать с невеселым смешком.

― Что случилось? ― Лилиана говорит так, будто она сейчас готова сорваться с места, примчаться и помочь мне похоронить тело. Она всегда была таким другом. Хотелось бы мне быть для нее такой же.

― Как ты думаешь, люди когда-нибудь смогут забыть о моих прошлых грехах? ― спрашиваю я ее.

― Грехах? ― повторяет она. ― Ты что, верующая, Кэтрин?

― Нет, я имею в виду, как ты думаешь, меня когда-нибудь простят? За то, что я сделала с Грейсоном.

― Во-первых, ты поступила так с Грейсоном не без причины, ― говорит она.

― Я знаю. Я так сожалею. Мои действия причинили боль и тебе, Лил.

― Нет, ладно, мне было больно, но я не это имела в виду. Ты причинила боль и себе, Кэтрин. Думаю, вопрос в том, сможешь ли ты сама простить себя?

― Нет, ― шепчу я. ― Не уверена, что когда-нибудь смогу.

― Ты не думала о том, чтобы поговорить с кем-нибудь? Например, с профессионалом? Я знаю, что ты не хочешь рассказывать мне или кому-то еще, почему ты ушла, но ты могла бы поговорить об этом с врачом.

― Я сказала Грею, ― признаю я.

― О… ну… это хорошо. И как он отреагировал?

― В основном, сказал, что мне следовало обратиться к нему, и что он помог бы все исправить.

― Все исправить? Что именно он должен исправить? ― спрашивает Лилиана.

― Я… эм… Ладно, я расскажу тебе. Но я хочу, чтобы ты знала ― если после этого ты решишь больше не разговаривать со мной, я пойму. Правда, и я всегда буду благодарна тебе за то, что ты была в моей жизни, Лил. Всегда.

― Кэтрин, прекрати нести чушь. Ты же знаешь, что я жизнь за тебя отдам. Так что давай уже. Покончим с этим, ― говорит она.

― Мне жаль. Я просто… я не горжусь тем, что сделала. Я была молода и глупа, ― говорю я ей. ― Я крала деньги, чтобы заплатить за колледж. Я взламывала банковские счета, воровала деньги у криминальных семей. Мне казалось, что если я буду воровать у них, это будет не так плохо, как у тех, кто в них действительно нуждается.

― Ты крала деньги…? У криминальных семей? ― спрашивает она, медленно выговаривая слова.

― Да. Но я никогда не крала у твоей семьи, Лил. Или у Грея, ― поспешно говорю я.

Она смеется.

― Забавно, что ты думаешь, что была бы сейчас жива, если бы украла у моей семьи.

― Мне жаль…

― Кэтрин, ты была права.

Я задерживаю дыхание. Потому что я знаю. Я знаю, что именно сейчас я ее потеряю. Я всегда знала, что это произойдет, и, наверное, поэтому эгоистично скрывала от нее, чтобы избежать этого.

― Я знаю, ― говорю я вслух.

― Ты была молода и глупа. О чем ты, блядь, думала, воруя у преступных семей? Ты хоть представляешь, что эти люди делают с ворами? ― шипит она в трубку.

― Я знаю, ― повторяю я. ― Мне очень жаль.

― Кто? Какие семьи? Полагаю, если ты сбежала, то потому, что тебя поймали.

― Я… Меня схватили и допросили два детектива. Они поставили меня перед выбором ― либо я даю показания против Монро, против Грейсона, либо они передают меня Дювалям. У них были бумаги, из которых следовало, что я украла у них много денег. Но это не так. То есть я взяла немного, но не так много, как они пытались навесить на меня.

― Грей был прав. Ты должна была сказать ему. Что у них может быть на него? Он чист как стеклышко, ― говорит Лилиана.

― У них была целая чертова папка, фотографии трупов, убийства, которые, как они утверждали, он совершил вместе со своими братьями и отцом.