14. Питер

Прогулка до пруда была мучительно долгой. Мешало то, что Уайатт категорически отказывалась принимать какую-либо помощь. Привалившись к поникшей ветке сирени, она прижала руки к животу и уставилась на далекий мельничный пруд остекленевшими глазами, плотно сжав губы.

— Я в порядке, — проворчала она, когда Питер протянул ей руку. — Не трогай меня.

Она надела одно из старых маминых платьев — бесформенное, с цветочным узором на пуговицах — все, что ей удалось надеть самостоятельно. Губы накрасила темно-красным, растрепанные волосы свободно падали на плечи. В обрамлении капающих сиреневых цветов она выглядела, как будто только что, спотыкаясь, вышла из волшебного круга после двухнедельных танцев, туфли ее были в лохмотьях

От мысли о том, что она одна в доме, а мимикрирующий шепчет ей на ухо, у него перехватило дыхание. Он должен был знать, что лес попытается выманить ее у него и поглотить, как только он отвернется. Он не спал ни минуты с тех пор, как, спотыкаясь, вышел в темноту и увидел, что ее несут по дорожке, ее руки безвольно повисли, туловище — в крови, а в глазах погас свет.

— Еще несколько шагов, — уговаривал он.

— Меня ранили в живот, Питер, — сказала она, отрывая лепесток от воротника своего платья. — Я нормально вижу. — Она не сдвинулась с места, прислонившись к дереву. — Если уж на то пошло, я по-прежнему считаю, что нам следовало посвятить Джеймса в план.

— Он не имеет к этому никакого отношения, — поспешил сказать он, чувствуя, как внутри у него все холодеет.

Под сиреневыми каплями Уайатт не выглядела убежденной.

— Он будет гадать, где мы.

— Все в порядке.

Она пристально посмотрела на него, и он приготовился к спору. Когда ничего не последовало, напряжение немного спало с его тела. Она прошмыгнула мимо него, не сказав больше ни слова, волоча за собой фиолетовые пряди, на лбу у нее выступили капельки пота.

Гребная лодка ждала у кромки воды, ее корпус застрял в иле, а корма покачивалась в камышах. Она остановилась на илистом берегу и посмотрела на маленькую лодку сбоку, прижав руки к животу, будто только они удерживали ее в целости и сохранности. Несколько секунд они молча стояли рядом и наблюдали за парой спаривающихся стрекоз, кружащих по зеркальной поверхности пруда.

Наконец, он прочистил горло.

— По крайней мере, позволь мне помочь тебе забраться в лодку.

— Нет, спасибо. — Грубость, с которой она это произнесла, превратила вежливость в ругательство. Слегка покачиваясь, она перекинула ноги через борт и опустилась на потрепанный нос лодки, морщась при этом. Он вошел в воду вслед за ней, вода стекала по отвороту его брюк, когда он сталкивал лодку с мелководья.

Ни один из них не произнес ни слова, пока он греб к середине пруда. Воздух был наполнен кваканьем лягушек-быков и тремоло гагары неподалеку. В нескольких ярдах от него черепаха соскользнула с бревна и с тихим шлепком скрылась под водой. Он смотрел, как расходится рябь под сморщенными водяными лилиями, и думал о маленьком скелете, застрявшем в иле под ними.

Большую часть времени он старался не вспоминать о том, как тонул. Холод, бесконечная сила этого ощущения и водоросли в легких — то, что он прожил достаточно долго, чтобы начать забывать.

Уайатт, стоявшая на носу, должно быть, думала о том же, перегибаясь через борт лодки.

— Что, если я снова разбужу твои кости?

Он замер, наполовину вынув весла из воды.

— О чем ты?

— Рука, которую я почувствовала на своей лодыжке… это тоже моих рук дело?

— Нет, — сказал он, хотя это прозвучало более резко, чем он намеревался. У этого вида силы было название — так называли ведьм, которые воскрешали мертвых, приседая над могилами своих возлюбленных в разорванных одеждах и скрежеща зубами, а их вопли пронзали небеса.

В учебниках истории их называли баньши. Все они сгорели, до единой.

— Я не знаю, как объяснить наличие костей, — признался он, опуская весла обратно в пруд. Лодка рассекла темную, как стекло, воду. — Может быть, они запутались в чем-то еще. Как ты и сказала, было темно. Ты была напугана.

— Я чувствовала то, что чувствовала, — немного запальчиво ответила она. — Что-то схватило меня.

— Это невозможно.

Она фыркнула и перевела взгляд на берег, где далекие верхушки деревьев выглядывали из-за холмов, словно ожидающая армия. На этот раз молчание, повисшее между ними, казалось невыносимым. Ему хотелось сорвать его, как коросту. Чтобы приподнять его и посмотреть, что вытекло из-под него. Он подумал, сколько времени у них есть, прежде чем их отсутствие будет замечено. Прежде чем он отправится на поиски.

— Ты оплакиваешь себя?

Вопрос Уайатт прозвучал неожиданно, так тихо, что он едва не пропустил его мимо ушей. Когда он не ответил, она принялась теребить оборванную нитку бинта на своем мизинце.

— Я спрашиваю только потому, что рядом с часовней есть все эти маленькие могилки, и ни на одном из надгробий нет надписей. Раньше мне было интересно, кто там похоронен, но теперь… Все ли они принадлежат тебе?

У него скрутило живот.

— Большинство из них.

— Как ты это терпишь? — спросила она. — У меня такое чувство, что я постоянно оплакиваю человека, которым была до… — Она замолчала, не закончив мысль. — Это, должно быть, нереально, вот так вот стоять у собственной могилы.

— Я не думаю об этом, — сухо ответил он.

— Лжец, — сказала она и откинулась на спинку, опершись на руки. — Но это нормально. Я тоже стараюсь не думать об этом, если могу.

Подавив желание глянуть на нее, он вытащил весла из воды и положил их у их ног. Подгоняемая ветром, лодка закрутилась по спирали. Он делал все, что мог, чтобы не думать о прошедшем лете — о Джеймсе, который был с ними в лодке, развалившись, как принц на яхте. Уайатт, ее пальцы скользят по воде, позолоченная фигура на носу их корабля — резная богиня, созданная для того, чтобы направлять людей в черные моря.

— Ты горюешь? — спросила она. Все, что он умел делать, — это горевать.

Уайатт, сидевшая напротив, наблюдала, как ласточка проплывает в небе над их головами.

— Это твой план? Сидеть здесь до темноты?

— Нет.

— Хорошо. — Она теребила пуговицу на платье. — И что теперь?

Он не знал. Не знал, чего стоило заставить способности Уайатт проявиться. Не кровь — в то утро, когда она освободила его, у нее не шла кровь. Не кости — она не использовала состав в тот день в мельничном пруду или когда лежала прикованная к постели. Да, она была Уэстлок, но также была и Беккет. А у рода Беккет было свое собственное наследие.

— Расскажи, как ты впервые воспользовалась своими способностями.

Вздрогнув, она резко выпрямилась.

— Прости?

— Проведи меня через это, — попросил он. — Расскажи мне, что происходило вокруг, что было у тебя в голове. Проследи свои действия, и, возможно, это поможет нам определить причину.

— Этого не будет.

— Но может быть.

— Не получится, — повторила она голосом, от которого и мертвый бы остыл. — Попробуй что-нибудь другое.

Он со стоном откинулся назад. Взгляд Уайатт, сидевшей напротив, был острым, как гильотина.

— Признай это, — сказала она после минутного молчания.

Он оттянул манжеты рукавов, перегреваясь в зудящей шерсти свитера.

— Признать что?

— Признай, что ты понятия не имеешь, что делаешь.

— Я никогда этого не говорил. И, к твоему сведению, единственная ошибка в моем подходе — это то, что ты отказываешься сотрудничать.

— Потому что это глупая идея.

— Дело не в этом. — Он наклонился вперед, упершись ладонями в скамью. — Ты боишься.

— Боюсь? — у нее вырвался язвительный смешок. — Боже, Питер. Ты такой глупый. Посмотри на меня. С тех пор как я вернулась в Уиллоу-Хит, мне угрожали, меня преследовали и чуть не убили. Боюсь? Я в ужасе.

Он откинулся на спинку стула.

— Так сделай что-нибудь с этим.

— Я не могу.

— Почему?

— Потому.

— Потому что что?

— Просто потому что, Питер, ладно? Давай, пожалуйста, перестанем говорить об этом.

— Это из-за Мики?

Он не хотел этого говорить, но вопрос все равно вырвался, горький и обвиняющий. Каждую ночь после возвращения домой она просыпалась с одним и тем же именем на устах. Напротив него на носу покачивающейся лодки Уайатт побелела.

— Не надо, — прошептала она. — Никогда не произноси при мне его имени.

Итак, интуиция его не подвела. Это не принесло ему ожидаемого удовлетворения. Вместо этого им овладела болезненная зависть. Он как раз собирался сказать что-то еще, когда краем глаза заметил какое-то движение на мелководье. Запах гниющих листьев донесся до него как раз в тот момент, когда он заметил густые красные водоросли, цветущие на поверхности воды.

— Уайатт.

— Не разговаривай со мной, — отрезала она. — Я хочу вернуться.

— Уайатт, смотри.

Она проследила за его взглядом.

— Что это? Кровь?

С противоположного берега донесся крик. Там, по колено в воде, стоял человек, видеть которого ему хотелось бы меньше всего. Поднялся ветер, швырявший маленькую лодку из стороны в сторону, и доносивший до него неприятный хриплый голос Джеймса Кэмпбелла.

— Не показывай ему, на что ты способна, — сказал Питер Уайатт и опустил весла обратно в воду, прежде чем она успела возразить.

К тому времени, как они добрались до берега, ветер усилился до неистовства. Он бил в нос, угрожая полностью перевернуть маленькую лодку. Питер забрался на мелководье глубиной по пояс, стараясь не встречаться взглядом с темными от шторма глазами человека, стоявшего напротив него, и пытаясь погрузить корпус в ил. Когда он повернулся, чтобы помочь Уайатт выбраться, то увидел, что она стоит по щиколотку в воде, ее платье промокло насквозь, руки лежат на руле, в глазах — безмолвный вызов.

— Вот небольшой интересный факт. — Голос Джеймса врезался в него, жесткий и навязчивый. — Король Артур проводил свои собрания за круглым столом, чтобы ни один человек не мог претендовать на превосходство над другим. Все они собирались на равных. Трудно это сделать, когда никто из твоей группы не предупрежден о собрании.