— Что было на сей раз? — задумчиво спросил он. — Небольшая речь Питера? Мы слышали, как ты плакала глубокой ночью.

— Прекрати, — сказал Питер.

— Ах, вот оно что. — Джеймс повернулся к ним, ослепительно улыбаясь. — Ты обрел дар речи. Что хочешь сказать?

— Оставь ее в покое.

— Я просто разговариваю, — сказал Джеймс, откладывая гриб в сторону. — Во всем этом есть доля иронии, не так ли? Ты так отчаянно пытался защитить ее от того, что ждет ее в лесу, что, похоже, забыл, что самая большая опасность находится прямо здесь, в этой комнате.

Питер покачал головой.

— Не начинай.

— Я ничего не начинаю. Я заканчиваю. Посмотри на себя, Питер. Чувство вины съедает тебя заживо. Не будь таким мучеником… облегчи душу. Расскажи ей, что ты скрываешь.

На мгновение Уайатт показалось, что Питер сейчас бросится на него. Костяшки пальцев побелели, а брови нахмурились, как грозовые тучи. От него исходила тихая ярость, когда он, поджав хвост, вышел обратно в коридор, не сказав больше ни слова. Джеймс последовал за ним, Уайатт — за ним по пятам.

— Джейми, — позвала она, стараясь не отставать. — Оставь его.

Он стряхнул ее с себя и догнал Питера под сводчатой аркой столовой.

— Ты загнал себя в угол, — сказал он, когда Питер протиснулся мимо него в залитый солнцем уголок. — Ты не можешь рассказать ей о том, что ты сделал, не потеряв ее, но ты не сможешь защитить ее, пока она остается в неведении. Ты знаешь, как это называется? Уловка-22.

Питер уперся ладонями в широкий стол, отчего мышцы на его руках напряглись. Посередине стояла неглубокая миска для теста, в которой лежала очищенная мякоть яблок. Черная муха жужжала вокруг сморщенного фрукта, раздраженная тем, что ее потревожили. Ее непрерывное жужжание отдавалось в ушах Уайатт. У нее кружилась голова.

— О чем он говорит?

— Ни о чем, — огрызнулся Питер, даже не взглянув на нее. — Не слушай его.

— Все тот же старина Питер, — пропел Джеймс. — Ты всегда был бесхребетным трусом.

Плечи Питера напряглись.

— Заткнись.

— Это так эгоистично. Ты не расскажешь ей, какую ужасную вещь совершил, потому что знаешь, что она больше никогда не будет смотреть на тебя так, как раньше, и тебе невыносима мысль об этом.

— Я сказал, — послышался сквозь рычание голос Питера, — заткнись.

Улыбка Джеймса стала еще шире.

— Вот вопрос: как, по-твоему, она посмотрит на тебя, когда твои руки сомкнутся у нее на горле?

Уайатт не ожидала такого выпада Питера. Она едва успела броситься между ними, как раздался громкий удар его кулака в челюсть Джеймса. Джеймс опрокинулся на закрытую клетку, и от столкновения разномастные пластины вылетели из своих пазов. Фарфор разбился о хрустальное стекло, когда парень засмеялся, потирая окровавленную губу. Он выглядел невменяемым, его улыбка была острой, как бритва, между зубами сочилась кровь.

— Бедный Питер. Я задел его за живое?

Единственным ответом Питера было броситься во второй раз, с силой прижав Джеймса к шкафу. Дверцы треснули от удара, и вокруг них посыпалось старинное стекло, когда Джеймс оттолкнул Питера.

— Я просто говорю так, как это вижу.

Питер оттолкнул его. Когда Джеймс ударился позвоночником о решетку, увядающий каскад адиантума на крышке шкафа зашевелился. Отдельные листья закружились вокруг них желто-зелеными вихрями.

— Я убью тебя, — кипел Питер, тыча пальцем ему в лицо. — Я прикончу тебя, черт возьми.

Брызгая кровью, Джеймс развел руки в стороны. Его черные глаза вызывающе сверкали.

— Во мне не осталось ничего, что можно было бы убить, дорого й.

На этот раз, когда Питер бросился на него, он закричал. Прежде чем Уайатт успела броситься в гущу событий, он нащупал руками горло Джеймса. Оттолкнув ее локтем, он надавил большим пальцем на обнажившуюся яремную вену Джеймса.

— Питер! — Уайатт вцепилась в него, царапая ему бицепс. — Питер. Отстань от него!

Но Питер ее не слышал. Он был в нескольких дюймах от лица Джеймса, его хватка была крепкой, как тиски.

— Больше никаких игр, — приказал он, пока Джеймс хватал ртом воздух, обхватив запястья Питера. — С этого момента ты не будешь на нее смотреть. Не будешь с ней разговаривать.

— Питер, остановись. — Паника Уайатт была буйной. Она вспыхнула у нее в груди. Кровь заструилась по венам. Она разорвала тугой жгут на предплечье Питера. — Отпусти его.

Питер стряхнул ее с себя, его хватка усилилась. Прижатый к сломанной двери клетки, Джеймс выдавил из себя сдавленный смешок. На его шее вздулись вены, когда он пытался нащупать опору пятками, кровь красными ручейками стекала по подбородку.

— Ты убиваешь его! — Ее голос звучал прерывисто. Этот крик поглотил дом. Она рванула на себя его футболку и почувствовала, как хлопок рвется под руками, прогибаясь, как парус во время шторма. Вздох, вырвавшийся из груди Джеймса, был лишенным воздуха, странным — такой звук издает человек, когда умирает. Страх растекся по ее телу, как акварельная краска.

На этот раз, когда крик застрял у нее в горле, она дала ему волю.

— Питер!

Раздался мгновенный, разрушительный треск земли, что-то с грохотом обрушилось на дом. Она почувствовала это как внутри, так и снаружи — сильный, неистовый раскат грома. Ощущение, что мир разрывается на части. Их троих отшвырнуло друг от друга, со стропил посыпалась пыль.

Уайатт первой пришла в себя.

— Что, черт возьми, это было?

Напротив нее стоял Питер, тяжело дыша, волосы падали ему на глаза. Джеймс прислонился к шкафу, запрокинув окровавленный подбородок к потолку. На его шее уже начали образовываться синяки. Когда он заговорил, его голос был хриплым.

— Посмотри. Мы расстроили Уайатт.

Взгляд Питера метнулся к Уайатт и задержался на ней. Они оба одновременно двинулись из столовой в фойе, где куры, обезумев, носились как угорелые и громко квохтали. Они один за другим поднялись по лестнице, перешагивая через разбитые семейные портреты, рамы которых ломались, как кости. В дальнем конце коридора свет из открытой двери ее спальни лился забавными белыми полосами.

Комната исчезла, ее поглотила плакучая беседка из ветвей. Черепица свисала с потолка замшелыми сталактитами. Мутная вода сочилась из колышущихся желобов, забитых толстым слоем опавшей листвы. Пол прогнулся пополам, из-под кусков коры торчали обломки твердой древесины. Там, где когда-то было окно, было только небо. Вырванная с корнем ива вросла в стену дома. Ее сгнившие внутренности валялись на подоконнике.

Там, где она сидела. Где ей снились сны. Где она влюбилась в своего убийцу.

«Подходит», — тупо подумала она и громко рассмеялась. Это было почти поэтично. Дерево гнило изнутри, и она тоже.

— Уайатт, — Питер встал перед ней. — Цветочек, посмотри на меня.

Она этого не сделала. Она уставилась на его грудь. На прореху в его рубашке. На маленькую голубую пуговицу, которая висела у него на груди. Ее пуговица. Ее мишка. Ее спальня. Ее сердце. Все разлетелось на миллион маленьких кусочков. Где-то позади нее по полу прошаркали ботинки.

— Она в шоке, — раздался все еще хриплый голос Джеймса. — Можешь ли ты ее винить?

Питер напрягся.

— Убирайся.

— Я?

— Это ты виноват.

— Я бы с удовольствием послушал, как ты собираешься свалить все на меня.

— Прекратите болтать, вы оба. — Голос Уайатт звучал чужеродно даже для нее. Сердце у нее в груди сильно забилось. Ее кровь была горячей, как огонь, и ее невозможно было подавить. Ей хотелось закричать, разорвать их обоих на части. Она хотела сказать им, что они ведут себя как дети, что они все разрушают, но правда заключалась в том, что все и так уже было разрушено. Она просто была слишком беспечна, чтобы заметить это.

И вот, вместо того чтобы закричать, она выдавила из себя сдавленный вздох и сказала:

— Помоги мне собрать вещи.