Она смотрит на меня сквозь полуприкрытые глаза, ее губы надуты и выражают удивление. Я слизываю остатки ее соков с губ, прежде чем встать во весь рост, глядя на нее сверху вниз, пока я держу ее, ее ноги все еще трясутся.

— Ты все еще так смотришь на меня, — говорит она, тяжело дыша.

— Как так?

— Как будто ты хочешь меня съесть, — говорит она, и на ее губах играет улыбка.

— Я только что сделал это, но могу повторить, — я смотрю, как ее зрачки вспыхивают, борясь с путаницей того, как мы до этого дошли. Мне нравится, что я запутываю ее. Я чувствую, что это приведет меня именно туда, где я хочу быть: под ее кожу.

Уже поздно, и я знаю, что она направлялась в лагерь. Но пока я загружаю ее в свой грузовик, у меня нет намерения везти ее туда. Я знаю, куда ей нужно, но ей не место нигде, кроме меня.

— Осторожнее, — говорю я ей, поджимая ее ноги, прежде чем закрыть дверь.

Она все еще немного шатается из-за того, что произошло, но это делает ее послушной. Бля, она мне нравится такой.

Ее щеки все еще пылают. Она не сопротивляется тому, чтобы сесть со мной в грузовик или быть рядом со мной. Прогресс.

В любой другой раз она, возможно, испугалась бы, но, честно говоря, что, черт возьми, еще она собирается делать?

До города чертовски далеко, а ее джип стоит у подножия скалы. У нее сейчас ничего нет, поэтому лучшее место для нее со мной, и я думаю, она это знает. Мне нужно, чтобы она это знала.

Когда я еду, я больше чувствую ее взгляд, чем вижу. Она могла бы спросить меня о чем угодно, и я бы рассказал ей, но я знаю, что к этому нужно привыкнуть. Пусть она смотрит, пусть разбирается во мне, пусть видит, что я не причиню ей вреда и не позволю причинить ей какой-либо вред. Я бы умер раньше, чем позволил бы этому случиться.

— Куда ты меня везёшь? — спрашивает она тихим голосом. Усталость окрашивает ее слова.

— Домой, — говорю я ей.

Она выглядит задумчивой.

— Я собираюсь увидеть, где ты живешь?

Я делаю быстрый вдох. «Туда где мы живем», — хочу ей сказать. Или, по крайней мере, где мы будем жить, потому что я на хрен ее не отпущу.

Я издал стон нужды.

— Он небольшой. Но там ты будешь в безопасности, обещаю.

— Думаю, с тобой я буду в безопасности где угодно.

Я сворачиваю налево через просвет между деревьями, погружая нас во тьму, а листва заслоняет последние остатки солнечного света. Грузовик подпрыгивает на неровной поверхности, но я знаю, куда ехать.

Сестина не паникует, но вскрикивает, когда грузовик с хрустом наезжает на несколько рыхлых камней. Черт, этот звук. Мне нравится этот звук. Мне приходится держать себя в руках, когда кровь приливает к моему члену. Из-за неё это выходит из-под контроля, и мысль о звуках, которые она может издать, когда я впервые войду в нее, сводит меня с ума.

Наконец мы выезжаем из леса на широкое открытое пространство, небо за моей хижиной становится оранжевым. Скоро она станет нашей хижиной.

Это место является частью поселения Пакта, хотя по внешнему виду вы и не заметите. Нам нравится наша конфиденциальность. Между этой и соседней хижиной такое расстояние, что можно подумать, что она полностью изолирована.

— Ты живешь здесь? — спрашивает Сестина, ее голос слегка дрожит. Я изо всех сил стараюсь не отводить глаз от дороги перед нами. Я хочу посмотреть, как она все это воспримет. — Красиво.

— Не по сравнению с тобой, детка.

Я останавливаю грузовик, глушу двигатель и подбегаю, чтобы помочь ей, пока она не успела сделать это сама. Я поднял ее на руки, как куклу, которой она и является.

Я словно несу ее через порог. В каком-то смысле я так и делаю. Этот момент является большим шагом для нас обоих. Пара. Ее глаза расширились от удивления, когда она наблюдает за закатом, первые звезды начинают мерцать, когда я вношу ее внутрь, сажаю ее на деревянный стул, а я хожу вокруг, зажигая лампы.

Я приседаю перед камином и выбираю самые большие и лучшие поленья.

— У тебя нет электричества? — она спрашивает.

— Мы как бы… не в сети, — говорю я, недоверчиво глядя на нее. Разве она не видела весь лес за окном?

— Мы?

Сестин хмурится, оглядываясь по сторонам, словно ожидая, что из двух дверей, одна из которых ведет в спальню, а другая ведет в погреб, выйдут новые волвены. Хижина не крошечная, но в ней не может разместиться более одного волвена.

Я прочищаю горло, когда огонь начинает потрескивать, согревая комнату, затем встаю и дергаю веревку с крюка под потолком. Я купил его взамен того, что на колодце, который начинает изнашиваться, но пока он будет служить для другой цели.

— Здесь больше никого нет, детка. Только ты и я, — говорю я ей. — Руки за спину, пожалуйста, — она делает это без вопросов. — Но это своего рода сообщество. Здесь больше домиков, какие-то больше, какие-то меньше. Завтра я покажу тебе окрестности, а пока…

— Что ты делаешь? — она отстраняется, когда я пытаюсь обмотать веревку вокруг ее левого запястья, ее руки немного разводятся в стороны, когда на ее лице появляется понимание.

— Я сказал, руки за спину, Сестина, — она двигается, как будто собирается убежать, и я хватаю ее за плечо, крепко удерживая ее, ее мягкое тело борется со мной. — Мне нужно убедиться, что ты в безопасности. Ты перестанешь двигаться? Черт!

— Я не позволю тебе связать меня! — она кричит, пытаясь вырваться, и я обхватываю ее за талию, удерживая ее на сиденье. — На помощь! Помо…

Ее голос превращается в бормотание, когда я зажимаю рукой ее рот. Она пытается укусить меня. Мило и все такое, но сейчас есть более важные дела, чем гадать, как следы ее гребаных зубов будут выглядеть на моем теле.

Она дает мне чертовски много времени. Работать только одной рукой непросто, особенно когда она извивается и пытается вырваться из моих рук, но в конце концов я обматываю веревку вокруг обоих запястий, а затем несколько раз протягиваю ее, чтобы завершить браслеты.

Черт, она хорошо выглядит. Но сейчас не время так думать.

Я убираю руку от ее рта, и она вскрикивает.

— Помогите мне, кто-нибудь!

— Слишком туго? Между прочим, тебя никто не слышит.

— Слишком туго? Нет! Меня не нужно связывать, — она смотрит на меня и топает ногой. — Что ты собираешься делать со мной?

Я смотрю на нее. То, как она дышит, заставляет ее грудь набухать и расслабляться под укороченным топом, очертания ее лифчика и напряженных маленьких сосков отчетливо видны сквозь тонкую ткань. Ебать, она не только зла.

Что я с ней сделаю?

Всё.

Всё, чёрт возьми.

Мысль о том, что я собираюсь сделать, сводит меня с ума. То, как ее глаза бросаются к моим штанам, или тот факт, что при этом зрачки расширяются, когда ее губы немного приоткрываются, показывая, насколько они надуты, когда она извивается.

«Позже, Каллэн», — говорю я себе.

Прежде чем что-либо из этого сделать, я должен объявить о ее присутствии. Было бы неправильно приводить домой людей, по крайней мере, не спрашивая разрешения.

— Сейчас я привяжу этот конец к балке, — говорю я ей.

— Зачем? — она прикусывает нижнюю губу. Ее разум движется туда же, куда и мой.

— Значит, ты никуда не пойдешь, пока меня нет. Тебе должно хватить…

— Зачем ты это делаешь? Псих.

— Сестина, — я рычу, перебрасывая веревку через балку. — Будь хорошей девочкой. Я пробуду максимум час, потом вернусь, и мы сможем…

— Что б меня!

— Скоро, детка. Скоро.

Я рывком захлопываю дверь, лишь слегка приглушая ее разочарованные крики. В одном мы с одичалым согласны: мне не терпится узнать, как она звучит, когда я проникну в то, что, как я знаю, станет самой тугой пиздой в мире.