17
17
Тишина окружает нас, когда мы подъезжаем к особняку, который построил Роман. Это была долгая поездка сюда, но далеко не такая долгая, как в первый раз, когда мы сюда приехали. Роман вел машину как гребаный маньяк, нарушая все известные человеку правила дорожного движения, хотя непохоже, что он вообще когда-либо их соблюдал.
Уже далеко за три часа ночи, и тяжести, которая лежала у меня на сердце последние несколько часов, было достаточно, чтобы чуть не убить меня. Я никогда так не паниковала, никогда не испытывала такого всепоглощающего страха, даже когда была заперта в подвальных камерах Джованни.
Жизнь невинного ребенка висит на волоске, и я ни на секунду не верю, что Джованни не причинит вреда этому милому малышу.
Я пообещала Фелисити, когда она умирала, что я позабочусь о ее ребенке, что я обеспечу его безопасность, и, черт возьми, я планирую сдержать это обещание, даже если это будет последнее, что я сделаю.
Внедорожник простаивает на огромной подъездной дорожке. В доме не горит свет, и я совершенно не представляю, как мы собираемся это сделать. Долгий путь сюда прошел в молчании. Мы не обсуждали план и уж точно не останавливались, чтобы запастись оружием. Мы не готовы, хотя что-то подсказывает мне, что именно в такой ситуации парни проявляют себя с лучшей стороны. Сегодня придется действовать на инстинктах, и если кто-то встанет у них на пути, им лучше надеяться, что братья будут в милосердном настроении, хотя шансы не в их пользу.
Леви открывает бардачок и достает пистолет, прежде чем отдать его мне.
— Целься. Стреляй, — напутствует он меня. — Не сомневайся.
Я тяжело сглатываю и беру пистолет, чувствуя знакомую тяжесть в ладони.
— Не буду, — говорю я ему, тревога поднимается высоко в моей груди, хотя я не осмеливаюсь сказать им об этом. Они, скорее всего, посадят меня на скамейку запасных, а я не собираюсь мириться с этим дерьмом, особенно когда вокруг могут быть такие люди, как Виктор и Джованни. Мне нужно тщательно разыграть свои карты. Вернуть ребенка - вот главная задача, и неважно, кем или чем придется пожертвовать, чтобы это произошло.
Роман широко распахивает свою дверь, и мальчики следуют его примеру. Я выхожу вслед за ними, их широкие шаги заставляют их почти плыть по огромной подъездной дорожке.
— Какой у нас план? — Спрашивает Маркус, проверяя свой пистолет, прежде чем засунуть его обратно за пояс брюк. Сжатая челюсть делает его похожим на дьявола, выходящего прямиком из ада.
— У меня его нет, — отрывисто произносит Роман, окидывая взглядом массивный особняк и задерживаясь на окне в дальневосточной части. — Мы войдем и уничтожим каждого ублюдка, который встанет у нас на пути. Не остановимся, пока не заберем моего сына.
Леви кивает и уходит влево, в то время как Маркус уходит вправо, оставляя меня стоять с боку от Романа с тяжелым комом нервов в груди. Мы вприпрыжку поднимаемся по ступенькам и останавливаемся на самом верху, глядя на массивную входную дверь, которую недавно заменили.
Он дергает за ручку, и я не удивляюсь, когда она не поддается.
— Блять, — бормочет он, не желая устраивать сцену, от которой проснутся жильцы. Если уж мы собираемся на них напасть, то нужно сделать это с умом.
Приподняв бровь, я наблюдаю, как Роман достает что-то из кармана и прикручивает к передней части своего пистолета. Мои знания об оружии настолько дерьмовы, насколько это возможно, но, судя по всем фильмам, которые я смотрела, это что-то вроде глушителя. Роман делает шаг назад, и я делаю то же самое, не сводя с него широко раскрытых глаз.
Он делает выстрел, и его прицел идеален, именно такой, как я и предполагала. Не теряя времени, он подходит к двери и медленно толкает ее, останавливаясь, чтобы дождаться какого-либо сигнала тревоги.
В доме по-прежнему тихо, но это не значит, что не сработала бесшумная сигнализация.
Его острый, опытный взгляд осматривает затемненное фойе, и я не могу не смотреть на него, как на путеводную звезду в этой неопределенности.
— Все чисто? — Бормочу я, стараясь говорить как можно тише, в ужасе от того, что кто-то может наброситься на меня в любой момент.
Его взгляд сужается, прежде чем он кивает мне и медленно проходит вглубь особняка.
— Следуй за мной, — наконец бормочет он, его тон резкий, серьезность ситуации сочится из его голоса.
Роман срывается с места, и я крепче сжимаю пистолет, следуя за ним. Я ни хрена не вижу и абсолютно не представляю, куда мы направляемся. Я уже бывала здесь однажды, но мы направились прямиком к просторной официальной гостиной и не заходили глубже. Это место - загадка для меня, наполненное всевозможными секретами, которые я не хочу раскрывать, но я доверяю Роману, который проведет меня через него. Он знает это место лучше, чем все входы и выходы в замке, в котором его держали взаперти десять лет.
Он ведет меня к парадной лестнице, и часть меня умирает, ненавидя это место за него. Оно должно было принадлежать ему, это был дом, в котором он должен был растить семью, и теперь мы вламываемся в него во второй раз.
Мы поднимаемся по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки за раз, и я изо всех сил стараюсь не отставать от него. Он добирается до верха и оглядывается на меня, прежде чем протянуть руку и сжать мою. Он тянет меня за собой, его решимость добраться до своего сына не похожа ни на что, что я когда-либо видела от него раньше.
Он ведет меня прямо через особняк, направляясь прямиком в восточное крыло, в комнату, на которую он смотрел с подъездной дорожки. Достигнув последней двери в длинном коридоре, он останавливается и молча прижимается спиной к стене, прежде чем встретиться со мной взглядом. Брови Романа высоко поднимаются.
— Ты готова? — спрашивает он. Его молчаливое предупреждение звучит громко и ясно: не облажайся.
Я с трудом сглатываю и киваю, рукой крепче сжимает пистолет. Мы понятия не имеем, что мы можем найти в этой комнате... или кого, если уж на то пошло.
— Ты пойдешь за ребенком, — инструктирует он. — А я позабочусь обо всем остальном. Ты спасешь моего ребенка и уйдешь, даже если для этого придется уйти без меня. Это понятно?
Тяжесть, которую я чувствовала ранее, возвращается с удвоенной силой, и я киваю, зная, что, несмотря ни на что, я пройду через это ради него, даже если он будет истекать кровью на полу. Если я этого не сделаю, он убьет меня сам.
— Понятно, — говорю я ему, позволяя ему увидеть убежденность в моих глазах.
Одобряя то, что он видит, его взгляд опускается на пистолет, и он быстро проверяет его, прежде чем отойти от стены и встать перед дверью спальни. Я нервничаю, и он бросает на меня последний взгляд, прежде чем его нога в тяжелом ботинке ударяет по деревянной двери и разносит ее на миллион осколков.
Роман врывается в сломанную дверь, подняв пистолет, а я вбегаю следом за ним. Он быстро осматривает комнату, выискивая любые угрозы, скрытые внутри. Увидев кроватку в дальнем углу, я бегу к ней, как сучка, убегающая от копов, надеясь, что Роман прикроет мою спину.
Четыре шага. Три шага.
Два.
Чем ближе я подхожу, тем сильнее страх сжимается в моей груди. В комнате почти кромешная тьма, но я безошибочно узнаю пустую кроватку передо мной.
Я резко останавливаюсь, мой импульс отбрасывает меня прямо на бортик кроватки, когда я хватаюсь за него изо всех сил.
— Черт, — выдыхаю я, оборачиваясь, чтобы обнаружить Романа, стоящего в центре пустой комнаты и наблюдающего за мной широко раскрытыми, полными надежды глазами. Я качаю головой, мое сердце разрывается на части, когда страх перед неизвестностью захлестывает меня. — Его здесь нет.
Лицо Романа вытягивается, и он падает на колени, всепоглощающее горе и ужас за своего потерянного ребенка разрывают все внутри него. Это самая душераздирающая вещь, которую я когда-либо видела, но сейчас не время ломаться. Этот ребенок нуждается в нас сейчас больше, чем когда-либо, и то, что он разваливается на куски на полу, ему не поможет.
Я подбегаю к Роману и хватаю его за руку, пытаясь поднять.
— Давай, — призываю я его, в моем голосе ясно слышится отчаяние. — Мы можем сломаться, как только вернем его. Нам нужно идти. Мы не можем оставаться здесь.
Роман смотрит на меня мертвыми глазами, и по моей щеке скатывается слеза. Он не двигается, и я ловлю себя на том, что придвигаюсь к нему ближе, давая ему возможность смириться с нашей сегодняшней неудачей.
— Мы опоздали, — бормочет он, обнимая меня за талию и прижимаясь лбом к моему животу. — Он ушел.
Я запускаю пальцы в его густые волосы на затылке, и, отбросив собственные страхи и навязчивые мысли, я откидываю его голову назад, заставляя посмотреть мне в глаза. — Не смей отказываться от своего сына, — киплю я, выплевывая слова сквозь сжатые челюсти. — Это еще не конец. Предсмертным желанием Фелисити было сохранить этого ребенка в безопасности. Я дала ей слово. Не смей выставлять меня лгуньей, Роман ДеАнджелис. Неудачи случаются, но страдать на полу, пока твой сын все еще где-то там, недопустимо. А теперь убирайся, блядь, отсюда и будь тем человеком, которым я тебя знаю. У нас еще не закончились варианты. Виктор все еще где-то в этом доме, и мы не уйдем, пока не получим ответы, которые нам нужны.
Роман встречает мой пристальный взгляд, и я вижу, как решимость и борьба бушуют в его глазах, подобно расплавленной лаве, уничтожающей все на своем пути. Он поднимается на ноги и встает прямо передо мной, хватая меня за подбородок и поднимая его. Он запечатлевает на моих губах обжигающий поцелуй, и прежде, чем из глубины моей груди успевает вырваться вздох, он исчезает, выбегая за дверь.
Спотыкаясь, я пытаюсь обрести контроль над реальностью и выбегаю из комнаты вслед за ним. Выбежав в коридор, я обнаруживаю его почти у парадной лестницы и спешу за ним, не желая оставаться здесь в одиночестве, когда за каждой из этих дверей поджидает неизвестно сколько скрытых угроз.