1

БЕЛЛА

Худший день в моей жизни был совершенно прекрасным, солнечным днем, таким день, в который любая другая женщина хотела бы выйти замуж. Квинтэссенция позднего весеннего дня в Нью-Йорке, с ясным небом и теплым ветерком. Я легко могу вспомнить ощущение тепла на своей коже перед тем, как войти в собор, запах розовых и белых роз, заполнивших пространство, перебивающий привычный древесно-ладанный аромат, сияние того самого весеннего солнца, проникающего сквозь окна и освещающего интерьер в день, который должен стать самым счастливым в жизни любой женщины.

Спустя три месяца, просыпаясь под солнечными лучами, я все еще чувствую, что у меня сводит живот и потеют ладони. И это утро, когда я должна встретиться с отцом в его кабинете после завтрака, чтобы поговорить, ничем не отличается от предыдущего.

Я скатываюсь с кровати, оставляя волосы распущенными по лицу, влезаю в джинсы и легкую толстовку с длинными рукавами и обуваю кеды. Внизу слышны звуки передвижения немногочисленного домашнего персонала, работающего на моего отца. От этого звука у меня сводит челюсть, я чувствую тревогу и нервозность, быстро собираю волосы в пучок, обхватываю себя руками и направляюсь по коридору к лестнице, ведущей на второй этаж нашего загородного дома в Нью-Йорке.

Это не грандиозный особняк. Мой отец носит фамилию Д'Амелио, но это лишь малая часть их богатства. В последнее время здесь все стало немного блестеть, во многом благодаря тому, что Сальваторе Д'Амелио, один из высокопоставленных боссов мафии на северо-востоке, заплатил моему отцу, чтобы тот подписал брачный контракт между мной и Петром Ласиловым, наследником пахана Братвы. От одной мысли о его имени у меня снова скручивает живот, тошнота и паника охватывают меня до тех пор, пока я не буду уверена, что смогу позавтракать.

Но завтрак уже ждет меня в солнечной неформальной столовой, за единственным блюдом во главе стола. Мы с отцом привыкли завтракать вместе, хотя он не самый приятный человек, с которым приятно проводить время, и нам никогда не было о чем поговорить. Но когда мы живем здесь вдвоем, это кажется необходимым, чтобы почувствовать, что мы - некое подобие семьи.

Теперь я просыпаюсь гораздо позже, чем он, и он уже не пытается заставить меня делать иначе. Так что если я его и вижу, то только во время ужина, когда он настаивает на том, чтобы еду подавал наш единственный сотрудник, остающийся на ночь.

Я опускаюсь в кресло, закидываю ноги на сиденье и подтягиваю их под себя. Я не смогла бы так поступить, если бы здесь был отец: он бы настаивал на правильной осанке и поведении леди, но когда я одна, я могу делать то, что хочу. И так я чувствую себя лучше. Мне спокойнее, когда колени подтянуты к груди, а одна рука обхватывает их, когда я натягиваю толстовку повыше к шее и тянусь за смузи, стоящим по другую сторону от фарфоровой чаши передо мной.

На вкус смузи - персик, мед и ваниль, мой любимый. Возможно, в нем есть немного шпината и авокадо, но я их не чувствую. Глэдис, наш повар, взяла на себя миссию выяснить, как сделать так, чтобы я получала достаточно витаминов, и смузи по утрам, похоже, пока что работает. Целый месяц я почти не ела. Только сейчас я начинаю набирать вес, чтобы не выглядеть пугалом вместо человека.

Передо мной стоит миска горячей овсянки с ложкой коричневого сахара, усыпанной сухофруктами и политой настоящими сливками. Глэдис очень старается уговорить меня есть по утрам побольше, но в этот раз я не уверена, что мне это удастся. О чем бы отец ни хотел поговорить со мной этим утром, от одной мысли об этом у меня в животе застывает комок ужаса, и мне трудно не подавиться даже смузи.

Мне удается выпить почти весь коктейль и съесть несколько ложек овсянки. Проглотив третью липкую ложку каши, я бросаю взгляд на часы и вижу, что уже чуть больше одиннадцати. Если я не пойду сейчас, то разминусь с ним до того, как он уедет, возможно, на какой-то деловой обед, и хотя это будет означать откладывание любых новостей, которые у него есть для меня, он будет также зол на меня за то, что я тяну время.

От одной мысли об этом меня бросает в дрожь, я обхватываю себя руками, несмотря на тепло солнечной комнаты, и отодвигаю стул от стола, решительно направляясь к кабинету отца.

Постучав один раз, я вхожу.

Его кабинет выглядит одинаково, сколько я себя помню. Все из темного дерева: панели от пола до потолка, пол из твердых пород дерева, книжные полки и письменный стол с двумя креслами с кожаной спинкой, стоящими перед ним. За ним - эркер, выходящий на небольшой загородный участок, на котором стоит наш дом. Окна плотно закрыты, и воздух здесь холодный. Мой отец любит, чтобы посетители его кабинета чувствовали себя немного неуютно. Это помогает ему почувствовать себя сильным, а этого у него очень мало. Поэтому меня не удивило, что он был готов выдать меня замуж за человека Братвы. Это принесло бы ему деньги и благосклонность дона, а также сделало бы его тестем наследника Братвы. Огромный скачок в статусе для человека, чья семья, как правило, едва ли может считать себя частью мафиозного общества.

— Папа. — Я приветствую его, когда вхожу в кабинет, чувствуя мелкую нервную дрожь в животе. Мой отец не жестокий человек, но и не теплый и любящий. Что бы он ни сказал мне сегодня, будет неважно, как я к этому отнесусь, если он уже принял решение.

Он поднимает голову из-за стола - высокий, худой мужчина пятидесяти лет с седыми волосами, подстриженными усами и бородой. На нем рубашка на пуговицах с расстегнутым воротником, рукава аккуратно застегнуты на запястьях, а на столе перед ним лежит раскрытая папка. Я мельком вижу в ней мужскую фотографию, мужчины средних лет, и снова ощущаю тошнотворную пульсацию. Какой-то инстинкт, возможно, моя собственная интуиция, подсказывает мне, что мне не понравится то, о чем пойдет речь на этой встрече.

— Белла. — Он жестом приглашает меня сесть, и я опускаюсь в одно из жестких кожаных кресел. Я держу руки на коленях, а ноги на полу, но отец все равно бросает на меня неодобрительный взгляд, оценивая мой выбор одежды. Джинсы и толстовка, это не то, что отец считает подходящей одеждой, но я не собираюсь проводить свой день в деловой одежде, пока я коротаю часы дома.

— Ты выглядишь как уличная оборванка. Сейчас лето.

— В твоем кабинете точно не выше десяти градусов, так что, думаю, я сделала правильный выбор. — Я поджала губы, чувствуя, как сердцебиение участилось. — Что происходит?

Мой отец издает небольшой недовольный звук в задней части горла.

— Происходит то, Белла, что я думаю, что мне наконец-то удалось найти для тебя новую пару. Томас Ферреро. Не самое известное мафиозное имя, но после того, что случилось с твоей последней помолвкой... — он прерывается, и я чувствую, как все мое тело напрягается. Нервная дрожь превращается в скручивающее нутро чувство: одно упоминание о моей помолвке вызывает такую реакцию, что мне хочется убежать обратно в свою комнату и забиться под одеяло, как ребенок. Как будто, спрятавшись в своей постели, я могу заставить все это забыться, отменить все, что произошло.

А теперь мой отец упоминает имя другого мужчины. Именно этого я и боялась, когда отец сказал, что хочет встретиться.

— Наконец-то? — Слово вышло хриплым кваканьем из-за сдавленности в горле. — Прошло три месяца. Не годы. Ты говоришь так, будто я какая-то викторианская дева или что-то в этом роде...

— Чем скорее, тем лучше. — Отец подталкивает ко мне бумаги, а сверху - мужскую фотографию. — Белла, найти кого-нибудь заинтересованного довольно сложно. Наша фамилия имеет определенный вес, но ты не хуже меня знаешь, как далеко я забрался. А после инцидента с Петром… ну, Томас первый, кто вообще проявил к тебе интерес.

Инцидент. Так можно описать спущенное колесо или ссору между друзьями, вещь, которая создает проблему, но не непреодолимую. Но инцидент - слишком маленькое слово, чтобы описать то, что со мной произошло. И где-то в этом скручивающем, больном чувстве в животе я ощущаю вспышку гнева. Мой отец хочет отмахнуться от того, что сделал со мной Петр, но он не может представить, каково это. Он не может представить, что я чувствую до сих пор, да и вряд ли захочет.

— Первый, — уныло говорю я, глядя на фотографию. В человеке, который смотрит на меня сверху, нет ничего особенно значительного или интересного. Темные волосы с намеком на седину на висках, темные глаза, ровное выражение, не вызывающее возражений лицо. — Ты говоришь так, будто искал кого-то с тех пор, как меня обратно привезли сюда.

Отец сначала ничего не отвечает, и это действительно весь ответ, который мне нужен.

— О твоем состоянии ходит много сплетен, Белла. Тебе повезло, что Томас...

— Моем состоянии? — Я поднимаю глаза на отца, чувствуя, как сдавленность в горле распространяется, превращаясь в горячий ожог от слез за глазами. — Ты имеешь в виду результат того, как я вела себя с тех пор, как меня вернули назад от Братвы, с которой, как ты убеждал меня, я буду в безопасности...

— Нам не нужно повторять это снова, Белла. — Он резко обрывает меня, и я опускаюсь в кресло, чувствуя себя так, словно меня ударили. Я знаю, что отец считает, что я драматизирую, что реакции, которые я все еще испытываю после того, что Петр и его люди сделали со мной, должны были уже прекратиться. Но мне больно каждый раз, когда я с этим сталкиваюсь.

Есть причина, по которой я почти все время держусь в стороне. Почему я провожу большую часть времени в своей комнате и ем в одиночестве, почему я не просыпаюсь допоздна и чувствую себя уставшей весь день.

— Сделка, которую предложила Братва, была представлена как настоящая, — продолжает он, испуская разочарованный вздох, когда берет бумаги и фотографию Томаса и убирает их на свою сторону стола. — Я не мог знать, что это ловушка, Белла. Или то, что с тобой случится. Ты не можешь думать, что я или Сальваторе, если уж на то пошло, знали, что так будет. Иначе никто из нас никогда бы не согласился на это.